Сейчас принято подшучивать над теми, кто по мнению большинства принимает всё слишком близко к сердцу, то и дело от чего-то триггерится, использует фразы, свойственные “ненасильственному общению” и так далее. Всё это называют уже устоявшимся словосочетанием “новая чувствительность” по аналогии с “новой искренностью” (на данный момент уже совсем не новой). И точно так же, как “новая искренность” по мнению поэта Дмитрия Пригова, с именем которого связывают этот термин, вовсе не нова - Пригов говорил о “возвращении к истокам” (правда, уже никто не узнает, иронизировал ли он или действительно так думал), “новая чувствительность” скорее всего - вовсе не изобретение текущего момента. На это явление обратили внимания в силу того, что всё больше людей позволяет себе называть и опубличивать свои чувства. Как будто настоящий исторический момент дал на разрешение на это, но пользуются им во всю мощь пока лишь первопроходцы (им немало раздражают этим тех, кто себе такого разрешения не дал). Тут и разрешение на уязвимость (о которой много говорит и пишет исследовательница Брене Браун), и разрешение выплёскивать свои чувства на других, и разрешение отстаивать свои границы, и разрешение себе уходить от контактов с неприятными собеседниками - даже если они - родственники.
Похоже на то, что “новая чувствительность” нова лишь в смысле позволения быть проявленной, подобно тому, как онкология, послеродовая депрессия или биполярное расстройство были всегда, а диагностироваться начали лишь недавно.
Благодаря соцсетям возможность видеть переживания других людей впервые в истории стала столь доступной, до этого у нас была только литература, в которой всегда была возможность спрятаться за лирического героя. Особенно этому поспособствовал Телеграм - даже больше Фейсбука. В противоположность Инстаграму, в котором в общем принято являть миру некую идеальную картину - отфильтрованную, привлекательную, канал в Телеграме (чаще всего полу- или совсем анонимный) - это возможность артикулировать то, что обычно принято рассказывать разве что своему психотерапевту, даже не близким друзьям. Можно даже сказать о “новой интимности” - настолько интимный разговор с безликими подписчиками (которые в большинстве случаев даже не могут откомментировать, разве что автор скачал специального бота для комментариев, могут разве что написать в личку, но в этом мессенджере это не особо принято), что интимность превращается в свою противоположность. Там люди пишут о том, о чём даже не приходило в голову писать в ЖЖ, где тоже можно было скрыться за ником и нарисованной аватаркой: о своих психических расстройствах, о сексе в мельчайших подробностях, о своих сложных взаимоотношениях с коллегами по активизму и так далее.
Юрий Сапрыкин в беседе с Екатериной Кронгауз сказал высказался на эту тему так: “Разговор о “новой чувствительности” связан не с тем, какие все нежные стали, а с тем, что появился новый “язык чувств” - слова, обозначающие переживания и источники переживаний, которых в нашем языке раньше не было. Это происходит не впервые. Люди придумывали новые слова для обозначения чувств с древнейших времен. В книге Норы Галь «Слово живое и мертвое» 1973 года издания признанный мастер литературного перевода нападает на неназванную коллегу за то, что она в каком-то французском романе перевела какую-то фразу как «У нее началась депрессия». «Какая депрессия, — пишет Нора Галь. — Нельзя было написать по-русски — она затосковала?» В 73-м году это было нормативом не только русского языка, но и русского сознания. Не было слова депрессия и, соответственно, в известном смысле не было депрессии. Я уверен, что наша эмоциональная гамма серьезно зависит от понятий и терминов, которые эти чувства определяют. Изменения, которые приходят в наш язык, каким-то образом формируют наши чувства и позволяют испытывать или переопределять для себя их содержание. Сейчас чисто механически с появлением нового языка, конечно, меняется наша эмоциональная палитра. У нас есть какие-то базовые чувства, в которых мы все более или менее совпадаем. А дальше культура и язык подсказывают нам, как их идентифицировать и выражать. Точно так же, как после 1973 года мы научились испытывать депрессию или разучились ее не испытывать»
Здесь вся дискуссия целиком.
