I.
Былъ канунъ Рождества. Ваня пошелъ гулять со своею няней. Картины городскихъ улицъ были все тѣ-же, какъ и обыкновенно: какъ и въ другіе дни, сновали мимо нихъ извозчики по загрязненному снѣгу, проносились кареты съ толстыми кучерами; конки звонили, требуя себѣ дорогу; лавки смотрѣли на улицу своими окнами, пестрыми отъ выставленныхъ товаровъ; пѣшеходы спѣшили кто куда, а нѣкоторые шли себѣ не торопясь, прогуливаясь; кое-гдѣ изрѣдка попадался и нищій, отъ холода поджимая то одну, то другую ногу въ рваномъ опоркѣ, съ шопотомъ устремляя просящій взоръ на прохожаго и протягивая сухую руку. Словомъ, на улицахъ все было такъ-же, какъ всегда, и ничто особенно не развлекало Ваню.
196
Незамѣтно для себя дошли они до Гостинаго двора, и вдругъ совсѣмъ новая, еще невиданная картина представилась Ванинымъ глазамъ. Самого Гостинаго двора почти не было видно: онъ былъ закрытъ цѣлымъ лѣсомъ елокъ. Изъ нихъ нѣкоторыя были расцвѣчены золочеными бумажными лентами. Около елокъ толпилось не мало людей. Двѣ-три елки были повалены на панель, и нѣсколько человѣкъ въ полушубкахъ и валенкахъ старались поднять ихъ; одну уже уносили на плечахъ.
Увидѣвъ все это, няня подумала; «Эхъ, напрасно! И зачѣмъ я сюда его привела! Невдомекъ мнѣ... Пойдутъ теперь разговоры».
Дѣйствительно, тѣ разговоры, которыхъ боялась няня, начались сейчасъ-же. Ваня взглянулъ на нее и спросилъ:
— Нянечка, отчего тутъ елки?
— Не знаю, милый, — поспѣшила отбояриться няня:— должно-быть, строить что-нибудь будутъ...
— Строить? — протянулъ Ваня недовѣрчиво. — А что строить?
— Не знаю, золотой... Должно-статься, домъ...
— Домъ? А гдѣ-же тутъ домъ? Тутъ мѣста нѣтъ.
— Ну, ужъ не сумѣю тебѣ сказать. Не наше это дѣло — ихнее.
Она взяла Ваню за руку и постаралась увести его поскорѣй. Но Ваня все думалъ объ елкахъ. Смолистый ихъ запахъ и привѣтливый, веселый видъ такъ живо напоминали ему ту, прошлогоднюю елку.
То было подъ Рождество. Тогда мама была жива. И сколько разговоровъ было объ елкѣ, сколько приготовленій! Мама сама готовила все, сама украшала елку. И такъ было весело! А теперь никто, рѣшительно никто не говорилъ объ елкѣ... Всѣ въ домѣ такіе скучные... Папа, какъ вернется домой, все сидитъ у себя въ кабинетѣ, — ничего не дѣлаетъ, не читаетъ,
197
не пишетъ, а сидитъ все въ креслѣ молча, такой невеселый, и все думаетъ, думаетъ... Какъ похоронили маму, папа ни разу вечеромъ не уходилъ въ гости, и къ нему никто не приходитъ. Иногда онъ беретъ Ваню за руку, прислоняетъ его къ себѣ, цѣлуетъ въ голову, обхватитъ его широкою рукой и долго не выпускаетъ. А иногда, посмотрѣвъ на него долгимъ взглядомъ, шепнетъ: — «Сиротинка ты моя... Что-то съ нами будетъ теперь?» И Ваня самъ чувствуетъ, что и ему страшно чего-то, и такъ станетъ тяжело, такъ тяжело... Точно холодомъ обдастъ всего и что-то заноетъ внутри, и хочется плакать... И еще крѣпче прижмется онъ къ папѣ...
