Я называю свой опыт волонтерством, потому что так оно по сути и было. Психологом на телефоне я зарабатывал в месяц столько, сколько можно просадить за два похода в кафе. У меня был и остается основной источник дохода, поэтому на телефоне я сидел с начала нулевых только из желания приносить людям пользу. Мой стаж — около семи лет, после чего я позорно сбежал и больше к телефонам доверия никакого отношения не имею и иметь не желаю. Более того, приобрел стойкое отвращение к телефонным разговорам в принципе, как это бывает у некоторых социофобов. Эта работа выматывает, очень. Иногда даже сильнее, чем обычная психологическая консультация. Если вы склонны идеализировать людей хотя бы немного — лучше не пытайтесь послужить обществу таким образом, потому что очень многие свои взгляды придется радикально пересмотреть. Я знал людей, которые в результате столкновения с темной стороной жизни, вещающей им из динамика трубки на разные голоса, со временем опускались едва ли не до мизантропии. Я их не виню, и вам тоже не следует. Но сам я сбежал не поэтому: хотя я слышал достаточно дерьма и раньше, после перевода на «детскую» линию я просто сорвался. Ниже я коротко расскажу о нескольких звонках, без хронологии, в том порядке, в котором вспоминаю. Они приходили в разное время суток, не обязательно ночью. Они составляют крошечное количество от всех, простых и сложных, но понятных человеческих драм, что мне довелось услышать. Но они были, и они будут. И прямо сейчас, наверное, какой-нибудь волонтер, поджимая пальцы ног и со вспотевшим лбом, позабыв зафиксировать в программе тему входящего звонка, слушает негромкий шепот в наушниках. Возможно, прочитав это, вы меня поймете.
Моей жене плохо
Начав работать консультантом, я узнал несколько несложных правил. О себе ничего сообщать нельзя. Ты начинаешь разговор с человеком, дозвонившимся на телефон доверия, с того, что обманываешь его, представляясь фальшивым именем. Ты работаешь один — нет огромного колл-центра, есть маленькая душная комната без окон (надо признать, в дальнейшем условия улучшались). Кушетка для сна, стол с облупившимся лаком перед тобой, на столе телефон, китайский электронный будильник и журнал для фиксации звонков. Звонят все. Проблемы разные. В тот вечер позвонил, судя по голосу, глубокий старик.
Тогда я еще был студентом старших курсов, но диагностировать очевидную деменцию было несложно. Мужчина назвался Олегом Геннадьевичем и сообщил, что его супруге стало плохо, а сам он прикован к инвалидному креслу и ничего не может поделать. Глубоко интеллигентная манера речи, словно у старого профессора филологии. И полнейшая дезориентация. Исходя из услышанного, я понял, что жена старика умерла, а сам себя он обслуживать, по всем признакам, не может. Я не смог узнать у него адрес, Олег Геннадьевич отвлекся на что-то в квартире и положил трубку.
Конфиденциальность — важный аспект нашей работы, но в случаях вроде этого мы вправе обратиться в органы. Был шанс, что через коммутатор милиции удастся отследить звонок. Мы написали заявление, и я сходил в отдел для дачи показаний. К сожалению, поиски слишком затянулись. А Олег Геннадьевич позвонил на следующий день. И на следующий. Растерянный старик повторял, что его супруге плохо, в квартире стоит неприятный запах (пенял на газ) и предельно вежливо, но все более слабеющим голосом, просил нас «принять меры». От бессилия мне хотелось плакать. Он охотно вдавался в воспоминания о юности и расспрашивал меня о моей девушке. Дядя и в самом деле оказался бывшим профессором, очень приятным человеком. Но разум его был серьезно поврежден, и мы не смогли добиться от него точного адреса. Через несколько дней звонки прекратились. А потом звонившего нашли.
Нашла не милиция, а соцработница, посещавшая эту престарелую чету раз в неделю. Окончание истории мне известно со слов фельдшера, вместе с которым нас вызвали, чтобы еще раз зафиксировать показания. Женщина лежала на кухне, прижавшись лицом к батарее центрального отопления. Топили в ту зиму сурово, так что... Вдобавок, в тепле она быстро начала разлагаться.
Мужчину обнаружили в прихожей на полу. Ослабнув, он выпал из кресла-каталки и лежал на линолеуме, сжимая в руке трубку дискового телефона, из которой продолжали доноситься короткие гудки.
Через сутки я вышел в ночную смену, и где-то ближе к утру, в очередной раз подняв к уху трубку, я услышал до боли знакомое: «Молодой человек, извините, что беспокою в столь неурочный час, но дело в том, что моей супруге стало плохо...»
