//Тайна старой шкатулки
Запутанное дельце
В семейном архиве моей бабушки мужских фотопортретов значительно меньше, чем женских. Объясняется это просто: большинство мужчин являлись профессиональными военными, еще несколько человек из штатских были мобилизованы на Русско-японскую и Первую мировую войны; естественно, каждому хотелось сфотографироваться на память в мундире с оружием, наградами... Но в период сталинских репрессий хранить такие снимки было опасно, и моя предусмотрительная тетушка фотографии уничтожила. Сохранились лишь снимки моего деда в военной форме 1918 года, несколько фото мужчин в штатских костюмах. В потайном дне своей шкатулки бабушка держала пять любительских снимков врачей и сестер милосердия на фоне санитарного поезда, направляющегося в 1905 году на русско-японский фронт. Среди позирующих находилась и она, моя бабушка.
Но вот что интересно... Вместе с этими выцветшими снимками в отдельном конверте лежало фото какого-то молодого красивого мужчины в неизвестном мне мундире; на обороте рукой моего деда сделана надпись: «Получил в Казани 7 1/2 вечера 10 ноября 1914 г.» Часть биографии изображенного на снимке человека тетушка поведала мне, тогда 13-летней девочке, шепотом (была середина 60-х годов).
Сергей Михайлович Кулаков приходился племянником моей бабушке. Он был моложе своей тети на 12 лет, но это обстоятельство не мешало их дружеским отношениям. Серж, как звали его близкие, служил следователем в Казани, читал в оригинале французские романы и постоянно был в кого-то влюблен. Принимая участие в домашних концертах, он исполнял под гитару жестокие романсы или с надрывом читал любовные стихи. Помимо хронической влюбленности Серж имел еще одно, весьма серьезное пристрастие — сыск. Он интересовался последними открытиями в области криминалистики, собирал какую-то картотеку и частенько, осененный внезапно пришедшей ему в голову идеей, буквально сбегал с вечеринок, оставляя в недоумении хозяев и гостей. По Казани быстро распространились слухи о весьма одаренном молодом сыщике; его уважали коллеги, и даже более старшие товарищи не гнушались советоваться с ним. Когда любопытные дамы кокетливо спрашивали: «Мсье Серж, отчего вы так задумчивы сегодня?» — Сергей Михайлович, машинально подкручивая усы, отвечал: «Да так... запутанное дельце попалось...»
Вскоре после начала империалистической войны Кулаков, воспользовавшись родственными связями, перебрался в Петербург, где несколько лет проработал адвокатом. В подробных письмах своей тетушке он сообщал, что посещает кружок конькобежцев, по ночам читает о приключениях индейцев, что жениться не собирается, так как берет пример с известного юриста Анатолия Федоровича Кони, с которым он имел честь беседовать в гостях у общих знакомых.
Революцию Сергей Михайлович не принял, и с презрением относился к «мужицкой милиции». Какое-то время знания и услуги Сержа были востребованы новой властью, но методы работы и оголтелый террор не устраивали Кулакова, и он отказался от сотрудничества. Выход был один — эмиграция. Из ценного у Сержа остался лишь перстень с бриллиантом. На землю Франции он ступил с узелком в руке, где, кроме полотенца и смены белья, в салфетке были бережно завернуты несколько фотографий и личный дневник. В корзинке, укрытый старым пледом, лежал больной фокстерьер, которого Сергей Михайлович не мог бросить в России.
Первое время Серж служил санитаром в частной больнице, но великолепное знание французского и немецкого языков быстро помогло ему найти более достойную работу. В начале 30-х годов моя будущая бабушка с улыбкой перечитывала длинное послание от племянника, где он рассказывал о своей жизни, сообщая, что, наконец-то, женился. Его супруга — француженка с русскими корнями помогла Сержу открыть сыскное агентство. У Сергея Михайловича родились дочь и сын. Фокс Бобка умер в глубокой старости, но в доме живет его правнучка Зюзя, которая выполняет команды на русском и французском языках.
На это письмо Сергея Михайловича отвечать уже побоялись. Переписка прекратилась, хотя в мае 1945 года из Франции неожиданно пришло еще одно письмо. Трудно объяснить, как оно прорвалось сквозь цензуру, но еще более странным было то, что на конверте стоял адрес прежнего местожительства семьи моей бабушки, и тем не менее... В конверте был рисунок сына Сергея Михайловича с танцующими возле разбитых танков и орудий ангелами. В коротком, скорее похожем на записку, письме Серж приглашал свою тетю и родственников к себе в гости во Францию. Он перечислял имена знакомых, оставшихся в России, не зная, что почти все они погибли на войне или сгинули в лагерях и тюрьмах. Умерла и моя бабушка. Родня Сержа долго ломала голову: как это письмо нашло своего адресата, и с ужасом ждала последствий. Как ни странно, все обошлось.
Когда, рассматривая фото Сергея Михайловича, моя тетушка вспоминала подробности его биографии и историю с последним письмом, она озабоченно качала головой и повторяла: «Дааа... запутанное дельце...»
Галина ФАДЕЕВА.