Авантюры – дело опасное и не всегда законное. Большинство граждан стараются держаться от них подальше. Авантюристы же, как правило, люди чертовски обаятельные. И те, кто лично не пострадал от ловких афер, относятся к ним, если не с симпатией, то с любопытством. Именно такими смешанными чувствами были полны многие русские эмигрантские газеты от Харбина до Парижа и Нью–Йорка, когда весной 1937 года разнеслась весть о смерти в Шанхае восьмидесятитрехлетнего Николая Эрастовича Савина, больше известного под именем корнет Савин или граф Тулуз де Лотрек.
Личность это была уникальная, наделавшая много шуму и в России, и в Европе, и в Америке. Его появление, писали тогдашние газеты, поднимало на ноги полицию многих европейских городов, приводило в трепет брюссельских ювелиров, венских банкиров, монакских крупье, американских бизнесменов и английских лордов. Его фигура, на протяжении почти пятидесяти лет время от времени уходящая в тень, неожиданно возникала то тут, то там и громко заявляла о себе очередным скандалом. И в жизни, и в литературе.
Преступник против следователя, персонаж против автора.
Например, с ним связана невероятная и анекдотичная ситуация в истории не только русской, но и мировой литературы. Случилась она в 1917 году в Петербурге, когда Савин, ставший главным героем литературного произведения, обвинил в плагиате его автора. Пикантность ситуации заключалась в том, что автором был очень популярный романист и бывший следователь прокуратуры Николай Гейнце, а дважды героем (литературного скандала и романа «Герой конца века», о котором и шла речь) - авантюрист международного класса.
Впрочем, громкого скандала тогда не получилось. То ли после ссылки в Нарымский край, уже несколько отсырел порох в пороховницах русского Рокамболя, то ли время изменилось и обществу было не до похождений графа и уж тем более не до окололитературных склок. Да и писатель Гейнце уже умер, так что ни возразить своему герою, ни тем более объяснить: с ведома ли корнета Савина или без оного воспользовался его автобиографическими записками, пока тот «мотал срок», что переделал в его записках и что дописал, он уже не мог. К тому же и сам герой вскоре вновь проследовал туда, куда был сослан впервые еще в 1892 году, когда его арестовали по личному приказанию Александра III, - в Сибирь. Но на этом, разумеется, ни литературные, ни жизненные похождения корнета Савина ни в коем случае не закончились.
Московская сделка.
И можно быть совершенно уверенным, что, если бы Николай Эрастович мог вмешиваться в нынешнюю жизнь с того света, он непременно бы воспользовался случаем и предъявил те же претензии и Б. Акунину, сделавшему его героем детективного романа «Особые поручения».
Потому что в отличие от писателей - прошлых, настоящих и будущих – неистощимый Николай Савин сочинял свой авантюрный роман не на бумаге, а в жизни. Он сделал себя самого героем увлекательного приключенческого романа длиною в жизнь (создатели сериалов, где вы?). Писателям же остается лишь выхватывать эпизоды из этой невероятной жизни.
Один из них лег в основу «Особого поручения» Б.Акунина, (о нем, кстати, писал в свое время и Александр Куприн) – продажа дома московского генерал-губернатора на Тверской. История эта дошла в разных версиях, но суть одна: то ли доверчивых французов, то ли англичан корнет Савин убедил в том, что московский генерал-губернатор князь Долгоруков хочет перенести свою резиденцию в Петровский парк, а казна решила ликвидировать старое и малоподходящее для губернатора здание. Для «московской сделки» Савин выбрал летние месяцы, когда князь отдыхал с семьей в Крыму, а все казенные учреждения находились в полусонном состоянии. Он пригласил иностранцев в дом, провел их по всем помещениям и, выдав себя за представителя губернатора, провел сделку, оформив подложные документы и получив с иностранцев деньги.
Это, пожалуй, была самая громкая удавшаяся авантюра корнета Савина. Но она была далеко не первой в его биографии. До этого подобным же образом он продал в Санкт-Петербурге леса Исаакиевского собора.
Петербургские проделки.
