С того дня стали Ульянку в деревне стороной обходить, разболтала, видно, Дашка.
Душной августовской ночью Горшковых разбудил стук в окно.
Петр Евсеевич, ворча, пошел открывать. На пороге стояла женщина, укутанная в платок так глухо, что хозяин и не сразу разобрал, что перед ним Манька Стремникова.
- Что надо-то? - буркнул Горшков.
- Батюшка, родненький, позови Ульянку. Беда у меня, доченька помирает.
- А Улька тебе зачем?
- Так говорят… - Манька замялась.
- Что говорят? - рассердился Горшков, зная, что в деревне судачили про дочь.
- Иди, иди, батька, - одетая Ульянка, сжимая какой-то узелок, вышла во двор. – Поспешим, - сказала Маньке.
Вернулась она в полдень, устало опустилась на лавку, кивнула Дашке и еле слышно произнесла:
- Дай испить.
Напилась и спать легла, и спала так до следующего дня. Да может и дальше бы спала, но только вечером опять Манька прибежала, но не одна – на руках румяный младенчик - дочка ее здоровая.
С тех пор дня не было, чтобы не приходили к Ульянке с просьбами. Не всем помогала, некоторых от порога разворачивала. И не просто разворачивала, но и бранилась, а только чудо - после брани вроде как все на лад шло.
Притихла Дашка, да и сам Петр Евсеевич боялся с дочкой спорить, только ночами мечтали, что выдадут, наконец, девку замуж, и заживут спокойно. А Ульянка о женихах и не заговаривала, да и кто бы решился ее замуж взять?
На Заговенье устроили в деревне гулянья. Снежный выдался праздник, редкий хозяин не обновил санный путь. А уж молодежь с утра на горках веселилась, на всю деревню смех раздавался. А к обеду подул ветер, налетела пурга – сравняла небо и землю. Деревенские по избам разошлись, девушки на посиделки отправились, кудель прясть да с парнями играть. Только Ульянка не пошла, одела полушубок, укуталась по самые глаза платком да за околицу отправилась. Застыла у дороги березкой стройной, в белое крошево всматривается. Не увидела - почувствовала, метнулась в ледяную бездну.
Уж как отговаривал купец Пантелеймон Гаврилович Бродов сынка своего Прошку ехать, как отговаривал, разве убедишь, не такая теперь молодежь пошла, чтобы старшим потакать. Да и было бы к кому другому, а то к дядьке, брату Пантелеймона Гавриловича - Захару Гавриловичу. Позвал племянника в свою городскую усадьбу, манил показать фабрику кожевенную, что недавно отстроил. А Прошку в большой город давно тянуло, все хотел там лавки поставить. С утра погодка – чудо, солнце снежинками играет, искорками рассыпается, и мороз невелик. Снарядили сани, уселся Прошка и помчался с ветерком. А к обеду разнепогодилось – беда.
Весело мчался Прошка, в сани тройку впрягли да с колокольчиками. Рассчитывал до темна успеть, явиться к дядюшке этаким молодцем. Но к обеду налетели вдруг тучи, закрыли ясное солнышко – нахмурилось, повисло серостью небо, не радует и перезвон. А уж когда ветер налетел, так и вовсе жутко стало. Гришка, что лошадьми правил, все уговаривал свернуть в постоялый двор, переждать непогоду, да только не из таких Прохор Пантелеймонович. Что ему вьюга белая, если впереди радушный прием и разговор с дядюшкой о покупке лавки в городе? Закутался в воротник плотнее, глаза прикрыл и грезит о житье в губернском городе. Замечтался, заснул и не слышал, как сквозь метель кричал Григорий, что сбились они, а лошади несут неведомо куда.
Вывело сердце Ульянку к тому оврагу, провело еле заметной тропкой вниз, к темной фигуре, копошащейся у застывающего тела.
- Лошади несли, выкинуло нашего Прохора Пантелеймоновича. Рванул каурый и аккурат на батюшку нашего…
- Помогай, - только и крикнула Ульянка.
Как до деревни донесли, и самим неведомо, постучали в крайний дом, где Манька Стремникова жила, а там уж и сани готовые во дворе стояли.
Три дня и три ночи глаз не сомкнула Ульянка, караулила, смачивала губы больного отварами, что сама и делала из трав, что в узелке заветном хранила. На следующий день явился в избу Горшковых сам купец Бродов, Гришку за ним с утра отправили, сообщить. Хотел, было, сына домой забрать, да только Ульянка не посмотрела, что перед ней знатный человек - за порог и выставила. Удивительное дело – Пантелеймон Гаврилович и спорить не стал, нашел пристанище в доме попросторнее и ждал, когда Ульяна позволит сына увезти.
На третий день открыл Прошка глаза, смотрит, а рядом девка до того ладная – статная, румяная, глаза медовым блеском сияют.
- Кто ты?
- Ульяна, - вдруг засмущалась та. И от смущения розовым цветом полыхнули щеки.
- Ух и красавица!
Выскочила Ульянка во двор, никак не отдышится, кажется, бьется сердечко в груди птицей пойманной.
К вечеру встал Прошка, прошелся по избе, накинул полушубок – за порог шагнул - воздуха морозного глотнуть, а во дворе уж и батька его, Пантелеймон Гаврилович.
Наутро умчала тройка гостя в отчий дом, а Ульянка села у окошечка и все смотрела на кружевную вязь припорошенных деревьев, что росли у дома.
А через неделю в дом Горшковых явились гости дорогие, засватали Ульянку. На Иванов день и свадебку сыграли, и стала Ульянка купчихой. И правда, статью-то она – вылитая купчиха, а уж как приоденется да пройдется вдоль лавок в базарный день, так и равных нет. А уж к делам торговым у нее особый талант открылся, главной помощницей Пантелеймона Гавриловича стала, с ней одной совет держит – как и что в купеческих делах сподручней делать.
А Дашка с тех пор перед бабами гусыней ходит, мол, мы не вам чета, с купцами родство ведем. Да только бабы лишь посмеиваются.
Дорогие друзья, все мы пережили очень трудный год. Близится самый любимый праздник, в преддверии всегда хочется верить в чудеса, сказку. Этот праздник потребует от нас усилий, для создания настроения придется потрудиться, придется бороться с собой - с унынием, страхами, с нежеланием радости. Постараюсь приходить к вам, пусть редко, но с публикациями, которые, надеюсь, хоть немного помогут в этом.
С любовью к читателям, автор.