Сторонники свободного рынка питают вполне обоснованное недоверие к Европейскому союзу (ЕС). Например, я потратил немало времени, критикуя чрезмерное экономическое регулирование и ущерб, нанесенный единой европейской валютой (Евро), структурными фондами ЕС или общей сельскохозяйственной политикой.
Как и многие, я убежден, что ЕС — глубоко порочная организация, которая в многом заслуживает большей части критики от сторонников экономического либерализма. На более фундаментальном уровне я также считаю, что институциональная конкуренция и «голосование ногами» важны, и считаю бездумную «гармонизацию» правовых и регулирующих режимов на континенте чрезвычайно разрушительной.
Однако я больше не считаю, что ЕС является самой большой угрозой свободе и процветанию в Европе. Я также не считаю, что выход из ЕС — либо со стороны Великобритании или некоторых более мелких центральноевропейских государств, таких как моя родная страна, Словакия, — сделал бы эти страны или континент в целом более либертарианскими. Если распад произойдет, это, вероятно, подтолкнет Европу к национализму и протекционизму и уничтожит некоторые из реальных преимуществ европейской интеграции.
Во-первых, что бы ни думали евроскептики, но иногда, ЕС был силой добра. Было бы глупо воспринимать свободное движение товаров, капитала, людей, а также — в более ограниченной степени — услуг как должное. Порочный протекционизм, а не свободная торговля, был исторической нормой. Вторая половина XIX века часто упоминается как контрпример, кульминацией которого является «первый век глобализации».
Но не следует поддаваться ретроспективному оптимизму — благодаря таким мерам, как немецкий «железо и ржаной» тариф 1879 года и французский тариф Méline 1892 года, fin-de-siècle, Европа не была зоной свободной торговли. Или, в качестве другого примера, подумайте о переходных экономиках Центральной и Восточной Европы. Что бы вы ни думали о ЕС, но перспектива членства явно была одним из двигателей экономических и политических реформ, которые в противном случае были бы очень трудными.
Во-вторых, полезно иметь представление о масштабах проблемы. Годовой бюджет ЕС составляет один процент от ВВП. Даже структурные фонды, которые я недавно обвинил в росте коррупции в некоторых странах Центральной и Восточной Европы после их вступления, относительно скромны, в совокупности на них приходится около 4 процентов ВВП.
Критики ЕС справедливо беспокоит не абсолютный размер расходов, а их расточительный характер. В период 2014-2020 гг. ЕС планирует потратить 312 млрд евро на сельскохозяйственные субсидии. А не фискальная сторона ЕС, а именно чрезмерное регулирование, представляет собой гораздо большую проблему. Это, конечно, связано с отсутствием подотчетности у Брюсселя и их убежденностью в том, что для каждой европейской проблемы существует универсальное европейское решение.
Это все, безусловно, обоснованная критика. Тем не менее, странно думать, что ЕС действует как внешняя, экзогенная сила, которая «сбрасывает» плохое законодательство на ничего не подозревающих членах. Ведь Европейский совет, в состав которого входят представители национальных правительств, является неотъемлемой частью законодательного процесса. Европейская комиссия (этот «серый, анонимный, неподотчетный бюрократический орган») может действовать в одиночку лишь в немногих областях, в которых совету делегированы такие полномочия.
Евроскептические группы обоснованно указывают на то, что большая часть законодательства, принятого в странах ЕС, берет свое начало в Брюсселе, равно как и доминирующая часть регуляций, с которыми сталкиваются европейские компании. Тем не менее, это является отражением как институциональных структур, которые делают принятие плохого общеевропейского законодательства более вероятным, так и совершенно независимо от интеллектуального климата, который рассматривает все человеческие проблемы как подлежащие улучшению посредством законодательных действий, без учета затрат и выгод.
Часто плохое европейское законодательство частично заменяет плохое внутреннее законодательство. Это, конечно, не делает ситуацию лучше, но это ставит под сомнение представление о том, что, если бы не ЕС, национальные государства вводили бы значительно лучшую политику.
Действия ЕС часто наносят ущерб свободе и процветанию. Но то же самое делают и другие политические организации, группы и движения, и нам нужно чувство перспективы, чтобы определить наших ключевых противников.
Я гораздо больше волнуюсь росту «нео-реакции» в Европе, имперских амбиций Владимира Путина в непосредственной близости от ЕС, связей, которые связывают режим в Кремле с националистами-популистами в ЕС, и ущерба что они могут нанести, если придут к власти.
Это не просто абстрактные угрозы. В Венгрии Виктор Орбан, который хочет создать венгерскую альтернативу либеральной демократии, вдохновленный Россией и Китаем, уже национализировал пенсионную систему, наполнил совет центрального банка своими политическими друзьями и помог избрать бывшего скинхеда на пост зам. спикера венгерского парламента.