Строительства собора подходило к концу, и со дня на день должна была начаться разборка строительных лесов, когда к постройке на прекрасных рысаках в кавалергардской форме подъехал некий господин. Он нашел подрядчика и, представившись графом с трудно запоминающейся фамилией, попросил его разрешить осмотреть постройку. Подрядчик, польщенный вниманием высокой особы, лично провел графа по лесам, подробно объясняя, где какое дерево и какова его стоимость. Прощаясь, граф заручился согласием подрядчика на вторичный осмотр «дивной постройки» его друзьями-иностранцами. И через несколько дней появился тут с двумя представительными англичанами. И опять подрядчик «почел за честь» познакомить знатных гостей со своей работой. Пристальный интерес англичан только импонировал ничего не подозревающему подрядчику.
А на следующий день с утра к Исаакиевскому собору подтянулись подводы, и полсотни рабочих принялись энергично разбирать леса. Вызванный подрядчик чуть не подрался с распоряжавшимся на лесах старшим, который настойчиво совал ему в нос «документ», из которого следовало, что все леса проданы английской фирме, а в виде задатка уже уплачено 10000 рублей.
Современники утверждали, что эта история развеселила самого императора. Возможно, поэтому она и сошла тогда Савину с рук.
Дамы полусвета, бриллианты и Софья Перовская.
Имя корнета Савина хорошо было известно при дворе. Если судить по роману «Герой конца века», его связывали с великими князьями не только служба в гвардии и военные походы, но горазда больше – общая увлеченность балеринами и дамами полусвета. А одна из них – кафешантанная певичка и американская авантюристка Фанни Лир, оказалась в центре грандиозного скандала. Она была любовницей великого князя Николая Константиновича и жила в его Мраморном дворце.
Когда вдруг (невиданной дело!) из спальни его матери с ризницы иконы пропал драгоценный камень, в воровстве обвинили именно ее. Но великий князь взял это преступление на себя, за что был объявлен сумасшедшим и выслан из столицы. Фанни Лир тоже заставили уехать, заплатив ей хорошие деньги за молчание. Девушка деньги взяла, но оказавшись за границей, тут же описала эту историю в своей книге, заработав еще и (как сегодня говорят) на хайпе.
Корнет Савин по документам в этой криминальной истории нигде не значился, но остаться в стороне от такого великолепного хайпа и он не мог. Позднее, оказавшись за границей, Савин утверждал, что принимал в ней самое деятельное участие и деньги, вырученные от продажи, должны были пойти не на кутежи, а на революционные цели. По его словам, он и князь состояли членами революционной группы, а деньги были переданы Софье Перовской.
Легендарная личность.
Вообще вся долгая жизнь корнета Савина обросла легендами, и главным их создателем был он сам. Отделить в его биографии правду от вымысла не представляется возможным. Сведения о его рождении и происхождении разноречивы. Сам он писал так: «Родился я 6 января 1856 года в родовом имении моего деда, графа Тулуз де Лотрека, Мартинишки, Шавельского уезда, Ковенской губернии – ныне территории Литовской республики. Образование получил высшее: окончил Александровский лицей. В 1872 году поступил юнкером в лейб-гвардии Конный полк, а в 1873 году перешел в лейб-гвардии Гродненский полк, в коем был произведен в корнеты 29 июня 1874 года. В бытность мою еще в конном полку, участвовал в походе на Туркестан в качестве ординарца при генерале М.Д.Скобелеве и был награжден солдатским Георгием 4-й степени.
Впоследствии, участвуя в русско-турецкой войне, состоял ординарцем-офицером при том же генерале М.Д.Скобелеве, был ранен штыком в живот при взятии Гревацкого редута под Плевной в 1877 году. За эту войну был награжден орденами за храбрость: Станислава, Владимира с мечами и бантом, а также медалью».
По другим источникам Николай Эрастович родился то ли в Тверской, то ли в Московской губернии в небогатой помещичьей семье. Титул графа старинного, но угасающего французского рода, скорее всего присвоил сам себе, уже в Париже, когда его настоящий последний талантливый представитель был известен еще только в пределах Монмартра. Да и во время русско-турецкой войны Савин прославился не столько ратными подвигами, сколько очередной аферой: продал армейскому интенданту его же мешки под фураж.