Я так сильно прижал трубку, что на мочке остался синяк. Не отдавая себе отчета, я протянул дрожащую руку к телефону и опустил рычаг, впервые нарушив одно из главных правил — не завершать разговор, пока этого не сделает клиент.
Через пару минут, когда мне уже удалось несколько взять себя в руки, в комнату заглянул дежуривший со мной супервайзер. Я солгал, что кто-то ошибся номером. И не стал вносить пометку в журнал.
Непослушная дочь
Сквозь помехи на линии донеслись рыдания, и молодой женский голос, срываясь, сказал: «Помогите, моя мама меня убивает».
Проклиная плохую связь, я старался успокоить девушку и получить больше информации. Девушка (или, вернее, девочка-подросток) забеременела от некоего Никиты. Когда она звонила на кризисную линию раньше, кто-то из консультантов натолкнул ее на мысль откровенно поговорить об этом с матерью. Чего мы не знали, так это что мать — сильно пьющая и не вполне здоровая психически женщина. Услышав такие новости, она, будучи в подпитии, сходила на кухню за ножом и нанесла несколько колотых ран в живот своей дочери, порезав также и руки, которыми та пыталась себя защитить. После чего затащила истекающую кровью дочь в ванную комнату и заперла ее снаружи, а затем вернулась к бутылке, вероятно, дожидаясь выкидыша.
Находившаяся в глубоком шоке девушка сумела продиктовать адрес, мой коллега вызвал по нему милицию, скорую и МЧС. Я же остался говорить с ней, но очень скоро связь стала совсем плохой, из динамика раздавался только белый шум, и линия прервалась.
Сотрудник полиции, участвовавший в «штурме», рассказал в курилке у отделения следующее: МЧСники легко выбили хлипкую дверь и удерживали мать («натуральная фурия, сука»), пока медики и милиция извлекали бессознательную школьницу из ванной, сплошь покрытой кровью и отпечатками рук. Выкидыш, на который надеялась мамочка, все же произошел. Саму девушку удалось спасти. Я видел ее один раз, когда, испытывая смутную вину, пришел к ней в палату с цветами. Совсем ребенок, она спала или была без сознания. Мы не даем прямых советов людям, но именно после общения со специалистом она решила рассказать алкоголичке-матери о своей беременности. Больше я никогда ее не видел и не слышал.
Такая кровавая бытовуха случается не каждую неделю, но немногим реже. А к этому случаю я вновь и вновь возвращался в мыслях: шел 2001 год, мобильные телефоны только начали у нас появляться, и, конечно, в этой бедной семье мобильника не имелось. В ванной, где в истерике и рыданиях билась девочка, умоляя маму не убивать ее, не было никакого телефона.
Кто стучится в дверь
Была тихая ночная смена, большую часть которой я провел за чтением очередной выданной супервайзером методички. Входящий звонок, надеваю наушники и представляюсь. На проводе нервничающая, на грани истерики, женщина средних лет, рассказывает, что соседи ведут себя странно, а она в доме одна и боится. Около трех часов ночи ее разбудил дверной звонок. Заглянула в глазок — ничего не видно, то есть не только лампочка не горит, но и через окошко на площадке никакого света нет, чернота, как если бы глазок залепили жвачкой. За дверью соседка, просит отсыпать немного сахару. Какой сахар в три часа ночи? Обычный, сахар-песок, для компота. Открой дверь.
Звонящая подумала немного и дверь открывать справедливо отказалась. Давай, мол, завтра. А соседка не отстает: открой да открой, шумела за дверью минут десять. Клиентка накинула цепочку и пригрозила полицией. На какое-то время все затихло. А затем по двери заколотили что было силы. Мужской голос орет: «Вы нас заливаете, немедленно откройте!» Клиентка позвонила в полицию, где какой-то сонный дежурный сообщил ей, что все наряды на выезде, но он свяжется по рации и к ней подъедут, ждите. Тем временем сосед снизу оставил свои попытки проникнуть в квартиру. Прошло не более пяти минут, как дверной звонок зазвенел вновь. Официальный голос представился сотрудником полиции, сказал, что им поступил вызов. Пять минут, все на выезде! К трезвонящему и угрожающему последствиями в случае недопуска наряда в помещение «сотруднику полиции» добавились голоса соседей. На вопросы не отвечают, осаждают дверь. Клиентка закрылась в комнате и нашла телефон кризисного центра, оставшийся после смерти мужа, так как не знала, куда еще звонить.
Я попросил вынести телефон в прихожую, подозревая у звонящей делирий, хотя та и выглядела полностью ориентированной, только очень напуганной.
