«Я испытал на себе, как забавно судьба потешается над людьми и выворачивает и переворачивает их виды и предположения… Не знаю, что меня ожидает впереди, но до сих пор я баловень судьбы», – писал Федор Литке барону Фердинанду Врангелю в марте 1832 года...
Текст: Дмитрий Копелев, фото предоставлено М. Золотаревым
Адмирал граф Федор Петрович Литке – один из самых знаменитых российских военно-морских офицеров, арктический и кругосветный мореплаватель, эксперт Северного Ледовитого и Тихого океанов. Он же – поневоле придворный, два десятка лет проведший в Зимнем дворце, внимательный педагог, под чьим присмотром воспитывался будущий реформатор великий князь Константин Николаевич. А кроме того – организатор российской науки, стоявший у истоков Русского географического общества. И единственный моряк, возглавлявший Российскую академию наук.
НАЧАЛО ПУТИ
Происходил будущий адмирал из почтенной немецкой семьи. Его дед, магистр богословия Иван (Иоганн Филипп) Филиппович Лютке(Lütke), приехал в Санкт-Петербург из Саксонии в 1735 году по шестилетнему контракту, заняв должность конректора (старшего из учителей, помощника директора) академической гимназии. В следующем году он стал ректором старейшей петербургской школы – Petrischule, затем помощником пастора в церкви Святой Анны. Вследствие раздоров между прихожанами юстиц-конректор Лифляндского департамента отстранил его от этой должности, и Иоганн Филипп в 1738 году уехал в Швецию. Спустя пять лет он вернулся в Россию и обосновался в Москве, где был единогласно избран пастором в новой немецкой общине. Он также содержал школу, в которой учился немецкому языку будущий светлейший князь Григорий Александрович Потемкин-Таврический. Скончался Иоганн Филипп в 1771 году от чумы в Калуге, оставив четырех сыновей и одну дочь.
Второй из его сыновей, Петр (Петер Август) Иванович фон Литке, сделал успешную карьеру. Обязанный карьерным успехам покровительству видного деятеля Екатерининской эпохи, генерал-фельдмаршала князя Николая Васильевича Репнина, Литке после выхода в отставку в 1784 году управлял его ветлужскими имениями. В 1794-м, пользуясь поддержкой бывшего сослуживца и друга, Дмитрия Прокофьевича Трощинского, с 1793-го статс-секретаря Екатерины II, будущего министра юстиции и генерал-прокурора (1814–1817) при Александре I, Петр Иванович вернулся на службу и занимал посты советника таможенных дел в Петербургской казенной палате и инспектора Петербургской и Кронштадтской таможен. Его вполне благополучная личная жизнь изменилась 17 сентября 1797 года, когда в родах скончалась любимая супруга, Анна Ивановна.
Этот страшный день и стал днем рождения будущего адмирала. Не знавший матери Федор, невольный ее «убийца», никогда не любил его отмечать. Отец же с той мрачной поры стал называть маленького Федора (Фридриха Беньямина) das Kindmeines Schmerzes – «Дитя моей скорби». Дальше у несчастного ребенка все складывалось как в сказках: появилась злая мачеха – Екатерина Андреевна Пальм. Детство в доме на Васильевском острове протекало несладко; отец совершенно им не интересовался: «Я не помню, чтобы он когда-нибудь меня приласкал, хотя бы потрепал по щеке, но трепку другого рода мне случалось испытывать, большею частию по наговорам мачехи». В частном пансионе Ефима Христофоровича Мейера у Тучкова моста, в который его определил отец, Федор сносно выучился немецкому, французскому и английскому.