Вы так говорите “новая чувствительность”, будто это плохо
Словосочетание “новая чувствительность” воспринимается многими как пейоратив (ругательство, уничижительное наименование), потому что практически все, кто берётся об этом рассуждать, делают это саркастически, с едва скрываемым презрением к носителям этого феномена.
Например, Тата Олейник в колонке в журнале “Максим” пишет: “Так получается, что люди друг друга не понимают. Принимают внимание и ласку за оскорбление и хамство, потому что у одних прошивка еще старая, но проверенная, а у других — новая, но необкатанная. И стоит по всему «Фейсбуку» вой и скрежет зубовный, и льется миллион первый рассказ об ужасных родственниках, замшелых пнях и невоспитанных дикарях, которые пытались топикстартера плюшкой изнасиловать”.
В этом тексте Тата высмеивает новые нормы и восхваляет уходящие, но как бы она ни старалась обличить то, как сейчас принято реагировать на попрание личных границ, новые нормы кажутся несравненно более привлекательными, нежели отмирающие. Хочется воздать хвалу всем богам за то, что мы живём в настоящем дне, а не в то время, по которому Тата Олейник ностальгирует. Да, личные границы и сегодня повсеместно нарушаются, но сегодня у нас есть по крайней мере разрешение отстаивать себя. Мы всё ещё живём в мире, где “меня били, и ничего, нормальным человеком вырос” является превалирующим мировоззрением (за пределами нашего фейсбучного пузыря это так), но это уже видится агонией старого мира, на смену которому уже приходит нечто более гуманистическое.
Не все психологи одинаково полезны
Несколько психологов в моей ленте одобрительно перепостили текст о том, как сетевое сообщество и психотерапевты лелеют в людях инфантилизм, вот цитата из него: “Хочется отдельно остановиться на таком явлении как лелеяние незрелости, которое в последнее время на волне битвы с абьюзом и агрессией тоже расцвело пышным цветом в сети.
“Когда долгое время общественное мнение направлено на подавление пострадавших, маятник отведен в крайнюю точку, из которой неминуемо качнется обратно. «Не ной», «не жалуйся», «подумаешь, изнасиловали», «подумаешь, обозвали», «соберись, тряпка», «волшебный пендель» и т.д. очень часто не только не работают, но и вредят. И вот наконец заговорили, что:
- депрессию надо лечить, а не превозмогать;
- нельзя забивать ногами пострадавшего, и это делают только люди, плохо разбирающиеся в себе и в ситуации;
- нельзя обзывать человека только на основании того, что у него лишний вес (и что вы таким образом просто ищете повод слить на кого-то агрессию);
- бывают родители, которых не то что сложно, а невозможно простить.
И об этом важно и полезно говорить. Общество не просто агрессивно, оно сверхагрессивно.
Однако маятник неминуемо захватил не только среднее положение, но и противоположный экстремум, породив такое же вредное явление, как и доламывание человека: лелеяние в человеке виктимности, фиксацию в травме и поощрение незрелости («тебя не долюбили, тебе должны»)”.
Я давно заметила, что когда в текстах о психологии или социологии появляется этот оборот “это, конечно, полезно, но маятник уже качнулся в противоположную сторону”, можно сразу пролистывать, потому что дальше не будет ничего стоящего. Все эти “маятники” существуют только в головах у рассуждающих о них, но не в реальной жизни. Авторов таких текстов подводит склонность абсолютизировать пару-тройку случаев, с которыми они столкнулись или о которых услышали краем уха. Например, движение #metoo им видится повальным и опасным тем, что для разрушения карьеры и жизни несчастных мужчин теперь не нужно никаких доказательств, достаточно публично заявить, что этот человек тебя изнасиловал. В действительности процент ложных обвинений ничтожно мал (меньше одного процента), а в суде по-прежнему нужны доказательства.
