Из "Отчёта о прожитой жизни" прапрадеда Теньгушева Кузьмы Ивановича (1888 - 1966). Дата написания 1964-65 г.
Часть 3
Атака.
Испытания и жертвоприношения многих тысяч человек на алтарь войны, начались 1-го июля 1916 года. Наш полк почему-то из резерва срочно перегнали в окопы передовой. Но часть, которую мы обычно сменяли, не пустили в резерв на отдых. Было приказано сжаться, и на той же территории окопов разместили два полка. Тогда мы поняли, что-то готовиться новое, не ладное, но, что точно не знали. На утро 2-го июля уже слышали, что наши готовят наступление по всему Рижскому фронту, 7-я армия от реки Двина до взморья. А как центр Лысая гора невдалеке, где мы стояли. И вот с обеда 2-го июля наша армия начала вести подготовку к атаке т.е. стрельбу из орудий крупных и малых калибров, чтоб разбить все немецкие заграждения и окопы немцев. Наша артиллерия била весь этот день и ночь и до 12 часов дня 3-го июля. Немец не отвечал совершенно, и это было по всему Рижскому фронту. И вот смотрим, в половине 12-го часа дня забегали наши офицеры командиры, делая разные распоряжения и приказания. Нам было приказано шинели скатать в скатки и положить в окопах, всем нам надеть на себя шанцевый инструмент и большой запас патронов и подвесить к поясу ручные гранаты, надеть штыки-кинжалы на винтовки и ждать, готовы ли командиры идти в атаку по первому сигналу - всем немедленно перепрыгивать бруствер окопов и бежать по направлению неприятеля отделением между своих заграждений, которые накануне ночью нашими разведчиками и саперами были на всю ширину перерезаны проходы прямо в 2 аршина шириной. К нашим окопам было подтянуто войска еще не меньше, чем было нас. И вот тут у всех нас нервы напряглись до придела и крайности, каждый думал про себя, свою невеселую душу. Некоторые начали с другим прощаться, а земляки между собой стали давать различные просьбы и поручения если что случится в бою, убьют или ранят, сообщить его семье и написать наказ о том или другом деле. Нас вот, земляков, челябинцев, было в полку много, вместе со мной в моем взводе был Ваня Берестов, с которым мы с самого начала, вернее со дня мобилизации служили в одном взводе. Между нас, солдат, сделался какой-то озноб. У меня у самого от озноба даже стучали зубы несмотря на то, что погода была очень жаркая, и всем как-то было не по себе. Думали вероятно многие, что вот возможно меня и не будет через несколько минут.
Я, по правде признаться, переживал эти минуты очень и очень тяжело. Вспоминалась вся прошедшая жизнь, вспоминал всю молодость, дорогую и милую семью, своих детей и жену, оставшуюся с 3-мя малыми детьми, и сестренку Маню, и старого отца. Мечтал о дальнейшей счастливой жизни. Но владыкам мира сего было угодно, иначе говоря, иди и умирай за нас и наше благосостояние, чтоб им жить и наслаждаться жизнью, а тебе это не положено богом и царем. И что ж, в то время пришлось подчиниться и выполнить желание сильных мира сего. Возможно Вы, мои дорогие внуки и правнуки, скажите, что ты, дедушка, больно уж страшно описываешь. Когда все это успел передумать, так отвечу и на такой, если будет вопрос. В то тяжкое время получаса мы все, кто стояли, кто полусидел в блиндаже, притаившись один к другому в полной темноте, так как 30-40 минут до атаки. Все наши орудия прекратили обстрел немецких укреплений и окопов, и была абсолютно зловещая тишина, и не кто в блиндажах не нарушал ее. Начальство роты - офицеры, так же примолкли ждали общей команды. Вот эти незабываемые минуты и были у каждого, вероятно, лишь о том, что с ним будет через несколько минут, и что будет с его дорогой семьей. А мы все были семейные люди, и вот эти минуты полнейшей тишины были использованы думой о прожитой жизни, и страшно не хотелось умирать, а тут стояли в эти минуты как приговоренные к смерти.
Позиция наша находилась между мелким лесом и очень редким, местность была какая-то полуболотистая и не топтанная, около двух лет вся поросла высокой травой, и было в этой траве не мало цветов. Погода стояла жаркая, и как только смолкли выстрелы орудий, природа ожила. Пташки запели свои прерванные песни, зачирикали кузнечики, потянулся аромат цветов и если бы не свисток в атаку, так бы только стоять и дышать полной грудью благоухания летающей флоры природы. Но этой картиной было любоваться некому и некогда, а должна разыграться картина другого вида, вида ужаса, стона и страданий мольбы и проклятий.