Но Николай Эрастович личностью был безусловно неординарной. И, возможно, его карьера сложилась бы совсем по-другому, если бы не страсть к кутежам, азарту и карточным играм. Совершенно очевидно, что он был хорошо образован, свободно говорил на нескольких языках, прекрасно владел великосветскими манерами и обладал искусством нравиться. И был блестящим рассказчиком и прекрасным собеседником. Даже те, кто знал о его похождениях и старался держаться с ним настороженно, через некоторое время все равно попадали под его обаяние.
Красивая импозантная внешность, высокий рост, светский лоск вместе с изощренным парадоксальным умом, тонким знанием человеческой натуры, неистощимой энергией и авантюрным складом характера позволяли ему проникать в какие угодно высокие сферы и любые слои общества и проделывать там свои головокружительные аферы.
И судя по всему, во всех этих грандиозных авантюрах, устраиваемых Савиным, для него важны были не столько, вернее, не только барыши, сколько эффект, производимый на публику.
Европейские приключения.
После того, как за его многочисленные прегрешения отправили в отставку, он уехал из России. Личный капитал, видимо, был потрачен очень быстро, а образ жизни, к какому он привык в гусарском полку: кутежи, попойки, карты, бесконечные любовные истории (граф пользовался сумасшедшим успехом у женщин) – требовали средств. И Савин добывал их самыми невероятными способами.
Наверное, теперь уже невозможно вспомнить и перечислить всех прегрешений графа против священного права собственности – дутые акции, фальшивые документы, присвоения чужих движимостей и недвижимостей, фабрикации процентных бумаг, векселей, кредитных билетов, всех этих невероятных трюков и комбинаций, проделанных им с изумительной наглостью, остроумием, хладнокровием и цинизмом.
Выйдя на международную арену, Савин даже рискнул замахнуться на царский престол. Эта история имеет также несколько интерпретаций, но суть ее в том, что, приехав в Софию вскоре после падения болгарского царя Александра Кобургского, граф быстро вошел в высший свет и стал своим человеком среди тамошних министров. Он предложил им устроить в Париже заем в двадцать миллионов франков. Правительство ухватилось за эту идею и пообещало выставить его кандидатуру на болгарский трон, если он поможет получить этот заем. По одной версии, дело это сорвалось из-за цирюльника, жившего когда-то в Петербурге и узнавшего Савина, когда тот пришел к нему стричься. По другой – его разоблачил российский посланник. Поэтому Савину пришлось быстро ретироваться из Болгарии, как потом и из Испании, где он подарил испанскому королю шестерку чужих лошадей, за что был пожалован королевским рескриптом и орденом. Проделка обнаружилась, но граф и тут успел улизнуть. «Подвиги» графа множились, но все же русской полиции удалось на некоторое время прервать его неутомимую деятельность, сопроводив под конвоем в Сибирь.
Но корнет Савин не был бы самим собой, если бы через какое-то время не сбежал и не объявился бы в… Америке, стране колоссальных возможностей для людей с его способностями. Там «русский граф» выступал уже в качестве представителя русского правительства, которому было поручено осмотреть машиностроительные и рельсопрокатные заводы с целью размещения на них крупных заказов для строительства новой железной дороги в Сибири. В течение нескольких недель Савин жил как гость крупнейших американских финансистов и промышленников, не говоря уж о том, что собрал кое-какие авансы, а, проще говоря, взятки в счет будущих заказов.
Потом ему удалось даже получить американское подданство, однако, ненадолго. В апреле 1910 года Окружной суд города Чикаго аннулировал американское подданство Савина, за какие грехи конкретно – неизвестно.
Но видимо, Савин был все же фигурой романтической, действительно «героем конца века» XIX, как назвал его Гейнце, так как, не смотря на всю свою предприимчивость и грандиозность авантюр, так и не сумел сколотить серьезного капитала и обеспечить себе тихую и благополучную старость. Время его уходило, а на смену шли совсем другие авантюристы – жестокие и беспощадные, ставящие на карту не свою, а тысячи других жизней.
