В далеке, где-то за лесом, снова завопило, заухало, а потом заржало. Лёха задумчиво сказал, что кого-то режут. Стало как-то не по себе.
А начиналось все как обычно. Наши с Лёхой выходные совпали, и мы отправились покопать. Пропуска рабочие имеются, карантин не помеха. Наметили два места — старую ракетную базу ПВО и лесную дорогу.
Целый день болтались по базе, а нашли только ржавый топор с ножом, два гвоздя кованых, да крестик на бугорке я поднял.
— Скоро стемнеет, ставь палатку, а я костер разведу.
Организовали все быстро, не привыкать, часто вдвоем бродим. Уже и разлить собрались, как вдруг невдалеке кто-то покашлял. Глядь, а идет в нашу сторону дедок, маленький такой, в сапогах, телогрейке и кепочке.
— Здорово, добры молодцы!
— Здорово, дедуля! Подсаживайся, покушай с нами.
— Вот спасибо! А вы тут что делаете?
— Да вот хотим старой дорогой завтра пройти, может, чего найдем интересного.
— Да что там найдешь? Подкову разве сломанную, которую старая кляча потеряла. Так со старой подковы счастье не накликаешь.
— Всякое бывает. Вот сегодня нашли топор, ножик и два гвоздя. Ерунда вроде, а ведь человек их сделал, душу свою вложил. Другой человек пользовался бережливо, с душой относился, а потом — судьба так сложилась — потерял. И наверняка горевал, переживал. Так что всякая находка интересна, может, в них и не растерялись частички души тех людей. Вот мы их почистим, восстановим, и еще они людям послужат. Подержишь такую вещь в руках, и как история перед глазами промелькнет.
— Занятные вы ребята. Может, и послужат. Может, и промелькнет.
— А кто это там так завывает жутко? — спросил Лёха, открывая тушенку.
— А, это! Это в пяти километрах деревушка, там и не живет никто, так, москвичи только на лето приезжают. Но один раз в год, как раз в эту ночь, на погост в этой деревне приходит рыжая собака и воет до утра. Утром исчезает. Давно я за ней охочусь — говорят, ведьма это, и всю деревню она извела. Вот, веревку с собой ношу. Если смогу связать, то солнце утром ее сожжет. Лет тридцать назад мы с ней сцепились под утро, я тогда покрепче был, но все равно не удержал, да, пока бился, колечко потерял обручальное. С тех пор все наперекосяк пошло. Найдете если, то сюда принесите, потом заберу. Сами-то женатые?
— Да, случилась такая история в нашей жизни.
— Берегите своих жен, придет время — и они вас сберегут.
— А что с собакой? — Лёха улыбнулся. – Может, помощь нужна? — И в ответ снова раздался жуткий вой.
— А вы, ребята, крещеные ли? — спросил дедок, нахмурившись. Мы дружно закивали. — И кресты носите? — мы снова синхронно затрясли головами. И опять еще громче послышался вой.
Надо сказать, что стемнело уже прилично, мне вдруг вспомнились рассказы Гоголя и захотелось домой. Лёха с наших разговоров быстро налил и в одиночку выпил, чего за ним никогда не водилось. Я, глядя на него, только промычал: — И мне!
— Может, с нами останетесь? Вон у нас и покушать, и выпить есть.
— Мне уж много нельзя, три по двадцать грамм, и хватит.
— Мы по столько наливать не умеем!
— Это легко поправить. Научитесь. А мне ясная голова нужна. А вот находки ваши мне могли бы пригодиться. Ведь не зря, наверное, я вас встретил. Я бы ножичком топорище из березки молодой выстругал да топор насадил, гвоздиками бы расклинил. А вы лучше дровишек подбросьте и от костра далеко не отходите. Место здесь необычное, всякое приключалось. За речкой внизу, говорят, первобытные люди обитали, да поняли, что плохое место, и ушли. При царе Петре, аккурат в год, когда крепость «Нотебург» взяли, раненых офицеров на лечение в Лавру везли. Самый красивый тут и сгинул. Потом в год, когда два наших великих полководца родились, Кутузов и Ушаков, к Ушакову-отцу в Москву сослуживец (оба в Преображенском служили) с этой радостной вестью скакал, тоже красавец. И тоже здесь пропал. Черти в тот год по всем дорогам шныряли, потом попритихли. А когда Дзержинский умер, совсем худо стало. С поездами катастрофы, корабли тонут, землетрясения. На эту дорогу только самые отчаянные выходили. Ну, в сорок третьем попыталась нечисть голову поднять, да тут рядом танкисты с самоходчиками воевать учились. Так они эту нечисть переколошматили, почитай, всю. Одна она только и осталась, всю силу свою злобную растеряла. Шатается весь год по дороге, мужиков смущает. Если попадет в руки фигурка женская срамная, бросайте сразу, а то душу вашу чары ее наизнанку вывернут. Еще был солдатик с ракетной базы ПВО, совсем его она заморочила. Каждую ночь в самоволку к ней в лес бегал. Чуть ракету с ядерной боеголовкой не запустил. Ладно, пойду я, мне еще топорище делать.
С этими словами дед встал и пошел к лесу, потом оглянулся, посмотрел на меня и сказал: — Крестик, что на бугорке сегодня нашел, при себе держи.