Теперь опять к свистку. Свисток был дан ровно в 12 часов дня не только для нас, но и противнику, чтоб встречал гостей, которых они и постарались встретить очень ласково, от которой ласки и по сей день люди плачут. Не мало было офицеров - немцев у нас, как пример, наш командир полка был немец Войцеховичь. И так при звуке свистка наши ротные офицеры дали команды вперед и с нами как-то сделалось иначе. Дрожь перешла в какую-то агонию, люди зашатались и начали прыгать на бруствер окопа и побежали с винтовками между наших прорезов заграждений. А заграждений было по ширине примерно сажей 15-20, не меньше, и вот, как только выскочили из окопов на волю первые люди, как по команде со стороны неприятеля застрочили пулеметы, напоминая стук десятка швейных машин. Но шили эти машины не только одежду, а также и тех, кто в ней находился, живых и здоровых и не чуть не желавших умирать за царя, помещиков, фабрикантов и им подобных людей. Одновременно начались рваться над нами снаряды шрапнели. И вот тут началась картина смерти и муки всего живого, что попадало на пути пуль и снарядов, а люди шли и лезли сознавая, что почти на верную смерть. Но поделать нечего, в то время не могли не пойти, а то получишь пулю в место немецкой царского образца. Выбора не было, впереди смерть и сзади смерть, впереди еще была какая-то надежда не большого % остаться в живых или раненым, хотя и калекой. И вот выбор был один - вперед! Все шли и бежали вперед, пули стали впервые же секунды разить кого как: люди падали и падали и много стало виснуть на своих заграждениях, так как проходы были прорезаны узкие. Люди, получавшие ранения, в агонии закружились и бросались куда попало, да из здоровые, обезумев от такой картины, делали зацепы за колючую проволоку, и сразу же получалась заминка или, вернее выразится, путаница. Офицеры кричат - вперед! И, я бы сказал, на этот раз они были вместе c солдатами. Офицеры были молодежью с кратко срочных курсов прапорщиков, лишь ротный командир был поручик с тремя звездочками, а остальные нашей роты 4 взводных командира с одной звездочкой, бывшие студенты, 20 - 23 лет возраста. Этих офицеров каких-нибудь через 2-3 минуты не стало, все пали на поле боя, однако, из них вынесли еще живого, получившего несколько пуль в ноги и руки. Я больше ни одного офицера не видел. Так, вот, люди стали ступать на своих же заграждениях, здоровые и раненые, запутавшись одеждой или сумками с патронами, а когда повиснут на заграждении, представляя из себя открытую мишень, и пули пронзали их на сквозь десятками. На проходах попадала масса людей, и следующие люди шли и бежали по людям, давя друг друга, кругом слышался стон, плач и мольба спасти, но спасать и было некому, да и некогда, каждый был занят собой и старался спасти себя. За нами шли по нашим же телам люди другого полка, пригнанные нам на помощь, но помощь была одна. Вместе с проклятиями на устах умирали или делались калеками на всю жизнь. Кто еще легко ранен, пытались отползать обратно к траншеям, где санитары старались их подобрать, но очень большая половина оставалась на местах. Такая картина останется памятной до самой смерти и забывать ее, никто не забудет, кто видел и перенес ее на себе. От такой картины люди сходили с ума, и этому можно было вполне поверить. Я считаю, что это не симуляция, а чистая правда. Такого человека я там видел, раненого, и совершенно сошедшего с ума, который вместо крика о боли, не истово смеялся, махая ранеными обоими руками, не давая их перевязать. Итак, пишу дальше. Через 7-10 минут, я скажу лишь о своей роте, из 248 человек осталось в живых полуглухих и легко контуженных 32 человека, остальные были убиты и ранены, но убитых было в два раза больше, чем раненых, и такое же положение и в других ротах полка. А про одну роту, помню, говорили остался лишь в строю 1 человек. И вот такая бойня продолжалась всего не больше 15 минут, затем атаку временно прекратили, да и наступать, я бы сказал, кажется было некому. Стрельба также временно прекратилась, и стало слышно лишь стоны раненых и мольба о помощи вынести или вытащить из под тел убитых или зацепившихся за колючую проволоку. Но как только кто из санитаров пытался ползти или идти к раненым, немцы открывают бешеный огонь. На других участках фронта полки продолжали вести наступления, и даже слышны изредка крики "Ура!", и тут же слышишь, ослабевают крики "Ура!" и чувствуешь, что атаку отбили. Особенно бешено шли в наступление приведенные Латышские батальоны и их, как потом был слух, пало в этом кошмарном бою до 80-85%.
