19.09.2016
Генна Сосонко
В Советском Союзе контролю подвергалась любая печатная строка. Каждая рукопись проходила многоступенчатую проверку, начинавшуюся с внутреннего цензора. Им являлся сам автор, прекрасно понимавший, что можно и что нельзя писать (впрочем, как и сегодня в некоторых странах, вышедших из той одной). Потом наступала очередь редактора. Непосредственно цензору представлялась уже обструганная доска, но и по ней частенько проходились наждачной бумагой.
В Главлит, то есть в цензуру, следовало отсылать всё без исключения, будь то приглашение на свадьбу, объявление об обмене квартиры или трамвайный билет. Существовал даже глагол «залитовать».
В начале 1970 года в детские магазины Ленинграда поступил комплект «Юный наборщик». Стоил комплект по тем временам немало – двенадцать рублей. Зато умело пользуясь им, можно было набрать страницу машинописного текста, снять с нее сто копий и переходить к следующей.
Спохватились быстро. Пару дней спустя в питерском эфире прозвучало необычное объявление: «Шестерых граждан, приобретших в магазинах города игру «Юный наборщик», просят вернуть ее по месту приобретения. Возврат денег гарантируется».
Неизвестно, вернули ли купленные комплекты изъятого из продажи набора, но заказчик объявления был очевиден.
Писатель Юрий Дружников жаловался, что в одном из его рассказов, кончавшихся словами «Над ним висело рыжее солнце, на которое наползала черная туча», цензор вычеркнул придаточное предложение – кто разрешил туче наползать? С кем согласовано? И вообще текст должен кончаться в мажоре. Концовка рассказа была напечатана в таком виде: «Над ним висело рыжее солнце,» - запятую забыли вычеркнуть...
Потом функции цензуры были несколько ослаблены: персональная ответственность была возложена на главных редакторов. Конечно, за теми надзирал Главлит, но за мелочи ответ должен был нести главный редактор сам.
* * *
Перед выпуском «64» весь номер тоже, разумеется, следовало представить сотруднику Главлита. Если у цензора были мелкие замечания, он звонил по телефону, в случае чего-то более серьезного уполномоченный приходил в редакцию шахматного журнала лично, но такое случалось крайне редко.
Яков Исаевич Нейштадт, несколько лет проработавший главным редактором «64», рассказывал, как однажды в статье о первенстве Вооруженных Сил по шахматам во Владимире цензор попросил убрать место проведения – Дом офицеров: если Дом офицеров, значит здесь дислоцирован округ, а сведения такого рода лучше не выносить на всеобщее обозрение.
Однажды историк шахмат Романов к ленинским дням принес в редакцию нечто свеженькое. Исаак Залманович выкопал откуда-то номер журнала «Чудак» (предшественник «Крокодила») за 1927 год. Посвященный десятилетней годовщине Октябрьской революции, номер отвел немало места основателю советского государства. Среди прочих, в журнале имелся рисунок играющего в шахматы Ленина. Вождь уже занес руку, чтобы в партии с Клемансо и Ллойд-Джордем нанести решающий удар и объявить мат незадачливым политикам.
В редакции обрадовались: всем уже надоели партии Ленина с Лепешинским, его крики ночью в ссылке в Шушенском – «если он конем туда, я турой сюда», запомнившиеся молодой Наденьке Крупской, этюд братьев Платовых, доставивший вождю такое удовольствие.
Этюд, впрочем, действительно красивый.
Братья Платовы ("Ригер тагеблат" 1909)
Всем была хороша находка Романова, но почему-то она удостоилась повышенного внимания представителя Главлита, специально прибывшего по этому поводу на Гоголевский в редакцию журнала.
«Вы завизировали рисунок в Институте марксизма-ленинизма?» - спросил он Нейштадта.
Получив отрицательный ответ, цензор попросил поставить другое изображение Ленина. Рисунок, разумеется, был заменен на какой-то уже не раз публиковавшийся.
В кабинете главного редактора Нейштадт и представитель Главлита были одни, и Яков Исаевич осторожно полюбопытствовал, чем не подошел рисунок из журнала 1927 года.
Несколько поколебавшись, цензор в свою очередь спросил: «А вы вглядитесь в лицо Ленина. Вглядитесь, вглядитесь! Ничего не замечаете? А глаза-то ведь – косенькие... Нет, у Владимира Ильича должны быть черты лица, соответствующие внешнему виду представителей коренного населения нашей страны. Именно поэтому на все изображения Ленина до 1931 года следует запрашивать специальное разрешение в Институте марксизма-ленинизма...»
В другой раз, когда к юбилею Крыленко дочь наркома юстиции и главы советских шахмат Марина Николаевна написала для «64» воспоминания об отце, цензор попросил убрать из текста его партийную кличку.
В этом случае просьбу можно было понять без объяснений: не следовало акцентировать внимание читателя на такой кличке: начнутся вопросы, а то и пересуды – почему? Нет ли чего в родословной? и т.д. и т.п.
Что за партийная кличка была у страстного любителя шахмат и альпинизма Николая Васильевича Крыленко?
«Товарищ Абрам»!
* * *