ОТРОК БЕЗ ПРИЗОРА, ВОСПИТАНИЯ И УЧЕНИЯ
После смерти отца в 1808 году подростка взял на воспитание брат матери, Федор Иванович Энгель, старый холостяк, пребывавший в высоких должностях благодаря покровительству князя Репнина, секретарем которого он служил около десяти лет. При Павле IЭнгель стал статс-секретарем Иностранной коллегии, в 1810 году получил пост статс-секретаря Департамента экономии, а затем стал сенатором и членом Государственного совета. Об отрочестве своем, проведенном у дядюшки в доме Барбазона на углу Владимирской и Невского проспекта, напротив Вшивой биржи, и в двухэтажном доме в 1-й роте Измайловского полка, Литке вспоминал с неизменной горечью. «Дядя взял меня к себе, но как берут с улицы мальчика, чтобы не дать ему умереть с голоду. Он не обращал на меня никакого внимания, как разве для того только, чтобы меня побранить или выдрать за уши». Обидчивый, боязливый и замкнутый подросток часами просиживал в библиотеке Энгеля, находя одну лишь радость в книгах, которые читал подряд, не разбирая. В памяти его запечатлевалась масса всевозможных сведений, которые спустя годы непостижимым образом сложатся в цельную систему. Но, оглядываясь в прошлое через много лет, Федор Литке не раз видел себя «отроком… без призора, без всякого воспитания и учения» и размышлял о том, как вела его по жизни судьба.
Все изменилось в 1810 году, когда старшая сестра Федора, Наталья, вышла замуж за блестящего офицера с эскадры вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина, героя Афонского сражения и будущего адмирала и председателя Морского генерал-аудиториата Ивана Саввича Сульменева. Во многом благодаря его участию в судьбе Литке произошли важные перемены, определившие его будущее. «С самой первой минуты нашего знакомства он полюбил меня, как сына, и я его, как отца. Эти чувства, эти отношения не изменились в течение почти 40 лет ни на одну минуту», – вспоминал адмирал. Теперь мальчик при любой возможности садился на пассажбот у здания Сената и отправлялся в Кронштадт к сестре и зятю. Все дни он проводил на кораблях, а вернувшись домой, штудировал сочинения знаменитых мореплавателей. Видя, что Федор всерьез увлекся морским делом, Сульменев нанял ему учителей. Через Сульменева Литке попал в круг морских офицеров и «много терся между людьми», изучал военно-морские науки, арифметику, астрономию и географию. Все это не прошло даром: в конце 1812 года юный Литке успешно выдержал экзамен и был определен волонтером на гребной флот. Благожелательно настроенная «особая» комиссия, члены которой были хорошо знакомы и дружны с Сульменевым, превратила экзамен в «необходимую формальность»: «…все свершилось келейно, отчасти с шуточками и прибаутками».
Когда Сульменева перевели в Свеаборг командующим отрядом канонерских лодок, Наталья взяла брата с собой. Старинная шведская крепость на каменистых островах, защищавшая проход в столицу Финляндии Гельсингфорс, потрясла Федора. Не за горами был день, когда он словно выйдет из тени. Для него началась совсем другая жизнь.
Шел 1813 год, когда 16-летний волонтер Литке принял участие в боевых действиях гребной флотилии контр-адмирала графа Логина Петровича Гейдена у балтийского побережья. Сульменев взял Литке на свой флагманский гальот «Аглая». При осаде Данцига юный моряк проявил храбрость и находчивость, за что удостоился ордена Святой Анны 4-й степени и досрочно получил чин мичмана. После окончания военных действий он занял должность офицера по особым поручениям главного командира Гельсингфорса и Свеаборгского порта контр-адмирала Николая Андреевича Бодиско, старинного приятеля его отца. Служба оказалась не слишком обременительной: по утрам Литке дежурил перед кабинетом адмирала и даже исполнил раз или два какие-то поручения, но «всякий раз у него обедал». После смерти Бодиско в 1815 году новый губернатор, граф Гейден, принял Литке «как родного» и оставил молодого человека при себе в той же должности. «Служба моя при графе Гейдене, – вспоминал Литке этого добродушного хлебосольного начальника, – ограничивалась некоторыми поручениями, при исполнении которых я постоянно делал blunders (промахи). Граф поворчит, а потом расхохочется. Добрейшая душа!»