Вотъ и теперь, когда онъ съ няней возвращался домой, что-то ныло у него въ сердцѣ. Онъ все думалъ о мамѣ, объ ея болѣзни. Онъ вспоминалъ ея кашель и стоны, ея большіе, впавшіе, темные глаза, распустившіеся по подушкѣ черные волосы, столикъ у кровати, весь заставленный склянками съ лѣкарствами, лампу въ сторонѣ, еле дававшую слабый свѣтъ, темное одѣяло, на которомъ ясно обозначались колѣна больной. Вспоминалъ Ваня и панихиды, и похороны мамы. Даже теперь въ ушахъ у него ясно отдавался скрипъ колесъ о морозный снѣгъ,— скрипъ, такъ жалобно тянувшій за душу въ то печальное утро, когда маму въ гробу, на дрогахъ, увозили на кладбище. Припоминались ему и громкія рыданія отца, когда гробъ на полотенцахъ опустили въ глубокую яму, и загрохотали по немъ комья мерзлой земли...
И какъ все это недавно было! И какъ теперь все оно живо воскресало въ памяти... И что-то томило и тянуло, и опятъ хотѣлось плакать...
А няня между тѣмъ шла рядомъ съ Ваней и молча досадовала на себя. Вѣдь сказано-же было ей, что елки нынче для Вани не будетъ, что не до елки, не до веселья теперь, когда еще и мѣсяца не прошло со дня похоронъ мамы, и чтобы она не затѣ-
198
вала съ Ваней разговора о Рождествѣ и объ елкѣ. А она вотъ какъ-разъ вывела Ваню къ Гостиному двору, гдѣ этихъ елокъ цѣлый лѣсъ, и смутила его... Теперь онъ, того и гляди, догадается, что скоро Рождество, и станетъ просить объ елкѣ. Да и ей-то самой, чего добраго, попадетъ отъ папы за то, что не послушалась его и проболталась передъ Ваней. Все это смущало ее.
А еще болѣе смущало няню одно обстоятельство. Какъ она исполнитъ то, что ей приказано? и что изъ этого выйдетъ? Про это знала только она одна. Даже папа не зналъ. И все должно разрѣшиться и открыться завтра утромъ...
Но объ этомъ — потомъ.
II.
Однако Ваню не покидала мысль объ елкахъ. Онъ помнилъ, что елка устраивается зимой, на Рождествѣ, и вотъ сегодня онъ видѣлъ множество елокъ, и пахло отъ нихъ въ воздухѣ такъ-же пріятно, какъ въ прошломъ году въ комнатѣ отъ той зеленой и веселой елки. «Вѣроятно, и теперь Рождество близко», думалъ Ваня, а за обѣдомъ вдругъ спросилъ отца:
— Папочка, а скоро Рождество?
Папа совсѣмъ не ждалъ такого вопроса и отвѣтилъ:
— Завтра.
— А елка будетъ? — спросилъ его Ваня опять также неожиданно.
Еще больше растерялся отецъ. Онъ не хотѣлъ устраивать елку въ этотъ годъ. Ему казалось неприличнымъ веселиться, когда такъ еще близко и свѣжо было только-что пережитое горе.
199
Онъ даже боялся устроить ее, чтобы ему самому и мальчику видъ елки не напомнилъ слишкомъ живо ту, которая въ прежніе годы полагала всѣ свои заботы на устройство этого радостнаго семейнаго праздника. Самъ онъ такъ былъ убитъ понесеннымъ горемъ, что даже и не думалъ, что семилѣтній мальчикъ не такъ глубоко чувствуетъ и не такъ понимаетъ свою потерю, какъ можетъ понимать ее взрослый человѣкъ. И вотъ, немного оправившись отъ своего смущенія, онъ началъ объяснять сыну, почему онъ никакъ не можетъ устроить ему сегодня елку.
Мальчикъ слушалъ отца, но не совсѣмъ понималъ его. Онъ, правда, не плакалъ, не просилъ: но по лицу его видно было, что онъ былъ очень, очень огорченъ. Грустный всталъ онъ изъ-за стола, видимо скучалъ нѣсколько времени и рано легъ спать, часовъ въ восемь. Когда онъ засыпалъ, ему все представлялась прошлогодняя елка, словно залитая огоньками и вся обсыпанная орѣхами, конфетами, яблоками, и мелькало лицо матери съ блестящими черными глазами, горѣвшими щеками и веселою улыбкой. Ему даже какъ-будто слышались звуки рояля, къ которому мама прикасалась легкими пальцами и такъ весело отчеканивала игривыя ноты. Но вотъ это-же лицо представлялось ему на бѣломъ фонѣ подушки, и блеска уже не было въ мутныхъ глазахъ, и вмѣсто улыбки на лицѣ обозначалось страданіе, а вмѣсто веселыхъ звуковъ рояля слышались хриплые стопы больной...