Последняя гастроль.
Снова Савин был осужден и сослан в Сибирь царским правительством в 1915 году. Февральская революция освободила его, он вернулся в Петербург, побывал в Москве. Попытался устроиться в Наркомпрос в качестве хранителя музейных реликвий, выставлял даже свою кандидатуру в учредительное собрание, попытавшись разыграть карту борца с царским режимом, но тогда уже к власти пришли другие люди, на которых ни светские манеры, ни обаяние графа не действовали. Волной гражданской войны его занесло опять на Дальний Восток, а затем дальше – в Шанхай, где ожидала печальная участь русского эмигранта.
Но и здесь граф не утратил своего былого задора. Встречавшиеся с ним в ту пору соотечественники вспоминали о нем как о глубоком старике, высоком, чуть сутулом, костистом, с развевающейся толстовской бородой, почти всегда в единственном потертом костюме и в мягкой шляпе, выдержавшей не один шанхайский тайфун. Но и в свои восемьдесят лет Савин по-прежнему был необычайно изворотлив, находчив и даже смел. Один из его знакомых писал, что как-то они отправились в отдаленную часть доков, в таверну, где готовили очень вкусный «айриш скво». В таверне между пьяными моряками завязалась драка, один выхватил нож, и дело закончилось бы наверняка плохо, если бы не Савин. «Он с необычайной для его возраста быстротой вскочил, ударом по голове опрокинул матроса с ножом и жестом умиротворил других. Его борода и высокий рост, по-видимому, подействовали на присутствующих, никто из них даже и не думал протестовать по поводу непрошеного вмешательства».
А деньги на жизнь Савин добывал старыми испытанными методами, но конечно, без былого размаха. Одним из источников его дохода была толстая тетрадь, на которой по-русски и по-английски было написано: «Разоблачение большевизма». Текст состоял из разных наивных анекдотов о Советской России. Разумеется, Савин не ставил своей задачей борьбу с большевизмом, его цель была куда скромнее: подзаработать на жизнь. Со своей тетрадью он посетил сначала американского консула. А так как консулы вели компанию против коммунистической пропаганды в Шанхае, то Савину на издание его «антибольшевистской книги» было выделено 200$. От американца он пошел к английскому консулу, потом у французскому, собирая средства на книгу. А заручившись этими подписями граф стал обходить богатых иностранных коммерсантов, которые, чтобы выказать свою лояльность, тоже жертвовали «на борьбу с антинародным режимом». Таким образом, за один год граф собрал 3000$. Но и на этом он не остановился. Каждый раз, когда в порт приходило новое судно, граф при полном параде являлся к капитану и просил оказать посильную помощь на издание книги.
А в дни национальных праздников разных держав, когда у консулов устраивались торжественные приемы, Николай Эрастович надевал свой старенький френч, прикреплял к лацкану Георгиевский крест, вешал какую-то американскую медаль, а петлицу украшал ленточкой Почетного легиона. Эти регалии, а также титул и манеры открывали перед ним двери всех консульств и давали возможность остаться на завтрак.
Но и эти последние «забавы» графа не принесли ему богатства. К тому же Савин и в старости оставался широкой натурой, сорил деньгами, не отказывал никому в помощи. Пришедшие после его смерти в его дом нашли там сломанный примус, ломбардные квитанции, старые башмаки и несколько ящиков из-под молока, в которых перевязанные ленточками лежали паспорта с наклеенными на них неведомыми гербами, письма посольств и консульств, подписные листы, фотографии.
На одной из них – американской актрисы Мэдж Беллами, стояла подпись «Валя Павлова, моя последняя любовь», на другой был снят пятилетний мальчик на пони. Фотография и костюм явно свидетельствовали о том, что снимок сделан несколько лет назад, но глубокий старик увидел в ребенке самого себя. «Я сам в детстве на моем пони Комар» - гласила подпись, сделанная витиеватым старческим почерком.