Но скоро безмятежная жизнь и карьера адъютанта перестали удовлетворять Литке. После победы над Наполеоном Россия вступала в новый этап, начиналась золотая эпоха русских Великих географических открытий. Для освоения океанских просторов снаряжались научные экспедиции, и лишь человек, начисто лишенный честолюбия, мог похоронить себя в провинциальном Гельсингфорсе. Основные маршруты русских кораблей пролегли от Архангельска в Арктику и с Камчатки на Аляску, в Русскую Америку и в Тихий океан. Одним из самых легендарных морских героев стал Василий Михайлович Головнин, чье имя не сходило с уст флотской молодежи. Автор сенсационных записок о пребывании в Японии, храбрец Головнин имел богатый послужной список. Во время Русско-шведской войны 1788–1790 годов он сражался на корабле «Не тронь меня», которым командовал британец Джеймс Тревенен, участвовавший в последнем кругосветном плавании Джеймса Кука. В 1798–1799 годах, во время военных действий против Французской республики у побережья Голландии, Головнин был флаг-офицером и переводчиком при командующем русской эскадрой вице-адмирале Михаиле Кондратьевиче Макарове. Затем он отправился волонтером в Англию и служил в британском флоте. Зная Англию и «морскую ея службу совершенно, и зараженный в высокой степени английскою гордостию и честолюбием», Головнин прошел школу адмиралов Горацио Нельсона и Катберта Коллингвуда, но оставался глубоко русским человеком, преданным служению России, флоту, науке. Вернувшись в Россию, он возглавил кругосветное плавание на шлюпе «Диана», был в плену у англичан и японцев. В 1816 году он объявил набор офицеров в новое кругосветного плавание на шлюпе «Камчатка». Разрабатывая этот проект, Головнин подчеркивал, что «готов жизнь свою подвергать опасности, лишь бы только мог доставить пользу отечеству и всему ученому свету новыми открытиями и достоверными описаниями».
«КАМЧАТКА»
Перед экспедицией были поставлены важные задачи: доставка грузов и продовольствия в Петропавловский и Охотский порты; «обозрение» колоний Русской Америки и определение географического положения «островов и мест российских владений, кои не были доселе определены астрономическими способами». Особый, «секретный» характер миссии Головнина придавало предписание подвергнуть ревизии деятельность Российско-американской компании (РАК) и расследовать злоупотребления. «Ты имеешь редкий случай сказать своему государю правду, – заявил Александр IГоловнину на последней аудиенции. – Я часто употребляю несколько месяцев, чтобы узнать истину о том, что делается около меня, но за 13 тысяч верст я никакого не имею на то способа. Я надеюсь, что ты известишь меня откровенно о всем, что происходит в селениях нашей Американской компании, о которой я слышал много худаго».
Литке, безуспешно пытавшийся войти в состав кругосветной экспедиции на корабле РАК «Кутузов», решил во что бы то ни стало попасть в команду, хотя и знал, что Головнин отбирает только проверенных людей. С Литке, правда, Головнин шапочно был знаком и раньше, так как частенько захаживал в гости к Сульменевым. Еще в пору своих первых увлечений флотом Федор познакомился и с братом Василия Михайловича – Дмитрием, также военно-морским офицером. Тот благоволил подростку и, «видя, что я ничему не учусь, дал мне несколько уроков арифметики и географии». Нашлись и другие знакомые: во время войны 1812 года Литке служил в отряде Сульменева на галете «Аглая», командовал которым Федор Филатов – родной брат спутника Головнина по «Диане» Никандра Филатова. Поэтому не исключено, что именно Филатов порекомендовал Никандру, а тот, в свою очередь, Головнину взять в экспедицию молодого мичмана. Но, разумеется, решающую роль в назначении Литке на «Камчатку» сыграл Сульменев. Иван Саввич упросил Головнина, своего старого товарища и внучатого брата, взять в плавание молодого мичмана. «Я тебя запродал, – написал он шурину, – снаряжается на будущий год экспедиция на Камчатку, под начальством В.М. Головнина, который по просьбе моей обещал взять тебя с собой». Но выданные ему авансы Литке пришлось отрабатывать с лихвой.