Ваня уснулъ. Уснула и няня.
Но рано встала она: у нея была забота. Потихоньку, чтобы не разбудить Ваню, открыла она свой сундукъ, достала изъ него два свертка и запечатанное письмо и долго, стоя на колѣняхъ предъ сундукомъ, держала ихъ въ рукахъ. И если-бы кто-нибудь могъ посмотрѣть на старушку въ эти тихія минуту рождественскаго утра, то увидѣлъ бы, что по щекамъ ея струились слезы. Потомъ она положила все это на столикъ подлѣ Ваниной кровати и тихо перекрестилась. Она сама не знала, что было въ
200
этихъ сверткахъ и что написано было въ письмѣ; но она помнила, что все это было ей дано покойною за нѣсколько дней до смерти. И сказано было ей такъ: — «Вотъ, няня милая, это письмо и пакеты отдай Ванюшѣ... Не дожить мнѣ до Рождества... Вижу — слаба... силы уходятъ... Это ему отъ меня на елку, а другое — на всю жизнь. Когда придетъ праздникъ, тогда ему и отдай. А меня тогда ужъ не будетъ. Крошка мой! Что-то съ нимъ станется?.. Господи, благослови его, не оставь, помилуй!» Такъ шептала больная, а няня старалась утѣшить ее, увѣряла, что все пройдетъ: сама же думала, что больная права, потому что видѣла, какъ она съ каждымъ днемъ все таяла и таяла. И вотъ ея не стало, а няня строго хранила тайпу. Никому не сказала она про свертки и письмо, даже папѣ. Они лежали, глубоко запрятанные въ ея сундукѣ. И настало наконецъ утро, когда все должно было открыться.
Няня все слѣдила за Ваней, когда онъ проснется. Въ нетерпѣніи переходила она съ мѣста на мѣсто, то перекладывала вещи, то поправляла лампадку, то, становясь передъ образомъ, клала земные поклоны, шептала тропарь, и размашистою рукой творила крестное знаменіе.
Но вотъ мальчикъ зашевелился, вздохнулъ посильнѣй раза два и открылъ глаза. Няня такъ и впилась въ него взглядомъ. Она ждала, куда онъ посмотритъ, какія будутъ его первыя слова... Но о томъ, что ей самой сказать ему, когда онъ ее спроситъ, что это такое, она не подумала и не приготовила никакого отвѣта. И вотъ, когда Ваня, широко раскрывъ глаза, сталъ всматриваться въ свертки, лежавшіе на стулѣ, потянулся къ нимъ съ кровати и, притронувшись къ нимъ рукой, спросилъ: «Няня, что это?» — она ничего не сумѣла сказать ему, запнулась и хотѣла-было отмолчаться. Но онъ вновь живо спросилъ:
— Нянечка, милая, что это такое?
201
Тогда она, чувствуя, что надо-же что-нибудь отвѣтить, проговорила, но нерѣшительно, запинаясь:
— Это?.. это-то?.. Съ того свѣта.
И поспѣшно вышла изъ комнаты. Слезы душили ее. Она не хотѣла расплакаться при Ванѣ.
III.
Няня вернулась въ комнату черезъ нѣсколько минуть. Она успѣла позвать и папу. Ваня сидѣлъ на кровати и разглядывалъ пакеты. Папа, удивленный, подошелъ къ нему.
— Да ты письмо-то, письмо допрежь прочитай!— подсказала няня.
— Какое письмо?
— А вонъ лежитъ.
Папа заглянулъ на конвертъ — и духъ у него захватило: онъ узналъ на немъ знакомый почеркъ... То былъ почеркъ его жены...
— «Моему ненаглядному сыну», — прочиталъ папа и, быстро вскрывъ конвертъ, пробѣжалъ письмо и произнесъ шопотомъ: — Вотъ заботливость! Вотъ ангельская душа!
