Предыдущая глава (начало) смотри:
Бывали периоды, когда, казалось, Мари шла на поправку. Она расцветала, становилась радостной и беспечной. Очертания её тела постепенно приобретало приятную округлость. Казалось, всё плохое осталось позади.
Но рано или поздно, с обезоруживающей неизбежностью, болезнь давала о себе знать. Требовательно и безжалостно она стучалась в их жизнь, словно исправник, пришедший взыскать долг. Всё начиналось с лёгкой дрожи в руках или послеобеденной слабости, а затем и длительный приступ настигал Мари.
Часто Мари было плохо, но она молчала, чтобы не расстраивать мужа. Она чувствовала свою вину за то, что их безмятежное счастье рушится из-за её болезни. Со временем Илларион научился определять малейшие признаки надвигающейся беды: лёгкая синева под носом, чуть более, чем обычно, сжатые губы, учащённое дыхание после подъема по лестнице - ничего не ускользало от его внимания. Илларион брал Мари за запястье и, как ему казалось, незаметно считал пульс. Её сердце билось вдвое чаще, чем ему полагалось природой. Его сердце замирало и словно падало вниз с огромной высоты к ногам безобразного чудовища по имени «Болезнь».
- Опять?- тревожно спрашивал Илларион
- Кажется, да, - тихо отвечала Мари.
Они понимающе смотрели друг друга и только крепче сжимали руки.
И вот Мари опять в постели. Доктора, лекарства, строгий режим. Илларион суетился вокруг больной, раздавал распоряжения. Иногда он нервничал, кричал на прислугу.
Бывали моменты, когда он подолгу не мог зайти к Мари. Предварительно он собирался с духом, приводил себя в порядок, чтобы его беспокойство не передались больной жене. После того как проходило обострение, он часто корил себя за нетерпение. Но таков уж был его нрав - горячий и несдержанный.
***
Смерть любимого человека – что может быть страшнее? Вместе с ней приходят чёрная пустота и безысходность. Даже когда понимаешь, что разлука неизбежна, к ней невозможно быть готовым.
… В тот раз Илларион пробыл в столице три дня. Перед его отъездом Мари чувствовала себя хорошо, и не было оснований волноваться за её здоровье. Илларион толком с ней и не попрощался - на бегу уткнулся губами в щёку и ускакал. А когда вернулся в имение, то по напряжённой тишине и окаменевшим лицам прислуги понял, что случилось что-то недоброе.
- Барин, вы только не волнуетесь, то есть... - осёкся старый слуга Никифор. Он был явно чем-то испуган.
- Что у вас случилось? Говори прямо! – приказал Илларион.
Никифор сокрушённо смотрел на хозяина, а когда тот, не выдержав паузы, собрался идти к себе, старик преградил ему путь.
- Вам лучше туда не ходить…- шёпотом произнес он и опустил глаза.
- Да что это такое!- вскипел Илларион. Он чувствовал, что какое-то зловещее напряжение повисло в воздухе. Ошеломляющая догадка пронзила его сознание. Илларион оттолкнул в сторону Никифора и бросился в спальню к Мари.
В комнате были посторонние люди. Какая-то черница стояла у изголовья кровати. На полу перед кроватью сидела горничная, и, прикрыв голову руками, слегка раскачивалась. Кровать Мари была как будто убрана, а из-под белого вышитого шёлком покрывала виднелись кончики её пальцев.
С этого момента сознание Иллариона помутилось. Он помнил, как навстречу бежали люди, хватали его и почему-то не давали подойти к любимой, помнил свисавшую руку Мари с голубыми прожилками вен, движение крови в которых навсегда остановилось. Даже спустя много лет он не мог без слёз вспоминать, как по его настоянию, наконец, откинули покрывало, и бледное безжизненное лицо предстало перед взором.
Сильный сердечный приступ случился с Мари прошлой ночью. Неожиданно, словно коварный злодей, он вонзил свой нож в спину. Мари даже не успела позвать прислугу – серебряный колокольчик так и остался лежать нетронутым на прикроватном столике. Её душа была уже далеко от земли, когда утром, как обычно, её пришла проведать прислуга.