Но разве в тот момент он мог помыслить об этом? Молодого человека переполняли размышления совсем иного свойства: «Думал я, наконец, готовы мы разпроститься со своим отечеством, родными и друзьями, т.е. со всем тем, что для человека может быть любезнаго и святаго, чтобы заключиться на несколько лет в тесном своем кругу. Труды, опасности и скучная единообразность нас ожидают; единая надежда совершить благополучно путешествие и возвратиться в объятия родных и приятелей своих, увидеть много новаго, любопытнаго, научиться многому, чему бы в недрах отечества своего никак нельзя было научиться».
СУРОВАЯ ШКОЛА
Но на «Камчатке» его иллюзии быстро развеялись. Молодой мичман столкнулся с немалыми трудностями, которые в первую очередь касались его взаимоотношений с командиром. Гордец и правдолюб, Головнин являл собой образец принципиального и требовательного начальника. Во время плавания на «Камчатке» он, по воспоминаниям Литке, «показывал пример строгого исполнения своих обязанностей. Ни малейшего послабления, ни себе, ни другим. В море он никогда не раздевался. Мне случалось даже на якоре, приходя рано утром за приказаниями, находить его спящим в креслах, в полном одеянии. Это не составляло для него никакого лишения».
«Излишняя живость характера, необдуманность, в первое время незнание порядка службы (где мне было ей научиться?), избалованность прежними начальниками – все это должно было в глазах капитана давать мне вид какого-то шалопая», – писал адмирал, вспоминая суровую военно-морскую школу Головнина на «Камчатке». Теперь же, благодаря жесткому наставничеству командира, «не имевший никакого понятия о службе» мичман превращался в профессионального офицера. В сентябре 1819 года с борта «Камчатки» на кронштадтскую набережную сошел совсем другой человек. Иллюзии, сибаритство и недостаток флотской выучки остались в прошлом. Литке приобретал опыт и знания, необходимые офицеру, способному командовать исследовательской экспедицией. В свою очередь, и «суровый» Головнин, который поначалу «невзлюбил» легкомысленного «шалуна», разглядел в, казалось бы, бестолковом адъютанте твердый характер, целеустремленность и преданность науке. За время плавания к берегам Русской Америки, в бурных водах Тихого океана, у него была прекрасная возможность убедиться, что в выборе своем он не ошибся. На «Камчатке», впрочем, Литке не только возмужал и обрел навыки морского дела. Судьба свела его здесь с молодыми людьми, навсегда ставшими для него верными друзьями и советчиками: географом и арктическим исследователем Фердинандом Врангелем, недавним лицеистом и приятелем Александра Сергеевича Пушкина Федором Матюшкиным и будущим декабристом Феопемптом Лутковским.
«СТРАНА ОТЧАЯНИЯ И СМЕРТИ»
Однако для того, чтобы показать себя в морском деле, необходимо было дождаться подходящего случая, а пока что потекла жизнь на берегу. В августе 1820 года Врангель с иронией рекомендовал Литке из далекого Якутска, где руководил экспедицией по исследованию северо-восточного побережья Сибири, побольше наслаждаться «умственными удовольствиями при спокойствии души» и обрисовывал ему перспективы дальнейшей жизни: «Года два послужи адъютантом у министра, потом поезжай в Москву или в Малороссию выбирать жену, она должна быть богачка, молода, хороша, умна и добра; более не требуй от нее. Женившись, купи деревню поблизости Петербурга…»
Но не об этом мечтал амбициозный 23-летний лейтенант. По рекомендации Головнина Литке возглавил арктическую экспедицию, которой предстояло нанести на карту береговую линию Новой Земли. Этот крупнейший арктический архипелаг, отделявший Баренцево море от Карского, в ту пору представлял собой tabula rasa, его изображения на картах пестрели неточностями и белыми пятнами.
