Клиент мужчина 54 года, нисходящий узел в Раке.
Я родился в белоснежном от метелей и снегов Петербурге в семье русского офицера царской армии. Отец всегда был для меня неким примером того идеального мужчины, которым я стремился стать: высокий, стройный шатен с серо-голубыми глазами, в белом кителе и высокой фуражке, он был нечеловечески прекрасен, настоящий образец мужества, доблести и чести. Эти слова с юных лет повторяли мне как молитву, кодекс чести русского офицера был краеугольным камнем воспитания мальчиков в нашей семье. И мой отец ему как – никто соответствовал, все, что он делал, никогда не расходилось с тем, что он говорил: его свод морально-нравственных правил, принципы по которым он жил, и которым неукоснительно следовал, были смыслом его существования. Еще поэтому он казался мне таким непостижимым и почти идеальным человеком.
Основой всего была безграничная любовь к Родине. Отец всегда говорил, что русский офицер рождается, для того, чтобы служить Отчизне и его жизнь и Судьба неразрывно связаны с ней. Я рос и все его «истины» глубоко прорастали во мне, пуская корни во всем моем существе, превратившись в основу всего моего мировосприятия и мироощущения.
Шел 17 й год, и детство, проведенное в кадетском корпусе закончилось, я был молодым офицером, готовым во все оружии стать на защиту своей Родины и очень скоро Судьба предоставила мне такой шанс. Страна бурлила уже где-то не протяжении полугода и в рабочих слоях населения формировались недовольные радикально-настроенные массы. Ощущая эту нездоровую обстановку, отец в последнее время был сам не свой, в его светлых глазах поселилась печаль, и я всем своим существом ощущал, что она камнем легла на его сердце.
«Не выстоять ему против них, погубят его эти шакалы и всю Россию вместе с ним…» - шептал он матери как-то поздним вечером.
А на следующий день мы узнали, что Царь Николай II отрекся от престола, а еще через несколько месяцев пал Зимний…, и это означало, что нет больше той страны, в которой мы жили и в светлые идеалы которой мы так искренне верили, стая из молодого и хищного пролетариата планомерно уничтожала огромный пласт русской культуры, и что самое страшное вместе с ней погибала духовность и морально-нравственные ценности, что составляли священный смысл жизни каждого русского офицера. Но мы не могли с этим смириться, не могли этого допустить, это означало бы неминуемую гибель всего нашего мира, и потому мы решили, что будем бороться до последнего….
Эта война в буквальном смысле этого слова сломила отца, его могучий дух был практически уничтожен, я думаю что «красные» сумели победить именно потому, что уничтожили нас морально.
Как часто он говорил, что самое страшное, когда ты вынужден стрелять в «своих», но «свои» уже давно своими не были…, не было больше той Великой страны, той России, что питала наши умы и души, и давала силы жить и верить в лучшее. На ее месте был только «красный» террор, мародерствующих отщепенцев и предателей.
Зима 1919 г. мы вынуждены отступать на восток, впереди была Сибирь, мы понесли огромные потери, пересекая ее: Новосибирск, Ачинск, Красноярск, не сосчитать всех городов и весей, бесконечная череда дорог и страданий… Наступил голод и непроглядная нищета, мать скончалась от тифа, мы остались одни с отцом. Нужно было что-то решать, в рядах белогвардейцев оставаться было нельзя, оставалось либо примыкать к большевикам, либо бежать. И тот и другой путь для отца был невозможен. Он не мог покинуть Родину, ведь это означало предать ее, предать все, во что он так свято верил и чем жил, но сдаться врагу было еще страшнее, да и вряд ли нас оставят в живых… И вот, мы, наконец, делаем свой самый страшный и мучительный выбор: выбор, на который толкает лютый животный страх за свою жизнь, мы уплываем в Харбин. На проданные ордена мы покупаем билеты, и этот шаг означает, что мы уже умерли для России, что нас нет больше, ибо в тот самый миг, мы продали и себя и Ее за краюху хлеба…
Я смотрю на лицо отца и что-то обрывается у меня внутри: где тот бравый стройный офицер в белоснежном кителе, где светлый взор его прекрасных глаз? Нет, передо мной только поседевший измученный пожилой мужчина, глубокие морщины избороздили его лицо, и невидящий взгляд давно потухших глаз.