Руки у него дрожали. Прерывающимся голосомъ, останавливаясь отъ рыданій, которыя онъ сдерживалъ, онъ сталъ читать вслухъ:
— «Мой дорогой, мой ненаглядный! какъ я тебя люблю! и какъ жаль мнѣ васъ обоихъ! Но Богу угодно иное. Да будетъ Его святая воля. Вотъ тебѣ мое благословеніе. Въ радостный день Рождества Христова меня уже не будетъ въ этомъ мірѣ. Но онъ радостенъ для всѣхъ. Пусть будетъ радостенъ и тебѣ.
202
Прощай. О, какъ тяжело писать это слово! Читай всегда эту книгу, люби людей, люби и утѣшай папу. Помни свою мать».
Папа кончилъ читать. Настала тишина. Всѣмъ казалось, будто она, эта заботливая, любящая мать, здѣсь, съ ними... Только не раздавалось ея голоса, не слышно было ея дыханья... И чувствовали они, что на эту дружбу, на эту память сами они ей отвѣтить не могутъ...
— Царствіе ей небесное, вѣчный покой,— прошептала наконецъ няня.
Потомъ папа въ задумчивости, неторопливо взялъ подарки съ кровати.
— И когда купила! — удивлялась няня, разглядывая часы, большіе золотые часы, съ толстою цѣпочкой.— Вѣдь никто и не зналъ... Вотъ горлица нѣжная! Словно о птенчикѣ забота... А это что-жъ за книга?
— Это Евангеліе.
— То-то! Она, матушка, царствіе ей небесное, такъ вѣдь и сказала: одно, говоритъ, на елку дарю, а другое, говоритъ, на всю жизнь. Такъ и пишетъ: «читай», пишетъ, «всегда эту книгу»... Эка забота, эка забота!— шептала старушка, утирая тихія слезы.
Наконецъ Ваня, до тѣхъ поръ все молчавшій, проговорилъ:
— Папа, знаешь что?
— Что, дорогой?
— Ты мнѣ дашь бумажки?
— Затѣмъ?
— Я тоже мамѣ напишу.
Отецъ даже вздрогнулъ и невольно спросилъ:
— Какъ? Куда?
— На тотъ свѣтъ...
— Милый, милый! на тотъ свѣтъ не пишутъ писемъ, и от-
203
туда не пишутъ... Вѣдь это она при жизни написала. Да... послѣднее письмо... И какое!
— А какь-же мнѣ няня сказала...
— Что съ того свѣта-то? — подхватила няня.— Ахъ ты, мой птенчикъ! глупъ еще! недогадливъ... Сбилась я, старая,— вотъ и сказала. Не знала, что сказать,— ну, вотъ такъ и сказала... А ты — письмо!
[ПОЧИТАТЬ-БЫ!.. РАЗСКАЗЫ И СТИХОТВОРЕНІЯ ДЛЯ ДѢТЕЙ. Н. И. ПОЗНЯКОВА. Третье изданіе, дополненное 3-мя разсказами и 4-мя стихотвореніями. Съ рисунками М. Михайлова, М. Фольбаума и Т. Никитина. С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Изданіе А. Ф. Девріена. Дозволено цензурою. С.-Петербургъ, 10 іюля 1897 г.]
См.
Рождество 1914. 1915-1, 1915-2, 1915-3, 1915-4, 1915-5
С Рождеством Христовым 1914, 1915-1, 1915-2, 1915-3, 1915-4, 1915-5
Позняков Н. И. Весной запахло... (рассказ бабушки) 1897
Позняков Н. И. Из милого далека (воспоминания детства) 1897
Позняков Н. И. Паук Магомета (легенда) 1897
Позняков Н. И. Малыш (рассказ) 1897
Позняков Н. И. Без елки (святочный рассказ) 1897
Позняков Н. И. Кичливая и счастливая (рождественская сказка) 1897
Позняков Н. И. Первое горе (рассказ) 1897
Позняков Н. И. С того света (святочный рассказ) 1897
Позняков Н. И. В чем сила? (рассказ) 1897
Позняков Н. И. На бедность (рассказ) 1904
Позняков Н. И. Дети золотой глуши (рассказ) 1904
Позняков Н. И. Трофим Болящий (Из воспоминаний) 1904
Позняков Н. И. Киця (с натуры) 1904
Святочные рассказы Н. И. Познякова. Первый визит. 1889
Святочные рассказы Н. И. Познякова. Револьвер. 1901
Подписаться на канал Новости из царской России
Оглавление статей канала "Новости из царской России"
YouTube "Новости из царской России"