Дом был совсем не таким, как в детских воспоминаниях Егора. Тогда, в детстве, дом казался большим, а сад около него огромным. Сейчас же такими же большими остались только березы, растущие слева у дороги. Егор стоял и смотрел на небольшой, немного покосившийся деревянный домик, и вспоминал бабушку.
Бабушка Нюра заболела полгода назад, и Егор с мамой забрали ее в город. Однако городские врачи тоже оказались бессильны и два месяца назад бабушка Егора умерла.
В доме было на удивление сухо, чисто и даже уютно. Казалось, что бабушка уехала отсюда всего несколько дней назад, а никак не полгода. Солнечный свет, падающий из окон, хорошо освещал почти все помещение. Когда Егор зашел на кухню, то сразу увидел на столе, покрытом вышитой скатертью, свернутый пополам лист бумаги. На его внешней стороне бабушкиным почти каллиграфическим почерком было выведено: «Моему внучеку Егорушке».
Егор перечитывал письмо бабушки уже шестой или седьмой раз, но никак не мог до конца понять смысл некоторых строк. Бабушка просила его ни в коем случае не продавать дом. При этом писала, что если он решит продать земельный участок, то дом перед этим нужно обязательно сжечь. А еще просила не трогать кровать в самой дальней комнате и даже не заглядывать под нее. Причем это совсем не было похоже на шутку, а умственным расстройством бабушка Нюра не страдала.
Отчаявшись разобраться со смыслом всего послания, Егор решил сосредоточиться на дальней комнате. Он даже не сразу понял, о чем именно писала бабушка, но потом вспомнил о дальнем окне. Оно все время, как он помнил, было закрыто наружными деревянными ставнями, запирающимися на висячий замок. Егор еще в детстве спрашивал бабушку Нюру, в какую комнату ведет это окно. Но пожилая женщина только отмахивалась от внука и говорила что-то про перепланировку дома.
Обойдя по периметру дом, Егор вернулся в сени и огляделся. Если закрытое ставнями окно вело в какую-то комнату, то дверь в нее могла находиться только за большим старым шкафом, стоявшим в углу. Шкаф Егор отодвинул минут за двадцать.
В отличие от остальных комнат дома, в этой было темно, пахло сыростью и чем-то давно сгнившим. Свет не включался – вместо лампочки с потолка свисали оборванные провода, и Егору пришлось обследовать комнату при свете фонарика в его мобильнике.
Кроме указанной в письме кровати, в комнате стоял только шкаф и одинокий стул. Кровать, кстати, была самая обычная, накрытая серым пыльным покрывалом, спускающимся до самого пола. Егор попробовал открыть шкаф, но дверцы не поддавались, хотя и не казались запертыми. Парень дернул посильнее, и на него откуда-то со шкафа упала непонятная свернутая вещь. Причем это случилось так неожиданно, что Егор выронил телефон, который, проехавшись по полу, исчез под кроватью.
Совершенно не задумываясь, молодой человек откинул край покрывала и вытащил свой телефон. Только тут он заметил на полу цепочку непонятных символов, которыми кровать как будто была обведена. Егору почему-то сразу стало неуютно в этом помещении, и он покинул комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
Расположился Егор в комнате, смежной с кухней. Хотя на дворе стояла поздняя весна, ночами бывало холодно, и парень решил затопить печь, которая хорошо обогревала и кухню, и комнату. Это занятие, с непривычки, заняло у него довольно много времени, и спать он ложился, когда на улице совсем стемнело.
Ночью Егора разбудил странный звук. Ему показалось, что откуда-то из глубины дома доносятся звуки, похожие на низкое горловое пение. Парень сел на кровати и прислушался. Через несколько минут со стороны сеней донесся явный скрип двери и звук осторожных шагов.
Егор почти мгновенно вскочил, включил свет и, прихватив лежащее у печки полено, вылетел в сени. В доме опять стояла абсолютная тишина, но дверь дальней комнаты была приоткрыта. Когда же парень заглянул в нее, то увидел, что кровать немного сдвинута со своего места, а вещь, упавшая со шкафа, куда-то исчезла. А на пустом пыльном полу можно было различить не только его следы, но и отпечатки чьих-то маленьких ног.
С передвижением шкафа в сенях обратно к двери комнаты Егор справился за считанные минуты. Долго обходил весь дом, заглядывал во все углы, но, ничего не обнаружив, не выключая свет, вернулся в кровать.
Под утро, когда молодой человек все-таки умудрился задремать, его опять разбудил странный звук не то пения, не то шепота. Причем доносился он из-под его кровати. Егор и сам не помнил, как спрыгнул с кровати, схватил в сенях куртку и сапоги и выбежал на улицу.
На улице начинало светать. Егор сидел на неустойчивой лавочке возле калитки бабушкиного дома. Мыслей в голове совсем не было. Произошедшее казалось каким-то бредом умалишенного. Немного грела только мысль о том, что сегодня должен приехать его давнишний друг Миша.
Где-то вдалеке послышалось мычание коров и тихое бряцание их колокольчиков. Из ворот соседнего дома вышла заспанная молодая женщина, ведущая за собой пегую корову. Увидев Егора, женщина заулыбалась и с возгласом: «Гоша!» направилась к нему. Когда женщина приблизилась, Егор с трудом узнал в ней свою подружку детства Любу.