- Отец, мы будем жить, мы обязательно выживем! Война закончиться, а потом мы непременно вернемся и отвоюем свою Родину… - горячился я. Он посмотрел на меня так, что я и сам понял как, глупо прозвучало то, что я говорил, неужели я и вправду верю в то, что говорю, или это просто потому что надо было что-то говорить…
- Ах, лучше бы я умер, чем так жить, в бою, как настоящий воин… - тяжело вздыхал он.
Пароход отправлялся рано утром, и густой прибрежный туман застилал все вокруг. Мы стояли на берегу с ощущением узников, за которыми прислали телегу и вот-вот отвезут на эшафот.
Пароход медленно тронулся, унося несколько сотен человек на чужбину, и их последние воспоминания о Родине. Мы с отцом стояли на палубе, с тоской глядя на удаляющийся в туман берег. И тогда я в первый раз в жизни я увидел, как по его лицу потекли слезы, на это было невыносимо смотреть, я не знал что делать…, руки лихорадочно искали платок, но его не оказалось. Я кинулся вниз, где остались наши вещи, и принялся искать его, сам не зная зачем, как вдруг громкий хлопок заставил меня поднять голову вверх… Сомнений не оставалось, это был выстрел. Страшная догадка пронзила все мое существо, и я побежал наверх, но было уже слишком поздно: отец лежал с зажатым пистолетом в руке, а по его виску стекал тоненький ручеек крови…
Те страшные минуты решали мою судьбу, первым моим побуждением было последовать его примеру, но потом мужество вернулось ко мне и я решил, что непременно выживу всем врагам назло, что вернусь и отомщу за наши исковерканные Судьбы, за его смерть, за нашу Россию…
Я выжил, и жил в Харбине, жестоко страдая от ностальгии и ожидая любой возможности возвращения на Родину. Мне снились ее белые заснеженные поля и метели, что вьюжили над зданием Адмиралтейства Петербурга, кадетская школа, отчий дом, мои родители, во сне они были живы, молоды и прекрасны как прежде… Но неминуемо наступало утро, выдергивая меня из сладостного забытья утраченного счастья, и ввергая в адскую действительность жизни на чужбине. Чтобы не сойти с ума я строил планы по организации политического движения по свержению власти большевиков, мечтая, что устрою военный переворот и сумею возродить власть царской армии, но вот, только Царя то уже не было… Вскоре моя мечта сбылась: издали указ об амнистии белогвардейцев. Я тут же собрался в дорогу, купив на последние деньги билет. И вот опять пароход медленно плывет, рассекая темные холодные воды северного моря, почти все время я стоял на палубе, жадно всматриваясь вдаль, и невольно подгоняя время.
Я сошел на родную землю, но мне не стало легче, напротив, тяжелые воспоминания вновь навалились на меня. Но я был готов терпеть муки, только чтобы жить на Родине, ведь здесь и «стены» помогают… Но мы не успели и пяти минут насладиться сладким воздухом отчизны, вооруженные солдаты армии большевиков готовились к встрече предателей, и уже через два часа нас всех распределили по тюрьмам. Через пару месяцев меня расстреляли вместе с доброй половиной репатриантов. Говорят, что пуля – это лучшая смерть для офицера, вот только лишь тогда, когда она получена в бою… А так лишь казнь и забытье.
Я всем сердцем любил свою Родину, а она изгнала и исторгла меня из своего уютного «чрева», но я жестоко страдал в разлуке с нею, а затем своенравно вернулся в ее суровые, охладевшие и чужие объятия, чтобы там наконец найти свою смерть и навеки упокоиться в ее земле…