Можно сказать, что выбор между Орбаном или Путиным, с одной стороны, и Жан-Клодом Юнкером, с другой, ложный. В самом деле, я утверждал, что нынешний антиевропейский популизм во многом является ответом на жесткую политику и катастрофический ответ европейских лидеров на финансовый кризис 2008 года, который привел к шестилетнему спаду в Греции.
Континент нуждается в убедительной интеллектуальной альтернативе тому, как в настоящее время функционирует ЕС, принимая во внимание важность институциональной конкуренции и пытаясь ограничить произвольные полномочия, которыми пользуются невыбранные бюрократы (или фиктивные парламентские органы). Однако, такой альтернативой точно не являются правые популисты Европы. В то же время, принимая сложившийся интеллектуальный климат за данность, мы все еще сталкиваемся с неприятным выбором между яростным национализмом и несовершенным ЕС.
Одна из причин, по которой нелегко определить реальное противодействие членству в ЕС, связана с известной работой Ричарда Липси и Келвина Ланкастера, в которой излагается идея «второго лучшего», опубликованной в 1956 году в Review of Economic Studies. Его идея в простом выражении заключается в том, что в мире с множественными искажениями далеко не очевидно, что устранение одного такого искажения в изоляции (скажем, членство в ЕС) приблизит нас к желаемому положению дел, поскольку возможно, что другие искажения (скажем, мелкий национализм) могут затем стать «обязательными».
Если это звучит слишком обобщенно, подумайте, как может выглядеть вероятная динамика распада ЕС. Во-первых, весьма маловероятно, что он будет исходить в первую очередь из рук прорыночных критиков ЕС, таких как Рихард Сулик в Словакии или Альтернатива для Германии, которые даже не выступают за выход, а скорее из рук таких политиков, как Марин Ле Пен, Герт Вилдерс или Виктор Орбан, которые удачно сочетают евроскептическую риторику с национализмом и антииммиграционой паникой.
Учитывая важность иммиграции, трудно представить, что распад ЕС сохранит свободное передвижение людей по Европе. Это также может привести к волне протекционизма и нарушению внутриевропейской торговли. Возможность внезапной отмены правил и положений ЕС была бы прекрасной возможностью для лоббистов в европейских странах начать просить о специальных привилегиях, субсидиях, тарифах или квотах, чтобы защитить их от европейской конкуренции.
Это все конечно спекуляции. Может быть, разрыв будет совершенно мирным, как в случае с Чехословакией в 1992 году, в результате чего свободный, экономически интегрированный континент будет просто освобожден от бремени брюссельской бюрократии. Возможно, отдельные страны смогут отказаться от евро, не спровоцировав серьезного финансового кризиса. А может и нет. Не будем забывать, что про-рыночные евроскептики не могут выбирать, какой разрыв они хотят. Если существует значительный риск того, что дела пойдут плохо, насколько разумно выступать за демонтаж ЕС?
Экономические и политические проблемы Европы — и вызываемый ими опасный популизм — в значительной степени вызваны самими собой. Продолжение ведения дел в обычном режиме чревато и обратным риском. Но вместо того, чтобы питать фантазии о лучшей жизни за пределами ЕС, более практично попытаться убедить наших соотечественников-европейцев в том, что ЕС необходимо сместить акцент с расточительных расходов и чрезмерного регулирования на обеспечение подлинных общеевропейских благ: общий рынок, свободное передвижение людей, товаров и капитала. Чтобы выйти из нынешнего кризиса и предотвратить новые, ЕС должен научиться управлять единой валютой и предотвращать хроническую фискальную безответственность своих государств-членов. И после войны России против Украины, есть также веские доводы в пользу общей европейской внешней политики, вместо того, чтобы просто полагаться на готовность США следить за безопасностью Европы.
Континент явно нуждается в широкомасштабном дерегулировании в стиле 1970-х, а также в усилении институциональных гарантий против неконтролируемого роста экономически деструктивных регуляций в будущем. Такие гарантии могут включать усиление роли Европейского совета и возвращение к единогласному голосованию по важным вопросам экономической политики.
Если больше европейцев не убедятся в достоинствах свободных рынков и ограниченного правительства, далеко не очевидно, что ЕС удастся решить эти проблемы. Однако столь же маловероятно, что выход приведет к результату, привлекательному для либертарианцев. Как бы то ни было, следует иметь в виду, что, несмотря на все недостатки в разработке и реализации европейского проекта, европейцы переживают беспрецедентный в истории период мира, процветания и свободы. Было бы прискорбно, если бы всему этому пришел конец.
Автор: Далибор Рохач — политический аналитик Центра свободы и процветания Института Катона
Перевод: Александр Дубов
Оригинал: https://reason.com/2014/09/09/the-libertarian-case-for-the-european-un/