Я услышал грохочущие по железной двери удары и многоголосый хор людей, кричащих на разные лады так, что практически невозможно уже было что-то разобрать. Пока я в некотором шоке слушал это, мне показалось, что к какофонии добавляются все новые и новые голоса, женские и мужские, как если бы все пространство за дверью было заполнено толпой гневных людей. Клиентка начала плакать в трубку и читать Отче наш. Стараясь перекричать хор, я начал спрашивать адрес, снова и снова, но женщина продолжала только плакать и молиться, а на фоне вопили свои истории люди: про сахар-песок, про потоп, коммунальные службы, посылку, полицию... В какой-то момент я, не веря, различил среди шума свой собственный голос, кричащий что-то об обращении в службу социально-психологической помощи и настаивающий на личной беседе. Что-то с другой стороны порога моим голосом обещало помочь и во всем разобраться.
Я успел прокричать в гарнитуру, чтобы женщина ни в коем случае не открывала дверь. Шум в наушниках усилился, связь прервалась.
Братик
Когда я принял вызов, услышал голос заплаканного ребенка. Мальчик рассказал, что никак не может решить домашнее задание по математике, а уже скоро вернется домой папа-военный и сильно побьет, если уроки не будут выучены. Саша (имя изменено) оказался третьеклассником, так что мы довольно быстро справились с элементарными примерами, после чего я завел с ним диалог. Ребенок, обрадованный тем, что сегодня побоев не будет, достаточно быстро раскрылся. Мы обсудили все волнующие его темы: про школу, про друзей и секцию каратэ. Зашла речь даже про красивую и умную девочку из класса. Про родителей Саша говорил неохотно. Мы договорились, что теперь он будет звонить каждую неделю и вообще когда захочет. У ребенка был катастрофический дефицит внимания, в таких случаях часто достаточно просто пообщаться по душам с человеком, которому не безразличны твои мысли и проблемы.
Он дозванивался до меня еще трижды, и два раза (я посмотрел в журнале) разговаривал с нашими девчонками, тоже вполне продуктивно. Но я стал его любимцем, да и мне понравился смышленый парень. В семье я единственный ребенок, так что был совсем не против играть роль доброго старшего брата, главное тут не допустить слишком сильного переноса.
Собственно, это Саша спросил однажды: «Можно я буду считать тебя братом?» Настоящая его семья, как я уловил по косвенным признакам, состояла из парочки отвратительных мудаков.
Однажды вечером мы проговорили около сорока минут. И папа пришел. Саша уронил трубку и сразу начал реветь, «Братик Антон, помоги мне, братик Антон!» Рычащий мужской голос быстро приблизился: «Ты еще что за хуй? Ты о чем говорил с моим сыном, пидор?!» Я постарался объяснить ситуацию и снять ответственность с ребенка, безуспешно. Даже через телефон мне показалось, что я улавливаю перегар, исходивший из пасти этого животного.
— Я тебе бля покажу доверие, гаденыш, родителям он не доверяет, значит, а какому-то хую-педофилу доверяет!
— ПАПА НЕ НАДО АААААА
Короткие гудки.
Той ночью я не мог толком уснуть, что случалось все чаще и чаще. Ворочался, сбив в кучу подушки и простыню. Рано или поздно профессиональное выгорание приходит ко всем. В утренней темноте зазвонил телефон, и я, пребывая в болезненном полусне, постарался отключить будильник на ощупь. Это оказался не будильник, а звонок, и я вывел его на громкую связь. В тишине квартиры отчетливо раздались всхлипывания и дребезжащий от боли и обиды Сашин голос:
— Братик Антон, почему папа всегда такой сердитый?
Вскочив, я сбросил мобильник на пол. Быстро поднял. Во входящих не было никакого звонка. На телефон доверия Саша также больше никогда не звонил, объяснение чему нашлось спустя два месяца на сайте районного суда: непредумышленное убийство, колония общего режима.
Думаю, этого пока достаточно. От некоторых воспоминаний передергивает. Меня можно назвать ветераном телефонов доверия, но подобные истории вам сможет рассказать всякий, кто проработал на нем хотя бы год. Если захочет. Что вряд ли. Если желаете знать мое мнение, мир — достаточно дерьмовое место, куда более темное, чем может показаться на первый взгляд. Сейчас я работаю в службе поиска пропавших «Лиза Алерт», хотя уже и не так активно (а еще недолгое время занимался посещениями недееспособных граждан). Я координатор, и не принимаю обращения по телефону, этим занимаются другие ребята. Но странных и пугающих вещей хватает и здесь, поверьте. Кажется, скоро я окончательно брошу любую соцработу. Да, мне удается помочь некоторым, и это очень важно для меня. Но иногда цена слишком, чрезмерно высока для одного человека. И к черту благие намерения. Простите.