Спать не хотелось, первая 0,5 с лекарством кончилась незаметно. Не сговариваясь, мы с Лёхой потянулись за второй.
— Тьфу ты, даже про курево забыл! — Лёха закурил и с наслаждением затянулся.
— Спать-то будем?
— Да посидим еще, может дед вернется.
...Глаза я открыл внезапно, как будто толкнули. Костер еле горел. Светало. Утренний туман закрыл ближайшие деревья. Лёха сопел в палатке носом наружу. Внизу, у речки, слышалось невнятное бормотание. Я тихонько подошел к краю леса и стал всматриваться в противоположный берег речушки. Там казалось шевеление. Неожиданный порыв ветра разорвал туман, и я увидел спящих вокруг кострища людей в шкурах. Чуть в сторонке с огромной дубиной в руках стоял лохматый мужик и пристально смотрел мне в глаза. Ноги мои онемели, но тут снова все закрыло туманом. У палатки послышались стоны, и я кинулся наверх. Возле палатки валялись окровавленные бинты. Лёха спал. Невдалеке послышалось лошадиное ржание, и мимо меня верхом промчался солдат Преображенского полка. У леса послышались команды:
— По машинам! Заводи! — и рык моторов Т-34 заглушил щебетание птиц.
Потом все затихло. И вдруг снова:
— Расчет к подъему готов! Начать подъем! Изделие на столе! Над туманом рядом с верхушками елок появились головные части С-25.
...Глаза я снова открыл внезапно.
Рядом сидел Лёха.
— Ну ты спать горазд, не добудишься!
— А где ракеты, танки?
— Пить надо меньше. Умывайся и пошли.
Я спустился к речушке. Никакого кострища напротив не было. Умылся и собрался уходить, как вдруг в воде что-то блеснуло. Присмотревшись, я увидел камень необычной формы. Рубило! Первобытное орудие труда! В душе зашевелились нехорошие предчувствия.
Собрались. Дорога шла от леса. И началось. Сначала пискнула гирька на двадцать граммов, и я вспомнил деда с его «научитесь по двадцать грамм наливать».
— Лёха, неспроста это!
— Чего?
— Гирька двадцать граммов, дедова норма. И глянь, какой камень я нашел!
У Лёхи медленно приоткрылась челюсть. — Ты думаешь, дед тоже не простой? Что на очереди?
— Пётр I, Кутузов с Ушаковым, Дзержинский, Сталин, Хрущёв и голая женщина! — вырвалось у меня.
Следующая была копеечка 1926 года.
— Ты не помнишь, когда Дзержинский умер?
— Загугли.
— Связи нет.
За копейкой последовала фигурка обнаженной женщины, стыдливо прикрывающей себя руками.
— Да ладно! — завопил Лёха, — Нет ничего! Мы в космос летаем! Все в наших мозгах! — и положил ее в рюкзак.
Дальше были чешуйка Петра 1702 года, деньга 1745-го, подкова и шпора лежали рядом, 15 копеек 1943-го (видать, танкист обронил), и колечко обручальное.
— Колечко надо вернуть, обещали.
— Опять ты за свое! Что? На ракетную базу топать? Погода портится! — Лёха явно хотел отсюда свалить побыстрей.
Аккурат возле столбов от забора военной части нашлись трехкопеечные монетки 1976 и 1977 годов. Это наверняка самовольщик обронил, когда через забор перемахивал.
— Вот и комплект, — вырвалось у меня. — А время только полдень.
Тут все и началось. Чувствую, будто обнимает меня кто-то, а рядом нет никого. И мысль такая: «Еще не комплект. С нами комплект будет». Смотрю на Лёху, а он глаза закатил и сладко так причмокивает губами, будто целует кого. А меня все крепче обнимает кто-то, шепчет в ухо что-то приятное, не разберешь, и тянет в сторону реки. Чую, пропадаем почем зря. И вдруг наши телефоны разом зазвонили. Чары и разрушились. Звонили, не поверите, наши жены со скандалом:
— Отпускать вас нельзя никуда, бухаете небось? Время уже девять вечера, а обещали к пяти приехать!
Первый раз я слушал грозные крики жены с наслаждением. Глянули мы по сторонам — темнеет! И точно, девять вечера. Я ору:
— Лёха! Выкинь нахрен подальше эту фигурку, пока не сгинули мы тут в сладких грезах!
Запустил он ее в речку, и кинулись мы рысью до машины. Примчались на дачу, попрощались. Он к себе поехал. Я с женой домой, в Москву.
— Ну, чего нашли интересного?
— Да так, по мелочи.
— Бухали, поди, беспробудно?
— Да так, маненько.
— А, слушай, забыла тебе сказать, парень высокий улыбчивый заходил. Благодарил и вернул тебе топор с ножиком. Я в сарай убрала.
— Ага, ржавый топор в сарай. Бросила бы под крыльцо!
— Никакой не ржавый, нормальный. И еще просил тебе передать, сказал, ты поймешь: «Теперь все будет хорошо». Что он имел в виду-то?
— Все теперь будет хорошо.
Александр Карпов
Альманах ДЕНЬГА №3 (30) / 2020