Во-первых, мне очень не нравится, когда словом “инфантил” хотят кого-либо наругать. В детоподобии нет ничего плохого, часто этим словом называют тех, кто сохранил витальность, непосредственность, искренность, способность говорить то, что на уме. Но обычно имеют в виду не это, а неспособность брать ответственность за свою жизнь и свои поступки. Даже если хронологически взрослый человек не может в любой ситуации брать ответственность на себя, это всего лишь означает дефицит ресурсов, а не злонамеренность. Люди не застревают в “детскости” специально, как правило, им просто не на что опереться. Изучающий психологию развития через призму теории привязанности психолог Гордон Ньюфелд говорит, что “развитие происходит в точке покоя” - под покоем он имеет в виду надежную привязанность со значимыми людьми, в которой можно по-настоящему расслабиться и быть самим собой. То есть - нет надежных привязанностей с близкими - становление личности и процесс обретения зрелости будут затруднены. Ситуация, в которой таких нерушимых привязанностей (когда есть источник постоянной поддержки, тепла и безусловной любви) у человека нет, называется “травмой привязанности”. В такой ситуации все силы уходят на поиск привязанности или её суррогаты (зависимости любого рода, как правило деструктивные), а на становление сил не остаётся. Когда человека называют инфантильным, имея в виду что-то плохое, не учитывают механизмов взросления. Это не вина, а беда. Если человека напитать достаточно хорошими отношениями со значимыми людьми, становление произойдёт естественным образом само собой. Для тех, кто не умеет строить такие отношения, существует психотерапия, которая в идеале являет собой здоровую модель отношений - клиент учится в отношениях с психотерапевтом стратегиям построения функциональных отношений (в противоположность дисфункциональным - пока что наиболее распространённым в любом обществе). Нездоровые модели отношений родом из так называемых “дисфункциональных семей”, а они в свою очередь коренятся в коллективных травмах (войнах, репрессиях, голоде и так далее). Российское общество особенно травмированно, достаточно посмотреть на историю. Причём история коллективных травм ещё не окончена - политические репрессии и государственная монополия на насилие - всё ещё наша повседневная реальность.
Во-вторых, психолог, лимитированно выдающий поддержку и порицающий клиента за инфантильность - явление анекдотичное (при этом реально существующее, к сожалению), работа психолога заключается прежде всего в поддержке, а понятие “баланс фрустрации и поддержки” предполагает такое количество поддержки, которое позволит клиенту справляться с фрустрацией, если посмотреть на это с точки зрения той же теории привязанности, то условная “надежная привязанность”, которую можно было бы назвать доверием в данном случае позволяет человеку в психотерапии справляться с реальностью, на которую указывает психотерапевт. Пока это пространство доверия и поддержки не создано, фрустрирующие интервенции психотерапевта будут похожи на предложение пробежать кросс со сломанной ногой.
Ещё из этого же текста: “Признание травмы должно быть толчком, а не вязкой смолой, в которой человек залипает. И хороший консультант не фиксирует человека в травме, хотя и не отрицает ее. Тем более не потакает уходу в спекуляции на эту тему (скажем, рассказам клиента про прошлые жизни, из-за которых он теперь такой, уходу в них и доставанию из них все новых и новых «подробностей» в пользу травмы) или обсасыванию тяжелого детства (оно и так было тяжелым, не надо делать его страшнее для клиента и смещать приоритеты внимания). Рассказ о каких-то травмирующих ситуациях, констатация их, и погружение в них с головой надолго – не одно и то же”.