Литке отдавал себе отчет, насколько опасным может стать новое путешествие. Еще со времен «Камчатки» не покидали его воспоминания о переживаниях, связанных с ледяными шквалами у мыса Горн в разгар лета: «Ум мой теряется, когда воображу, что должно тут быть зимою. Чтобы получить понятие об ужасных окрестностях мыса Горна, должно представить себе дикия скалы, покрытыя снегом, яростное море, разбивающее горами подобныя волны свои о черныя утесы. Жестокия порывы ветра, сильный холод среди лета, корабль, погибающий во мраке на подводном камне и палящий от времени до времени из пушек, коих гул раздается в ущелинах сей страшной пустыни и устрашает нещастнаго патагонца, убегающаго в подземелье свое. Молча вообразив сие, увидишь полную картину сей страны отчаяния и смерти».
К предстоящей экспедиции в Арктику Литке готовился основательно, проштудировав все известные сочинения мореплавателей, стремившихся достигнуть Новой Земли, и убедившись в том, что постигшие их неудачи никоим образом «не могут служить доказательством всегдашней ледовитости онаго» океана. Специально для плавания в северных водах на Архангельской верфи построили двухмачтовый красавец-бриг «Новая Земля»: его тщательно проконопатили, подводную часть обшили медью, на случай зимовки припасли огромную парусиновую крышу, два камина и чугунные печи. Четыре года провел Литке на Русском Севере. Пробиваясь сквозь мертвенные ледяные арктические просторы, он пытался добраться до легендарного мыса Желания. Сюда, на север Новой Земли, в конце XVI века дошла голландская шхуна Виллема Баренца, видевшего этот мыс. За ним открывалась дорога в Карское море, на которое и держал курс русский бриг.
БЕССТРАШНЫЙ МОРЯК
Короткое арктическое лето быстро сменялось ранними осенними морозами, нельзя было терять ни минуты. Выполняя обширную программу Морского ведомства, Литке лавировал на байдарах вдоль унылых скалистых берегов с заснеженными вершинами, снимал показания барометров, записывал воздушные перемены, делал обмеры льдов и изучал их свойства. В августе 1822 года погода как никогда благоприятствовала плаванию. Двигаясь вдоль западной части архипелага, командир экспедиции упорно всматривался в береговую линию. Где-то здесь, между двумя почти сомкнутыми мысами, скрывалось устье пролива Маточкин Шар. Наконец Литке увидел этот узкий проход в Карское море – неужели заветная цель близка?
Внезапно вокруг все потемнело – надвигалась буря, рисковать было нельзя. Бриг отошел от берега и продолжил путь по чистой воде, углубляясь на север. Впереди, едва различимые в густом тумане, расстилались мрачные арктические поля, корабль лавировал между огромными льдинами и стволами деревьев, принесенными течением из Сибири. В непроглядном мраке команда чувствовала себя навсегда отрезанной от обитаемого мира. «Нас окружали со всех сторон мелькавшие сквозь мрак, подобно призракам, ледяные исполины. Мертвая тишина прерываема была только плеском волн о льды, отдаленным грохотом разрушавшихся льдин и изредка глухим воем моржей. Все вместе составляло нечто унылое и ужасное». Но Литке упорно шел вперед. И только когда лед встал перед ними сплошной стеной, он отдал приказ поворачивать назад.
Еще два года Литке пытался пробиться сквозь ледяные поля, сделав за это время немало важных наблюдений и проведя метеорологические, геомагнитные и астрономические исследования Северного Ледовитого океана. Однако арктические льды шансов ему не дали. И в письме адмиралу Ивану Федоровичу Крузенштерну он с тяжелым сердцем признался, что сделал все, «что в силах наших, для доставления успеха нашему делу, но противу физических препятствий усилия человеческия весьма часто ничего не значат».
Результаты его арктических исследований тем не менее оказались более чем весомы: прекрасные карты и доказательства того, что Новая Земля не просто нагромождение мертвых ледовых массивов, а живая «матерая» земля со сланцевыми породами, глинистыми почвами, удивительной флорой и фауной.