Люба, выслушав сбивчивый рассказ Егора, не удивилась, а как-то вся подобралась и напряглась. Она тут же посоветовала ему съезжать из этого дома и рассказала историю, которую часто пересказывали друг другу жители деревни.
Оказывается, в молодости бабушка Нюра очень долго не могла забеременеть от своего первого мужа и попросила помощи у местной ведьмы. У нее родился мальчик Ванечка. Однако ее муж не признал сына и не называл его иначе, как «дьявольское отродье». Он утверждал, что ребенок не похож на человека: поет странным голосом и постоянно прячется под кроватью, иногда даже там спит. Деревенские тоже замечали странности в поведении мальчика. Когда Ванечке было шесть лет, то отец взял его с собой на рыбалку, где ребенок случайно утонул. Нюра очень горевала, обвиняла мужа в убийстве, и, говорят, постоянно разговаривала со своим умершим сыном. На сороковой день после похорон Ванечки муж Нюры внезапно умер. А некоторые жители деревни утверждали, что у покойника была явно свернута шея. Тогда же Нюра и деревенская ведьма провели в доме какой-то ритуал.
От этого рассказа Егору стало совсем не по себе. Но признаться всем, да и себе, в том, что он, взрослый мужик, боится какого-то приведения парень не смог.
Любкина корова отправилась с деревенским стадом на пастбище, а молодые люди просидели еще часа полтора на лавочке, беседуя о всякой ерунде. Потом Егор услышал звук приближающейся машины – приехал его друг Миша.
Михаила рассказ Егора очень развеселил. Он долго спрашивал, что тот употреблял накануне и всячески подкалывал. Причем дом, в который они вместе зашли, выглядел совершенно нормальным и безобидным.
Днем друзья оправились в сельсовет, разбираться с бумагами на дом, погуляли, сходили в магазин и вернулись домой только поздно вечером. Спать они легли в одной комнате, и Егор уже практически ничего не боялся.
Однако посреди ночи Егор опять услышал непонятное бормотание. Он очень надеялся, что это разговаривает во сне его друг и тихонечко приблизился к его кровати. Бормотание стихло, но в тот же момент Егор почувствовал, как его щиколотку сжимают холодные пальцы.
Чуть не заорав, парень в два прыжка оказался на другой стороне комнаты и включил фонарик. Из темноты под кроватью Михаила выглядывал мальчик лет шести в мокрой брезентовой куртке с капюшоном. Он неестественно широко улыбнулся синими губами и прошипел что-то похожее на «племяяяшшш». И тут Егор все-таки заорал.
Взлохмаченный спросонья Миша облазил с фонариком весь дом, заглянул под каждую кровать, но не нашел ни малейших признаков чужого присутствия. А когда Егор указал ему на открывшиеся деревянные ставни окна в дальней комнате, посоветовал ему все-таки обратиться к психиатру.
С утра пораньше зарядил сильный дождь, и крыша дома начала протекать. Причем вода капала именно в дальней комнате. Михаил, сразу после завтрака, начал искать подходящие инструменты и материал, чтобы починить крышу.
Егор остался внизу у лестницы, по которой Миша залезал на крышу дома. Его друг сказал, что лучше сделает все сам, а то Егору опять что-нибудь померещится и он ненароком свалится с покатой крыши. Михаил уже закончил работу и собирался спускаться, когда Егор увидел за его спиной силуэт мальчика в широкой куртке с капюшоном. Парень не успел даже ничего крикнуть другу, непонятное существо столкнуло Михаила вниз и как будто растворилось в воздухе.
Полицейские, осмотрев труп Михаила, только слегка удивились так странно сломанной шее, но пробормотав «понаедут городские, ничего делать не умеют, а лезут», уехали, отправив тело в морг.
Егор, проводив полицию, стоял у калитки и хмуро рассматривал дом, и вдруг увидел тварь в брезентовой куртке с капюшоном ползущую по отвесной стене дома и залезающую в окно дальней комнаты.
Молодому человеку понадобилось всего несколько минут, чтобы захлопнуть входную дверь, закрыть внешние рамы дальнего окна и вытащить из машины Михаила две канистры с бензином.
Дом, облитый бензином со всех сторон, сгорел еще до приезда пожарных. Но все это время Егор слышал жуткие вопли и завывания сгорающей твари.
Поезд, в котором Егор возвращался домой, уже почти подъезжал к городским окраинам и парень вышел из купе, чтобы не мешать собирать вещи своим попутчикам. Уловив краем глаза какое-то движение, он повернулся к двери, ведущей в тамбур, и увидел за ней расплывчатый силуэт ребенка в куртке с капюшоном. Егор подбежал к двери и рывком открыл ее, но тамбур был абсолютно пуст.
Со дня гибели Миши прошло уже сорок дней, и Егор возвращался домой с поминок, устроенных их общими друзьями. Зайдя к себе в квартиру, он услышал, как его мама разговаривает с кем-то на кухне. По мере того, как Егор, приближаясь к кухонной двери, все отчетливее разбирал слова мамы, ему становилось все хуже. А женщина, между тем, продолжала: «Да ты не бойся, Ванечка, сегодня переночуешь у нас, а завтра дядя полицейский найдет твоих родителей…».