Несмотря на то, что конкретно этот текст написан не психологом, я знаю немало психологов, разделяющих эту точку зрения. Давайте посмотрим, что с ней не так. Здесь признание травмы показано как некое “опускание на дно, чтобы от него оттолкнуться и всплыть на поверхность”. Популярная точка зрения, не правда ли? В этом заложено ожидание, что травмированный человек, признав себя таковым, как машина, выдаст ожидаемую реакцию - самопочинится. Нажми на кнопку - получишь результат. Но с травмой это почти никогда так не работает. Психика выстраивает защитные механизмы, оберегающие больное место, потому что в данный момент человек не обладает ресурсами для самоисцеления. Человек имеет полное право не признавать свою травму годами - у него всего лишь нет на это сил, и задача психотерапевта дать столько поддержки, чтобы человек решился на сложный для него шаг - признать себя пострадавшим от травмирующей ситуации. Ждать, что это произойдёт по щелчку пальцев, всё равно что ждать, что сломанная нога срастётся сама по мановению волшебной палочки. Это вот “обсасывание тяжелого детства” (как будто это что-то плохое) в большинстве случаев и является основным содержанием психотерапии, особенно если детство было и впрямь не сахар (а у кого из нас, условно “нашего” поколения, детство не было так или иначе тяжелым?), кого-то били, кого-то игнорировали, кого-то обесценивали на каждом шагу. Все люди устроены по-разному, у всех разная чувствительность, для кого-то и избиения - как о стену горох, ну вот такая феноменальная жизнестойкость, а кому-то и эмоциональная холодность родителей - травма на всю жизнь, с которой человеку действительно сложно справиться, даже при помощи профессионала. Кто должен решать, сколько конкретному человеку полагается поддержки в граммах? Кто возьмётся судить, сколько жизненных сил у этого человека перед ним? Разве что экстрасенс. А ведь всё так на самом деле просто - если человек запрашивает поддержку, хочет, чтобы его пожалели, чтобы ему дали тепла - значит именно это ему сейчас и нужно. И в том количестве, которое он в состоянии переварить. Порой лучшая психотерапия - это когда тебя, образно выражаясь, берут на ручки и позволяют тебе полностью расклеиться, и рыдать столько, сколько рыдается, и ныть, и выть и наматывать сопли на кулак.
И в какой-то момент, когда будут, по выражению Гордона Ньюфелда, “выплаканы слёзы тщетности” - то есть вся фрустрация покинет тело и психику человека, наступит та самая точка покоя - когда человек поймёт, что его принимают любым - даже таким “некрасивым” как сейчас (вам говорили в детстве, что плакать это “фу, некрасиво”?), он расслабится, и его жизненная энергия потечёт свободнее. И так, шаг за шагом, внутри всё распрямится и начнётся то самое взросление (становление по Ньюфелду), обретение внутренних опор. Этого не добиться стыжением за незрелость. Этого не добиться предложением ныть поменьше. Не добиться этого и подбадриваниями - беги скорей с переломанными ногами к светлому будущему! Зрелость рождается не так.
Ещё одна цитата из обсуждаемого текста: “Именно наша взрослая часть сопоставляет наши ожидания с реальностью; инфантильная часть хочет получить что-то просто по факту того, что она есть. Она не плохая, но она не должна быть развита во взрослом сильнее взрослой части, иначе мы получим «большого малыша" в поисках родителя, который его долюбит и сделает ему хорошо. Взрослый мужчина, который решил, что он все-таки пятилетняя девочка, и на этом основании принятый под опеку супружеской четой? Современный дискурс скажет, что он имеет право и какое ваше дело, не смейте оценивать. В то время как реальность такова, что взрослый мужчина не стал внутренне взрослым по какой-то причине и не принимает себя взрослым, и это скорее проблема, чем такая крутая самореализация.
Цель терапии – вырастить взрослую часть, способную позаботиться о себе, а не усилить инфантильную, агрессивно требующую от окружающих учитывать не только важнейшие потребности, но и вообще все, о которых человек должен позаботиться уже сам. Но именно вокруг инфантильной части нередко концентрируется внимание в новом дискурсе”.
Опять взрослые люди что-то кому-то должны, как будто инфантильность - это преступление. Да, случай про мужчину, объявившему себя маленькой девочкой и удочерившегося к согласной на это паре - это реальный случай, ну и что? Все в этой ситуации вроде остались довольны. Но это один случай на... на примерно всё человечество, ни о чём подобном я ни до ни после не слышала, ни о какой волне массовых объявлений себя маленькими детьми. Цель терапии - чтобы человеку стало хорошо, а какое там будет соотношение между его взрослой и детской частями - дело десятое, лишь бы от этого никто не страдал.