Имя бесстрашного моряка, штурмовавшего ледяные поля Арктики, было у всех на слуху. Желание познакомиться с Литке выразил сам граф Николай Петрович Румянцев, просвещеннейший вельможа Александровской эпохи, собиратель древностей и прославленный меценат, покровительствовавший исследованиям Мирового океана и живо интересовавшийся всем, что происходило в Северном Ледовитом океане. В одном из писем Крузенштерну он даже справлялся у него, сможет ли застать в Петербурге молодого лейтенанта, который «окончил своими астрономическими наблюдениями нашу неизвестность о Новой Земле».
Письмо это было написано в январе 1823 года. Литке же предстояло еще дважды, в этом и следующем, 1824 году, совершить плавания к Новой Земле. Вернувшись в декабре 1824 года в Петербург, Федор Петрович поселился вместе с Врангелем и братом Александром, офицером Гвардейского экипажа, в небольшой квартирке возле Морского корпуса. В Морском ведомстве высоко оценили результаты его плавания. Экспедиция описала мурманское и новоземельское побережья, острова Вайгач и Колгуев, составила 18 генеральных и путевых карт. Было также открыто течение, идущее вдоль западного берега Новой Земли и впоследствии названное именем Литке. Мореплавателя избрали почетным членом Адмиралтейского департамента и поручили ему готовить к печати результаты исследований. Все лето 1825 года он провел на тихой даче своего знакомого на берегу Невы рядом с дачей Лаваля и в разъездах по окрестностям Петербурга, с головой погрузившись в работу над книгой. В ней он задумал не только описать плавание, но и дать подробную сводку истории исследования Новой Земли с древних времен до 1820 года.
«НЕИЗВЕСТНЫЕ ДЕКАБРИСТЫ»
Однако события 14 декабря 1825 года едва не перечеркнули его успешно складывающуюся карьеру. Трудно представить, что Литке, друг Лутковского, Матюшкина и давний приятель братьев Бестужевых, участник кругосветных экспедиций, позволивших молодым офицерам увидеть иные, по сравнению с российскими порядками, условия жизни, оказался в стороне от тех опасных разговоров, которые происходили тогда среди офицеров в Петербурге. Подобное предположение позволило современным исследователям зачислить Литке в число так называемых «неизвестных декабристов», входивших в состав тайных обществ, но избежавших привлечения к следствию. «В зиму с 1824 на 1825 год мы с Врангелем часто были приглашаемы на чашку чая в их кружки, – не скрывал и сам Литке. – После мы вспомнили, что из всех этих кружков мы с ним одни только не попали в декабристы».
Прошли годы, и во время одной беседы с императором Николаем I Литке откровенно признался, что в 1825-м все молодые люди были склонны пофрондировать и высказывали по поводу политики «ребяческие давно забытые бредни». Не случайно же и сам Федор Петрович в дневнике, который он вел на «Камчатке», записывал: «Слава России гремит во всех концах вселенной! О, дражайшее мое отечество! Народы тебя удивляют, завидуют славе твоей, но слава сия стоит тебе весьма дорого! О! Когда придет то время, что внутреннее твое благосостояние будет равняться внешнему твоему величию!»
Попасть в 1825 году под следствие было делом случая. И, как знать, сложись обстоятельства не в пользу Литке, и «он мог бы попасться». Насколько далеко могли зайти подобные разговоры, можно судить на примере бывшего командира «Камчатки», Головнина, который, возможно, и не имея прямого отношения к заговорщикам, высказывал критические взгляды в отношении существующего порядка вещей. Головнин изложил их в рукописи «О состоянии Российского флота в 1824 г.», подписанной псевдонимом Мичман Мореходов. Размышляя о причинах упадка военно-морских сил, Головнин, недавний помощник директора Морского корпуса, ставший теперь генерал-интендантом флота, представил обширную программу преобразований, признавая, впрочем, что открыто позицией своей с руководством не делился, так как «в официальных бумагах не всегда можно всякую вещь назвать своим именем; откровенность такая, как известно, многим, сказать попросту, сломила шею». И, судя по признаниям Михаила Лунина, изложенным в воспоминаниях моряка-декабриста Дмитрия Завалишина, именно Головнин «предлагал пожертвовать собою, чтобы потопить или взорвать на воздух государя и его свиту при посещении какого-нибудь корабля».
