Предыдущая глава (начало) смотри:
Преодолев, наконец, неловкость и сомнения, Илларион решил заказать панихиду по Мари. Храм, в который он отправился, располагался в значительном отдалении от усадьбы. Несколько раз он бывал здесь вместе с женой, но никого здесь не знал.
Когда Илларион зашёл под невысокие своды, украшенные фресками на тему Священной истории, литургия только что завершилась. Людей в храме было много, в основном, крестьяне. Они стояли вплотную друг к другу и по очереди подходили к священнику для того, чтобы поцеловать крест. Илларион присмотрелся. Его удивило то, как менялись выражения лиц людей по мере приближения к цели. Ему стало любопытно и, встав в конец очереди, он стал наблюдать за происходящим.
Батюшка, к которому так стремились богомольцы, обладал самой заурядной внешностью. На вид ему было лет пятьдесят: невысокий, невыразительные черты лица. Пряди седины неравномерными пятнами проступали на тёмных волосах и бороде, отчего казалось, что на нём надета шапка пегого окраса. Но было в нём нечто особенное, а именно то любовно-сосредоточенное внимание, с которым он обращался к каждому человеку.
Вот к кресту подошла женщина, погружённая в свои мысли, быстро поцеловала распятие и отошла в сторону. Батюшка окликнул её по имени. Та встрепенулась, что-то ответила, и на её лице заиграла улыбка.
Подходили взрослые, дети, старики. Каждый раз, словно самое драгоценное, чем только можно утешить, он прикладывал к их губам деревянное распятие.
- Благословите, батюшка! Сваты приходили, свадьбу в сентябре справим...- бойкая баба подтолкнула вперёд свою сутулую, с лицом, изрытым оспинами, дочь. Та смутилась и зарделась румянцем.
- О, как я рад, как рад! - всплеснул руками сердобольный батюшка, - и приложил распятие к склонённой голове невесты. - Ну, моя, дорогая, ну, моя душенька, Бог в помощь!
- Всё болит?- сокрушённо спрашивал он у сгорбленной старушки, которая, охая и причитая, завела рассказ о своих неисчислимых болезнях. - Терпи, терпи, матушка!
- Я и святой водой, и маслицем мажусь, а всё не проходит, - жаловалась болящая. - Что же делать?
Священник отвёл её в сторону и начал что-то торопливо рассказывать. Больная старушка благодарно кивала в ответ. Люди, стоявшие сзади, безропотно ждали.
И так для каждого незнакомый батюшка находил доброе слово: утешал, подбадривал, благословлял. Казалось, каждый человек был ему дорог и близок.
Рядом с Илларионом стоял мужик. Одежда его была похожа на лохмотья, башмаки стоптаны. Нужда рано состарила и исказила лицо: пролегли глубокие морщины, виднелся шрам над виском. Однако чёрные, как смоль волосы и твёрдая поступь выдавали его молодость. Мужик стоял, низко склонив голову, и от волнения теребил шапку в своих руках. Но когда он встретился глазами с батюшкой, то на мгновение угрюмого лица коснулось что-то наподобие улыбки. Он смутился, неловко подошёл к святому отцу и поклонился в пояс. Тот положил ему распятие на голову, а потом ласково провёл рукой по волосам.
- Интересно, он и в правду такой добрый? - удивлялся Илларион.
- Благословение Божие пребудет с Вами!- произнёс пегий батюшка, глядя в глаза Иллариону. - С Вами и со всеми Вашими близкими!
Эти слова были произнесены с таким участием, с таким искренностью, что Илларион растрогался и среди других умилённых и радостных людей на мгновение почувствовал себя счастливым. Всё происходящее показалось Иллариону каким-то чудом, словно это было во сне, а не наяву.
Но вот «пегий батюшка», как назвал его про себя Илларион, закончил службу. Некоторые люди стали расходиться, но многие стояли и чего-то ждали.
- Ну, у кого ещё что? - спросил он, спускаясь с солеи.
Он метался по храму от одного человека к другому, словно яркий пламень огня скользил по сухим поленьям, а вслед ему раздавалось: «Спаси, Господи!», «Дай Бог здоровья!». Внимание всех людей было устремлено на этого человека, он был средоточием их жизни, их сердцем.
Иллариону вдруг самому захотелось подойти к пегому батюшке и поделиться своей болью и сомнениями, но он остановил себя. Стало жаль этого отзывчивого человека, итак несущего всебе много чужого горя. Вот и сейчас перед ним стояла немолодая баба и сквозь слёзы что-то рассказывала. Священник сокрушённо кивал. Наконец он обратил внимание на стоявшего поодаль Иллариона, сам подошёл и вместо приветствия вопросительно посмотрел в глаза.
- Панихиду пришёл заказать. Отслужите? - спросил Илларион.
- Отслужим, обязательно отслужим. Как звали усопшего?
- Мария. Новопреставленная Мария. - Произнёс Илларион и почувствовал, что голос его дрогнул.
- Матушка ваша?
- Нет, супруга.
- Ах, горе-то какое, какое горе! Такой молодой, а уже вдовец!- покачал головой батюшка. - Подождите немного, прямо сейчас и отслужим.
… Возле поминального стола уже собралась небольшая горстка людей. Священник вынес из алтаря кадило, Евангелие, поминальные записки и началась панихида.
Илларион внимательно слушал. В потоке песнопений яркими вспышками отрады загорелись слова заупокойной молитвы:
- Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…
Постепенно в нём стала просыпаться надежда на то, что эти слова могут быть правдой, и что, несмотря на все передовые взгляды и научные открытия, она есть, эта вечная жизнь. И тогда его нынешние переживания всего лишь малая капля в бесконечном океане жизни. А она - его Мари - жива, и её покой и блаженство важнее его горя, и ради этого стоит терпеть. Когда же в конце службы хор пропел: “Вечная память!”, Илларион почувствовал, что слёзы стоят в его глазах. На душе стало тепло, и пришло долгожданное облегчение.
Христос вновь был рядом. Он как будто невидимо стоял среди молящихся и слушал их просьбы. Он был во всём, что происходило здесь: в иконописных ликах, в запахе ладана, в потрескивании свечей; в словах молитвы, в напряжённо-проникновенном голосе священника, в его отзывчивости.
Когда Илларион возвращался в усадьбу, он нёс в себе, словно драгоценность, частицу этой благости. Он вспоминал лица прихожан, сострадание в глазах незнакомого, но ставшего ему дорогим, человека, и улыбался. Это был первый лучик радости, промелькнувший на безотрадном небосклоне его траура.
***
Этим вечером к Иллариону вернулись память о Мари. Он вспоминал дорогие его сердцу моменты, словно перелистывал страницы священной книги. С трепетом он прикасался к простым и незатейливым событиям, которые благодаря их с Мари близости наполняли жизнь глубоким смыслом. И тёплое чувство благодарности оросило сердце.
Илларион сделал ещё одно открытие: прошлое не ушло. Оно продолжает жить в его памяти, и Мари навсегда останется частью его самого. И теперь, взирая на тот самый портрет Спасителя, который они писали вместе, он невольно преклонил голову. Для него он стал не только образом Иисуса Христа, но и образом их с Мари единства и любви, их создание и Создатель одновременно.