“Современный псевдопсихологический дискурс на обещание человеку, что все его ожидания исполнятся и что любой, утверждающий иначе, априори враг – это уделение чрезмерного внимания "внутреннему ребенку" в случаях, когда ему, наоборот, нужно научиться принимать во внимание также реальность и других людей. Да, ты ушиб коленку, тебе было больно и страшно, я понимаю тебя, я не обесцениваю твой страх. Теперь давай, посмотрим, как это заживить.
Мне кажется, что именно современный дискурс на незрелость порождает такое количество тренингов типа «добаюкивания», которое обещает долюбленность родителями. Увы, но долюбить себя во взрослом возрасте можем только мы сами: чего в детстве не было, того не было, и качанием в гамаке это не исправить. Но можно найти в себе ту часть, которая может сама себя добаюкать” - продолжает Зау Тагриски.
Я честно не знаю, откуда автор этого поста взяла, что современный дискурс именно таков, если оглянуться по сторонам, и в особенности, если выйти за пределы своего “пузыря” (круга общения), то будет совершенно очевидно, что виктимблейминг является главенствующей идеологией по отношению к жертвам, а самой модной жизненной стратегией по-прежнему является “успешный успех”.
И чем может быть плоха сторонняя помощь в “добаюкивании”? Нормально просить помощи у других людей, нормально её получать. Если с детства остались какие-то зияющие дыры в психическом пространстве, очень здорово, когда можно их подлатать с помощью людей, у которых есть на это ресурс. Стало появляться всё больше онлайн-групп безусловной поддержки, где вас могут виртуально “взять на ручки”. Вдвойне здорово, когда такие группы появляются для выгоревших родителей - например “Бережно к себе” для мам с послеродовой депрессией, “Как е сойти с ума с ребёнком” или “Обнимательная для родителей” - там всегда окажут скорую психологическую помощь под чутким присмотром модераторов. Но эти группы - капля в море превзнемогания и стыжения за уязвимость. Говорить о том, что стоит только подать голос, как тебя везде немедленно берут на ручки - очень и очень преждевременно.
“Упор на взлелеивание травмы также порождает толпу «травматиков», с которыми должны во всем считаться окружающие, и усиливает внешнеобвинительную позицию. И на самом деле, на словах преодолевая внешнюю агрессивность общества (а оно агрессивно, это верно!), жертву поощряют быть столь же агрессивной – не в отношении реальных агрессоров, а в отношении других людей вообще. Потому что другие люди должны принять ее, учесть ее травмы и аккуратно обойти все опасные места, иначе их ждет обвинение в абьюзе”.
Ну нет, толпу травматиков порождает сама жизнь. В России никогда не жилось хорошо, в нашей истории одна драма национальных масштабов сменяет другую, Людмила Петрановская в своей знаменитой статье про трансгенерационную травму (травму поколений) говорит о том, что мы фактически состоим из тех травм, которые переживали наши предки. А в статье Росбалта “Страна утраченной эмпатии” подробно говорится о последствиях этих травм. Сочувствием нельзя углубить травму, это работает не так. Если человек слишком долго по чьему-то мнению жалуется и просит поддержки, значит ему НАСТОЛЬКО плохо. Никто не может судить по каким-то внешним критериям о том, как человек в действительности себя чувствует, потому что мы не можем заглянуть к нему в мозг и в его психическое пространство, чтобы измерить количество боли и его индивидуальную способность её переносить. Возможно, человек нейронетипичен или принадлежит к числу “высокочувствительных людей”, или же у него есть ментальное расстройство, превращающее его жизнь в ад на биохимическом уровне. Никогда нельзя рационально отмерять - вот этому человеку положено столько-то поддержки, а этот уже зажрался. Мы никогда не узнаем каково это на самом деле быть тем или иным человеком, мы можем познать только себя самих.