Жить.
Сейчас опишу, как остался я жив в этом бою и почти невредим, за исключением легкой контузии и завала землей. Получилось так, когда перелез окоп и побежал вперед, почуяв еще не много работающим мозгом, что дело плохо, думаю, видно пришел на этот раз конец и придется умирать. А умирать страшно не хотелось, а хотелось жить и жить, и мозг подсказывал - спасайся, спасайся как можно. Перескочив через какого-то своего товарища, ползущего по земле, я зацепился чем-то за колючую проволоку, упал и полез тоже ползком в густую траву между заграждений в сторону от прореза. Метра два-три тут была какая-то ложбинка и не помня хорошенько, как я в нее залез, и конечно не понимая для чего. Но потом понял, что это может служить защитой от пуль, лишь бы пощадила шрапнель, которую немец слал не особо скупясь на такие гостинцы, так как сверху защиты нет. Кроме того, еще было то, что трава почти закрывала меня со стороны немца. Я там был не один, немного дальше в этой ложбине, вижу, притаилось человека два-три, потом ко мне еще подползли человека 3 - 4, один из них был ранен в живот и руку. Мы ему кое как сделали перевязку и когда стало по тише, он от нас стал отползать к окопам. Потом я узнал, что он добрался благополучно, и отправили его в лазарет, и месяца через два вернулся в роту. Не вдалеке от меня лежал мой товарищ Витя Берестов, которому видно не суждено вернуться к своей семье, когда он лежал ему попал большой осколок шрапнели в крыльца убив на смерть. И вот таким образом я пролежал весь день до темноты, но как долго и жутко было ждать ночи, но все же немного отлегло от сердца и была уже надежда остаться живым. Сердце отколачивало, как будто удары с проговариванием - жить, жить. Так и получилось, я остался жив, но вид, вероятно, был у меня не геройский, а намного хуже. Во-первых, немного оглох, во-вторых, от сильного нервного потрясения, проще говоря, испуга за жизнь, чувствовал себя плохо и героем не выглядел. На нашем участке почти до вечера особенного наступления не делали, а с наступлением темноты опять было повели наступление, но быстро были отброшены немцем. Ночь все же лучше, мишень не видно и урону такого полк делавший наступление не понес. В эту ночь начали санитары и просто солдаты выносить из поля боя раненых и убитых. Крики раздавались со всех сторон, как кошмар, и немец уже так особенно не беспокоил, и давал все же убрать раненых и убитых. Трупы убитых убирались не меньше 5 - 7 дней, которые начали уже разлагаться, и шло сильное зловоние. Я и остальные мои товарищи, когда стемнело начали вылезать обратно в свои окопы, не сделав никто и по одному выстрелу не только в противника, а даже в ту сторону. И вот нас всех, таких вояк, героев, набралось из роты, как я уже писал, 32 человека. Я был за командира этой роты так как, я один остался по званию старший унтер-офицер. На другой день из всего полка сделали один батальон и то, конечно, не полный и отвели в резерв за 4 - 5 верст на отдых -привести в порядок для пополнения и формирования рот и взводов.
Награда
Дня через три приехал к нам на отдых командующий 12-й армии генерал Радко-Дмитриев. Поздравил нас, героев, отличившихся в бою, и дал всей нашей роте, 32 человека, по георгиевскому кресту 4-й степени. Конечно я это пишу лишь о своей роте, а награждение было по всем ротам полка. В приказе было написано когда, за что наградили. Мне написали так - Теньгушев К.И. старший унтер-офицер награжден Георгиевским крестом 4-й степени за проявленную отвагу в бою. Я стал героем, но каким? Уже писал, что даже не разу не выстрелил, да и стрелять не было видно в кого и не видел ни одного немца. Я тогда подумал, за что дали крест? За геройство? Нет. Видимо просто за то, что случайно остался жив, как мои 32 товарища. А вот кто пал на этом поле брани, отдав самое дорогое - человеческую жизнь, схороненным в общую братскую могилу до 100 человек, не меньше, давали на всех один крест, вернее не давали, а ставили, и не серебряный, а деревянный. Не маленький, а большой, на котором писали "за царя, за отечество". Вот мне кажется до сих пор это наступление сделано вредительское, видимо, по заказу врага, так как наступать в 12 часов дня, чтоб было видно немцу куда стрелять и в кого. Был слух такой, немцев в окопах было очень мало, одни пулеметчики в железобетонных пулеметных блиндажах, которым наша артиллерия никакого вреда не сделала. Вот почему их пулеметы так и строчили наших людей.