Прежде,чем начать вспоминать о многочисленных знакомых моего деда, часто бывавших в нашем доме на Соломенной, я все-таки должна больше рассказать о личности главы нашей семьи , самого Бориса Дмитриевича, потому что такая тяга к общению с ним столь большого количества совершенно разных людей объясняется именно его исключительным интеллектом,неординарностью мышления и прекрасным образованием, давшим ему широкий кругозор почти во всех областях знаний, и позволявший щедро делиться всем этим с друзьями и знакомыми.
Любовь и уважение, теплое отношение со стороны и дедушки, и бабушки к любому человеку, входящему в наш маленький дом, их искреннее гостеприимство, делали его привлекательным для каждого, кто хоть однажды побывал в нем или слышал о его существовании.
Родился дедушка в Екатеринбурге в 1891 году. Его отец, Дмитрий Аристархович Удинцев -мировой судья, происходил из рода священнослужителей, известного на Урале с XVII века, мать Елизавета Наркисовна в девичестве Мамина была родной сестрой писателя Д.Н.Мамина-Сибиряка и преподавала русский язык в женской гимназии.
В семье было пять детей, четыре сестры и их старший брат - мой дедушка.
Он отличался в детстве серьезным и усидчивым характером, очень много читал, пользовался большим авторитетом у своих сестер и уважением и симпатиями у гимназических товарищей. Он окончил гимназию с серебряной медалью и получил стипендию земства для обучения в Петербургском университете, куда он поступил в 1910 г. на экономическое отделение юридического факультета. В Петербурге он поселился у жившего тогда там своего дяди – писателя Д.Н.Мамина-Сибиряка, заодно взявшись заниматься на дому с его болезненной дочерью Аленушкой.
Окончив в 1914 г. университет, дед был оставлен при кафедре и был уже командирован для научной работы в Болонский университет Италии, но начало Первой мировой войны перечеркнуло эти планы, и он остался на некоторое время в качестве ассистента кафедры гражданского права Петербургского университета.
Примечание: В.А.Желиговский тоже переехал в Москву.Работал в Тимирязевской Академии. Пригласил Бориса Дмитриевича вступить в члены ЖСК "Соломенная сторожка", впоследствии - Академик ВАСХНИЛ. Живя по соседству школьные товарищи дружили всю жизнь.
В 1916 году мой дед женился на Екатерине Яковлевне Удинцевой (в девичестве Метелкиной). Вместе они пережили ужасы гражданской войны, арест и ссылку деда в начале 30-ых годов, Великую Отечественную войну. Прожили в любви и уважении 63 года , то есть до того времени, когда в 1970 году бабушка ушла из жизни. В момент бабушкиной смерти дед был рядом с ней. И в тот же миг, что умерла бабушка, дедушка ослеп на свой единственный, еще кое-что видящий глаз. Первый глаз был удален из-за саркомы еще в 1941 году.
Об очень тяжелых первых 4-ех годах их совместной жизни, проведенных в вынужденных скитаниях по стране и оставивших неизлечимые раны, особенно в душе моей дорогой бабушки Кати, я специально здесь не рассказываю,чтобы была возможность отдельно остановиться на этих тяжелейших для всей страны послереволюционных годах на примере отдельной семьи.
В 1921 году вся семья Удинцевых, во главе с матерью Елизаветой Наркисовной в составе 6 человек перебралась в Москву. Прожив несколько лет в 2-ух комнатах коммунальной квартиры, предоставленных деду по месту работы, в 1926 году Удинцевы перехали в новый кооперативный дом на Соломенной сторожке.
Дед всегда был очень подвижен. Бабушку, на которой лежали все заботы о нашей большой семье и очень устававшую к концу дня, всегда поражала его готовность постоянно после работы ездить на всевозможные вечерние научные заседания в Литературном музее и его филиалах, в Доме ученых, на концерты в консерватории и в литературных музеях Москвы. Ежегодно он ездил на экскурсии по старинным городам России, бывал на Урале в местах и музеях, связанных с Маминым-Сибиряком, в Свердловске (Екатеринбурге), Висиме, в Чердыни, где существует краеведческий и исторический музей, созданный его отцом, моим прадедом Дмитрием Аристарховичем Удинцевым.
Дед много писал. Я помню, что, передохнув часок после возвращения с работы, он был способен писать до полуночи, низко склоняясь над столом – у него был удален один глаз, а оставшийся очень уставал, работать ему часто приходилось с большим увеличительным стеклом.
Примечание: Комната деда была площадью метра 4. Напротив окна вдоль одной из стен стояла кровать. У окна -письменный стол, а две другие стены были заняты от пола до потолка самодельными стеллажами, на которых размещалось самое дорогое, что было у дедушки - книги.
Приведу выдержку из дедушкиных воспоминаний, касающихся его любви к книгам.
...Когда мы расставались с В. И., я уезжал в Екатеринбург, он подарил мне на память прекрасное издание стихотворений Кольцова в хорошем коричневом переплете. К сожалению книга эта потерялась во время частых переездов. Хочется попутно сказать несколько слов о потерянных книгах. Бесконечно тяжело терять близких людей. Давно уже нет в живых родителей, старшей сестры Оли и многих знакомых, бабушки Анны Семеновны, с которой мы прожили все детские и юношеские годы. Вспоминать об этом тяжко, но представьте себе тяжко также терять любимые книги все равно как терять хороших людей. За свою долгую жизнь я потерял Чердынскую библиотеку, Екатеринбургскую и Петербургскую библиотеку, а вот сейчас благодаря постигшей меня слепоте потерял свою Московскую библиотеку: я уже не могу ни читать, ни писать; нужные и любимые книги я узнаю теперь только по переплетам. Мне читают их близкие люди, но все это капля в море избалованных моих потребностей в чтении. Утерянные и погибшие книги живы в моей памяти. Никогда не забуду я том IX Карамзина, с которым я познакомился в Чердыни, никогда не забуду старенькие издания Гоголя, доставшиеся моей матери из библиотеки ее отца Наркиса Матвеевича Мамина. Как сейчас помню Чердынские книги отца по земским вопросам, да разве перечислишь все то, что живет еще в крепкой библиографильской моей памяти...
(записала сестра Анна Дмитриевна Удинцева (Вардзигулянц)в ноябре 1970 года уже после смерти его жены)
Он написал ряд статей о творчестве Мамина- Сибиряка и на различные философские темы, по истории религии. Его волновали вопросы этики, он часто с сожалением вспоминал об отобранных у него при обыске в ночь ареста философских работах Лосева, сидевшего на Лубянке одновременно с ним. Часто повторял высказывание Канта о том, что больше всего волнуют его – как свидетельства существования Высшего Разума, вид звездного неба над головой и существование этического закона в душе человека. Вопросам этики посвящены ряд рукописей моего деда, сохраняемые в нашем семейном архиве.
