(подробности по тегу "закреп")
Так или иначе, но до утра завтрашнего дня нам с Жанной дожить всё-таки удалось. Мы — я и она — проснулись с ней в одной постели, и под одним одеялом, живые и здоровые, но, что удивительно, почти не раздетые, разве что со с снятыми обувью и носками, так как будто были для друг-друга какими-то случайными знакомыми, вынужденными заночевать после какой-то бурной вечеринки, на которой напились так, что ни одному из нас двоих не было никакого дела до того, какого пола оказался человек, лёгший с ним в кровать, и насколько симпатичен он ему. Наверное, так получилось именно в результате того, что я и моя подруга стали другими, не такими, как прежде, возможно, понизился уровень гормонов, или ещё что-то в этом духе, потому как в противном случае мы почти наверняка должны были очнуться ото сна, по крайней мере, в объятьях у друг-друга. Я вообще читал где-то, что в результате стрессовых ситуаций потребность человека в сексуальной близости только лишь увеличивается, но, постольку-поскольку теперь мы с Жанной в результате стресса наоборот, только лишь лишались всех эмоций, как таковых, этот момент не помог нам нисколечко. Не то чтобы меня этот момент как-то сильно беспокоил, тем более, что мы не имели с ней тогда никаких контрацептивных средств, а перспектива стать отцом в столь раннем возрасте меня всегда забавляла мало, но вот Жанна, проснувшись и встав с кровати, выглядела мрачно, надуто, даже можно сказать, убито — хотя она сама, в первую очередь, была всегда против каких-то добрачных постельных отношений.
Встав, мы с ней попили кофе («завтрак» прошёл в абсолютном молчании — этакая утренняя трапеза какой-нибудь в меру пожилой четы, которые живут с друг-другом больше тридцати лет, до смерти друг-другу надоели, но не знают, куда от друг-друга деваться, ибо уже привыкли), а затем, собравшись, направились в сторону спортзала — навестить наших убежавших вчера из кафе-столовой товарищей. Уже почти добравшись до выхода с первого этажа общежития, я вдруг вспомнил о Симоне, с которой расстался ещё позавчера днём, оставив её в её комнате в ближайшей к этому самому выходу паре. Я предложил было Жанне заглянуть к ней, дабы узнать, жива ли она до сих пор, но это предложение вызвало у ней всплеск не то раздражения, не то ревности, причём каких-то странных, одновременно и очень наигранных, и довольно-таки злых, и она, сверкнув в мою сторону опять начинающими тускнеть глазами, ответила мне резким отказом. Я счёл за должное не настаивать на своём, хотя меня и беспокоило нынешнее состояние этой бедной, потерявшей сестру девушки, которая ушла от собравшихся в спортзале людей по собственной воле, ещё не зная, что общий склад с запасами еды закрыт, а её припасы, которые она с собой взяла с собой, уходя из спортзала, могут оказаться не таким уж и надёжным подспорьем на будущее, и вообще — оказаться целью для кого-нибудь другого, и мне было бы вообще интересно узнать, жива ли она сейчас... Но, впрочем, возражал я сам себе в то же время, за эти пару дней, если она будет вести себя достаточно тихо и поменьше показываться наружу из своей комнатушки, то опасность для неё будет представлять разве что она сама... В конце-концов, если нам удастся провернуть мой план, то проблема с едой не будет стоять столь остро ни для кого в Санхилл, в том числе — и не для неё тоже, а ещё сутки, или больше, она, наверное, сумеет вытерпеть... Ну, а в крайнем случае, я мог бы придумать что-нибудь другое на этот счёт, но попозже, когда наступит вечер, мы с Жанной вернёмся обратно, а она сама успокоится насчёт сегодняшнего утра.
Жанна предложила мне идти через учебную часть, и я согласился — так было короче, да и, наверное, безопаснее, потому что в холле, рядом с кафе-столовой, могли находиться проголодавшиеся и незнакомые нам люди, внимание которых нам не хотелось бы тогда привлекать ни к нам самим, ни к нашему маршруту. Пробравшись через неё, мы свернули направо, в коротенький, плохо освещённый коридор, дошли до его конца, и опять свернули направо, в коридор, в котором находился спортзал.