Не переживай...
В конечном счете, какие бы вихри перестройки ни проносились надо мной, я все равно востребован и летаю. Потом, в старости, окидывая взором свою жизнь, улыбнусь: и чего было переживать?
Поэтому лозунг дня таков: не переживай, а то не переживешь…
А я и не переживаю. Уже не о чем переживать: летная жизнь моя состоялась, а то, что еще держусь, – так это там, на небе, кто-то недоглядел. Подарок судьбы мне, эгоисту. Отправят на пенсию – вздохну облегченно и наконец-то уйду в свою деревню.
Многим это представляется так: похоронить себя заживо, в нужнике с дыркой. А я считаю, что теплый унитаз еще не определяет место человека на земле.
Для иных жизнь – лопата и лом. Ну, перо.
Берешь кирпич. Макаешь его в ведро: шипят пузырьки. Разостлал раствор мастерком, кирпич придвинул вприсык, чуть стукнул молотком – на месте. Берешь второй, третий…
В этом – радость жизни. Но не в телевизоре. И не на митинге. Ибо после телевизора и митинга на земле и в душе остается один смрад.
Взял нынче на емельяновском рынке недорогой кусок мяса. Отделил кость, срезал сало, снял шкурку. Из мясной кости сварил бульон, со шкурками… вкусные, кто понимает, когда наработаешься до хорошего голода. Потом туда добавил своей молодой картошки – такая вышла крутая похлебка… Суп-рататуй.
Мясо сырое нарезал, посолил, пересыпал луком, поставил в холодильник до вечера. День поработал, а вечером сел у камина, под шорох дождичка приготовил в маленьком мангале шашлык, мясо с салом вперемешку; налил в старинную стеклянную кружку пива… один, в тишине и покое, у камелька…
Зеленый лук, пучок петрушки, молодая картошка, черный хлеб и… банка кабачковой икры, любимой с детства. Мне больше ничего и не надо.
И упал спать. Как в раю. Утром встал – дождик моросит. Значит, сегодня работаю внизу, в котельной.
Берешь кирпич, макаешь его в ведро…
Распогодится – буду работать во дворе, на огороде. Сам себе хозяин. Напеваю.
Вот это – жизнь. Устану, надоест, – сяду писать. А то – гулять по лесу, птичек слушать; хотя… лес от моих окон в трех метрах, а птички – вон они, на веранду залетают.
А то – в мастерской железо пилить, варить, клепать, хоть до полуночи.
Нет, ребяты, я тосковать не собираюсь. А станет скучно – сяду на машину и съезжу в концерт.
Мастер-самородок
Вчера по ящику показывали одного мастера-самородка. Чуть моложе меня, цену себе знает. Шестой разряд токаря, слесаря, фрезеровщика получил в 26 лет. Проработав два года, получил личное клеймо. Гордится этим.
С женой нелады, развелся и с Красмаша уехал в Ачинск, где работал чуть ли не главным инженером на заводе, а оттуда махнул аж в самый Байкит. Работает в какой-то мастерской, на шести различных станках. И хобби у него: из обрезков легированных буровых труб он выфрезеровывает топоры. Рубит таким топором на железной плите электроды – ни зазубринки на жале. Топоры, конечно, великолепные, лучшие в мире топоры. Из 5-килограммовой бросовой болванки получается 300-граммовый топор и 4700 грамм стружки. Фрезой и руками. И – в коллекционных бархатных футлярах. Говорит, таким вот топором за 15 минут валит 50-сантиметровую лиственницу.
Непьющий человек – себя уважает.
А у меня слюнки бегут. И правда – таких клонировать надо. Вот – Мастер.
Эх…. Мечты о государстве Мастеров…
Книги и кино
Что интересно. На заре кинематографа, когда в развитии личности литература еще играла ведущую роль, эдак, до 60-х годов, литературные произведения были витиевато-описательны, глубокомысленны, многословны, многоплановы, с явным прицелом на духовное развитие; кинематограф же, за редким исключением, не поднимался выше познавательности и развлекухи. Постепенно мастера кино создали глубокие шедевры, по эмоциональному воздействию на человека соперничающие с лучшими книгами. А затем пришло телевидение, измельчившее и забившее сиюминутным мусором вечные истины. Книга стала деградировать и уходить от реализма в глубокомысленно-бессмысленное и развлекуху, а фильмы стали мылиться и набухать пеной мелочевки и натурализма. Теперь старые фильмы кажутся нам недоговоренными, старые книги – слишком многословными… а сами мы привыкли уже к тележвачке, сдобренной чужими слюнями.