Начало книги "Подарок для героини"
Эта ночь была ужасной. Клава спала беспокойно: вздрагивала, стонала, всхлипывала, крутилась в кровати. Миша не знал, как её успокоить. Ещё перед сном он увидел кровавые ссадины у неё на спине и на голове. Они были небольших размеров, но глубокие.
— Что это? — спросил он испуганно.
— Это пули. Пять пуль, которые вошли в меня, — ответила Клава.
— Но этого не могло случиться! Это ведь была карта!
— Это я сама расковыряла ногтем. Я ноготь заточила перед тем, как ехать туда.
Клава показала обрезанный острым углом ноготь.
— Зачем? — удивился Миша.
— Я скопировала на себя её раны. А то я забуду, где они располагаются.
Почему-то Клава себя называла "её".
— А для чего тебе это?
— Нужно. Ещё я померила секундомером, сколько времени прошло от команды целиться до выстрела. Хорошо, что фашист громко скомандовал. Завтра всё это запишу и зарисую.
— Странно всё это, — произнёс Миша с недоумением.
Они легли спать вместе на диване. И тут начался ночной кошмар. Клава всё время просыпалась от страшных снов и не могла заснуть. Миша обнимал её, успокаивал, но ничего не помогало.
— Я не могу спать! — говорила Клава. — Я закрываю глаза, и мне снится, что она за мной гонится!
— Кто?
— Смерть. Она такая страшная, с открытым ртом, с длинными волосами, бежит на меня и воет. А в руках вилы. Она хочет меня ими проткнуть.
Миша вытирал Клаве слёзы ладонью, не знал, как ей помочь. Один сон был страшнее другого.
— Они меня выкинут! — плакала Клава.
— Кто?
— Немцы. Я там как живая! Я ещё тогда не понимала, что мёртвая. Просто лежу. Красивая! А они меня выкинут! Но это всё-таки я! Я же не мусор!
Заснуть не получалось. Миша зажёг свет в комнате. Лежали при свете, держась за руки. Клаве лезла в голову всякая ерунда, и не было этому конца.
— Почему немцы смеются надо мной? — спросила она. — Почему им всё смешно? Даже смерть.
— Они не смеются, это у них истерика, — терпеливо объяснил Миша. — Она так проявляется.
— Я там совсем одна, — сказала Клава. — Никому до меня нет дела. Все желают мне зла. Я никогда не забуду эти громкие звуки выстрелов!
— Ты там не одна, у тебя Флориан был, — вдруг раздражённо сказал Миша.
Но раздражение сразу прошло и превратилось в отчаяние. Мише было бесконечно жаль, что он не мог быть с Клавой рядом в ту ужасную ночь.
— Флориан? Кто это? — удивилась Клава.
— Немец. А ты не заметила его сегодня?
— Нет. Их там много было.
— Ты с ним обнималась.
Клава удивилась.
— Я? С немцем? Ты шутишь? С какой стати?
Клава на некоторое время задумалась.
— Да мало ли с кем я обнималась из стратегических соображений, — сказала она. — Это война, там любые средства хороши. Ладно, давай спать. Видимо, у меня сегодня будет ночь ужасов. Надо это пережить.
— Мы сделаем всё, чтобы ты осталась здесь, — сказал Миша. — Да и там ты можешь не ходить на фронт. Тебя же никто не призывает.
— А как же генерал? Кто убьёт его?
— Кто-нибудь другой.
— Не успеют. Надо, Мишка! Иначе много жертв будет!
— Разберутся они там сами. Ты же хотела остаться здесь!
— Хочу. Но меня совесть мучает.
Клава опять пыталась заснуть и опять плакала.
— Тоня! Моя подруга! Где она?
Миша хотел сказать, что Тони уже давно нет, что она погибла ещё в первые дни войны, но не решился. А Клава всю ночь бредила Тоней, разговаривала с ней во сне. Крепко заснула она только к утру. Солнце встало, и в комнате было светло. Миша долго сидел на стуле и смотрел на спящую Клаву. Вроде она успокоилась и не вздрагивала больше. Потом он тихонько проник в комнату к родителям, разбудил Иру и показал знаком, что надо меняться комнатами.
— Если что-то понадобится, зови! — прошептал он.
Утром Миша и Ира решили в школу не ходить. Сегодня, двадцать пятого мая в пятницу, был праздник Последнего звонка у десятиклассников. Все учителя собирались на праздник, а девятиклассников там никто особо не ждал. Потом были суббота и воскресенье, а дальше и учебный год заканчивался. Вряд ли первого сентября в десятом классе вспомнят, что они прогуляли последние дни.
Мама с папой ушли на работу. Они в дела детей не вмешивались, потому что были очень увлечены своей наукой и думали только о ней. Они знали, что дети учатся хорошо, готовятся поступать в вузы, и им этого было достаточно.
Клава спала долго, часов до двенадцати. Встала отдохнувшая, но хорошего настроения всё равно не было. С самого утра она села за стол и стала рисовать. Она рисовала свои впечатления от Москвы 1979 года. Ира сидела рядом и с интересом наблюдала за Клавиным творчеством в реальном времени: с чего начинает, как кладет штрихи, как точит карандаш так, чтобы получился порошок, а потом этот порошок растирает по рисунку, делая небо, облака. Миша готовил еду. Он периодически бегал к Клаве смотреть, всё ли у неё в порядке.
Как-то Клава зашла на кухню выпить чашечку чая.
— Голова болит ужасно, — сказала она. — Нет ли таблетки?
И тут Клава вспомнила о беременности.
— Хотя не надо таблеток, — сказала она. — Лучше просто чаю попить.
— Ты успокоилась? — тихо спросил Миша.
— Успокоишься тут, когда в голове всё время звучит звук нескольких одновременных выстрелов! Знаешь, сколько раз я вчера это слышала, когда перематывала карту туда-сюда? Ужасный, громкий! Хотя Вова частично уменьшил звук. И всё равно от этого голова болит!
— Переоценила ты свои возможности. Не надо было туда ходить.
— Может быть и переоценила, я не знаю.
Клава выпила чай.
— Я о коммунизме думаю, — сказала она. — Это единственное, что может меня отвлечь и успокоить. Хочу, чтобы Вова показал мне коммунизм. Тогда я буду уверена в себе.
Миша приложил Клаве руку ко лбу.
— Какой, к чёрту, коммунизм, у тебя температура! — произнёс он.
— Мне нельзя болеть, — ответила Клава, наливая себе ещё чаю.
— Давай я налью! — предложил Миша, поддерживая тяжёлый чайник.
— Не стоит! Я ещё не совсем инвалид!
Она выпила ещё одну чашку чая.
— Ладно, пора прекратить тоску и заняться делом, — сказала она, улыбнувшись. — Последнее, о чём я попрошу Вову, это показать мне коммунизм.
Клава встала и пошла рисовать.
— Сумасшедшая, — тихо произнёс Миша.