Узнав о происходящем на Сенатской площади, Литке прямо из дома побежал на набережную. «Большое счастье было для меня, что, когда я стоял на Исаакиевском мосту, мне, из-за Литовского полка, не видно было Гвардейского экипажа. Увидь я его, разумеется, я пошел бы узнать, что это за история? Меня увидели бы на площади с возмутившимся экипажем, и тогда кончено. Вот явилось бы и подозрение». Что и случилось с его братом, Александром. Он «попал было в эту историю как кур во щи, – писал Литке Врангелю 12 января 1826 года. – Ты увидишь, что Гвардейский екипаж был также увлечен, и мой брат вместе с протчими был арестован; ко щастию, однакож, нашлись люди, которые донесли великому князю Михаилу Павловичу, что брат и еще лейтенант Баранцов в етом деле совсем не участвовали; великий князь просил о них государя, который приказал их освободить, призвал к себе, обнял, поцеловал, с особенною милостию сказал: что ему приятно объявить их невинными и прочее. Они оставлены в экипаже».
ПО ОКЕАНУ КАК ПО СОБСТВЕННОМУ ДОМУ
Избежав следствия, Литке мог продолжить работу над «Четырехкратным путешествием в Северный Ледовитый океан на военном бриге «Новая Земля». Книга увидела свет в 1828 году, когда Литке вновь бороздил морские просторы. Ему предложили возглавить кругосветное плавание на шлюпе «Сенявин», чтобы исследовать западный сектор центральной части Тихого океана и побережье Азии от Берингова пролива до Сахалина. Поставленных задач хватило бы на несколько научных экспедиций, но Литке не привык отступать.
Жарким, засушливым летом 1826 года вокруг Петербурга пылали леса и тлели торфяные болота. Окутанный дымом Кронштадт провожал военные шлюпы «Сенявин» и «Моллер», уходившие в Тихий океан разными курсами и с разными задачами. «Сенявиным» командовал Литке. Родной Кронштадт быстро растаял в дымном мареве, корабль шел вслепую, не различались даже огни маяков. Однако для трехлетней экспедиции такое начало оказалось добрым предзнаменованием. В ходе плавания неутомимый Литке открыл 12 островов, исследовал и подробнейше описал обширные азиатские территории от мыса Дежнёва до устьев Анадыри, побережье Камчатки, Шантарские и часть Алеутских островов. Экспедиция изучила Каролинские, Марианские, Маршалловы и Северные Соломоновы острова, представила 50 точнейших карт, гербарий из 2500 растений, коллекцию из 300 образцов горных пород.
35-летний офицер выдвинулся в когорту ведущих гидрографов-экспертов по Северному Ледовитому и Тихому океанам. Литке избрали членом-корреспондентом Академии наук, его сочинение о последнем плавании, получившее Демидовскую премию, переводили и читали в Европе. Началось испытание славой. Об эрудиции кругосветного мореплавателя, его хладнокровии и навигаторском искусстве слагались легенды. Родилась даже поговорка, будто Литке ходит по океану словно по собственному дому.
Океан и был его настоящим домом, а вот родным очагом он пока так и не обзавелся. Он столько всего повидал и пережил, что опасался: не слишком ли судьба к нему благосклонна? Невеселыми мыслями о превратностях фортуны он делился с Врангелем: «Судьба шутит с людьми по-своему… едва тот вскарабкается по какой дороге, она: лево на борт! И марш в другую сторону. Ты, я думаю, помнишь время, когда я хотел оставить флот и сделаться дипломатом; вместо того турнули меня дипломатики реветь с белыми медведями и между полярных льдов». Подумывал ли Литке после всего, что видел в жизни, об отдыхе, оседлости, размеренной спокойной жизни? Однако, как человек военный, вряд ли он мог на нее рассчитывать…
Окончание следует.