Сосед мой по даче, пятидесятисемилетний пенсионер, само совершенство.
Сияет весь день, здоровается, да что-то мурлычет себе под нос, копошась на грядках.
Его "Москвич-412" под стать ему.
Несмотря на возраст, блестит на солнышке. И готов везти своего хозяина и его нехитрый скарб хоть куда.
У нас с соседом в общем-то шапочное знакомство.
Я наезжал на эту отцовскую дачу редко. Отцу из-за здоровья сейчас уже не до дачи.
Я подумывал о ее продаже, да не решался пока сказать предку.
Как-то, в очередной мой торопливый наезд на дачу, сосед спросил меня через забор об отце.
Я ответил:
- Болеет.
У меня почему-то до сих пор не складывался этот пазл - отец мой и этот незнакомый в общем-то мужик. Хотя почему и нет - соседи ведь, хоть и по загороду.
Спросил:
- Знаете моего отца?
- А как же, - встрепенулся он. - Можно сказать, он спас меня, хотя однажды мы с ним так вдарили здесь.
Тут он тыльной стороной ладони характерно вдарил себе по кадыку.
Понятно.
- Степаныч-то, отец твой, не особый любитель по этой части. Но я крепко поддавал раньше.
Пластом лежал сутками тут.
Меня привезут сюда отлеживаться или я сам приезжал затоваренный, хмельной и понеслась.
И вот однажды лежу тут во-он под той яблоней, издыхаю.
Подходит Степаныч и говорит:
- Слушай, Михаил, ты все равно загоняешь себя в гроб, похоже, недолго осталось.
Продай мне эту свою дачу. А деньги отдадим вместе твоей Валентине. Дочке пойдут, семье твоей. И то польза.
А так твой Аркаша со своими дружками такой шалман здесь разведут, пропьют твою дачу или подожгут.
С пьяными слезами кричу:
- Хоронить меня собрался, Степаныч! Не дождетесь.
- Ну ты подумай, - сказал Степаныч и ушел.
Просыпаюсь ночью там же под яблоней.
А ночка-то теплая, летняя. В небе столько звезд. Сверчки поют, лягушки квакают. Луна светит.
Такая благодать!
Лежу и думаю, о боже, такую красоту променял на бутылку.
Степаныч прав, до чего извел мою Валентинку. Иринка, дочка-выпускница, стыдится меня, отца.
Аркашку, сына, надо бы поддержать. Он ведь нормальный парень. Какой пример я подаю.
Думаю обо всем этом, а сердце ноет так и ноет.
И на меня такое озарение нисходит.
О боже, человек может ошибаться, человек может все исправить.
Все можно исправить кроме смерти.
Летняя ночь коротка. Заря занимает.
Встал. Рядом пустая бутылка лежит. Швырнул ее далеко в кусты и пошел домой. К семье.
Как-будто заново родился.
С тех пор семь лет прошло. Ни-ни.
Вот так вот.