В своей предыдущей статье (она называлась «Какую скульптуру Пикассо назвал "величайшим произведением скульптуры XX века"») я рассказал о многотрудном пути на международную выставку 1937 года скульптуры Веры Мухиной «Рабочий и колхозница».
Кроме истории создания монумента, поражающей масштабностью и идеи, и ее реализации, читатели узнали подобности попытки диверсии в отношении скульптуры, а также о том, почему Молотов и Ворошилов искали в складках платья колхозницы «бородатое лицо» Троцкого.
История жизни прославленного архитектора и до, и после «Рабочего и колхозницы» полна интереснейшими сюжетами и крутыми поворотами.
Ее муж воодушевил Булгакова на создание "Собачьего сердца", но об этом чуть позже.
Первый поворот в судьбе Веры Мухиной случился на рождество 1911 года, когда молодая подающая надежды художница, покатившись с горы на санях, как теперь сказали бы, не справилась с управлением, врезалась в дерево и сильно разбила лицо.
«Удар пришелся прямо по лбу. – Рассказывала впоследствии Мухина. - Глаза залило кровью, мне показалось, что треснул череп. Я провела рукой по лбу и лицу. Рука не нащупала носа. Нос был оторван».
Дочь успешного, но к этому времени уже ушедшего из жизни, купца, Вера, судя по всему, не была стеснена в средствах.
Поэтому лечилась будущий автор «Рабочей и Колхозницы» в одной из престижных клиник в Париже. Там же и училась в академии ученика Родена скульптора Бурделя.
С лета 1914 года Вера, окончив курсы медицинских сестер, работает в госпитале, где встречает своего будущего мужа, молодого врача Алексея Замкова, ставшего впоследствии прообразом профессора Преображенского в булгаковском «Собачьем сердце». «Внутренняя монументальность. И одновременно много от мужика. Внутренняя грубость при большой душевной тонкости» - так характеризовала мужа Мухина, и лепила с него скульптуры Брута и Наполеона.
Вы, наверное, подумали: «А слово "брутальный" происходит случайно не от имени Луция Юния Брута?».
Признаюсь. Такая мыслишка проскочила и у меня.
Но, нет. Оказалось, что с точностью до «наоборот». Имя Брут и слово брутальный, и правда, родственные. Римские «погоняла» всегда происходили от какого-нибудь прилагательного. Макрин-тощий, Прокул-дальний, Клавдий-хромой, Тацит-молчаливый, а Брут – от слова Brute (грубый, жестокий).
После революции у Веры Мухиной были и деньги, и возможность свалить за бугор, например, в Ригу, где оставались завод и недвижимость. Но этой возможностью Мухина не воспользовалась, предпочтя голодную жизнь на руинах бывшей империи.
Вероятно, впоследствии, когда в 1919 году после подавления очередного контрреволюционного мятежа в дверь их квартиры на Пречистенке постучались люди в кожанках, она об этом пожалела.
Спасло личное знакомство ее мужа с Менжинским. Тогда это еще срабатывало.
Но в 1930 году супруги все-таки решили покинуть СССР. Вознамерившись нелегально перебраться через персидскую границу, Замков и Мухина направились на юг. В Харькове их арестовали и доставили обратно в Москву. По окончании трехмесячного следствия, их на три года выслали в Воронеж, а имущество, в том числе и квартиру на Пречистенке, конфисковали.
Что толкнуло супругов на столь отчаянный поступок? И каким образом Вера Мухина выкарабкалась с такого-то дна и превратилась в главного скульптора-монументалиста страны? Без волшебников не обошлось.
В 1927 году немецкие ученые С. Ашгейм и Б. Цондека обнаружили в моче беременных женщин особый гормон, стимулирующий половую функцию человека. Замков решил использовать мочу беременных женщин для лечения половой дисфункции в пожилом возрасте.
Свой препарат Замков назвал «гравиданом» – от латинского graviditas – «беременность».
Многочисленные опыты на животных впечатляли: старые, слабые, полысевшие мыши после инъекций «гравидана» буквально преображались, у них начинала блестеть шерсть, они давали здоровое потомство. 8 февраля 1929 года Замков решается поставить опыт на себе: «Будто выпил бутылку шампанского! Длился этот подъем, ну, дней 10. - Рассказывал потом Замков. - А подопытная фауна неистовствовала. Старый рысак, которого готовили к забою, после инъекции показал рекордную резвость. Всякая тварь крепла, плодилась и размножалась, как в раю».
По Москве поползли слухи о чудесном препарате, возвращавшем мужчинам потенцию и отбоя от желавших получить эликсир молодости не стало.
Толи от зависти к успехам Замкова, толи по более благородным мотивам, но ученый мир ополчился и заклеймил ставшего невероятно популярным доктора шарлатаном. В 1930 году под лозунгом «борьбы со знахарством и лженаукой» работы по производству ретро-виагры были остановлены.
Это и толкнуло супружескую пару на попытку побега, который обернулся ссылкой.
Связи Замкова помогли и в этот раз. К нему не прием хаживали пациенты из самых высших эшелонов руководства советского государства. Среди тех, кто лечился у Замкова, желая омолодиться и приободрить увядающую мужскую силу, был и начальник сталинской охраны Карл Паукер, и руководитель разведки Ян Берзин, по кличке «Старик», и Максим Горький, и Семен Буденный, и нарком Григорий Орджоникидзе, и Вячеслав Молотов. Высокопоставленные пациенты выступили в качестве волшебников.
21 августа 1932 года Замков был не только досрочно освобожден из ссылки, но и назначен руководителем лаборатории урогравиданотерапии. Взамен конфискованной квартиры, Замковым выделили новое жилище с мастерской-студией у Красных Ворот. В подмосковном Хотьково был организован специализированный совхоз «Гравидан», где находились подопытные животные, и налаживалось производство препарата в масштабах страны. Лаборатория в комплексе с совхозом получили статус Государственного института урогравиданотерапии, директором которого стал А.А. Замков. Неподалеку от института мужа располагалась просторная мастерская жены, в которой Вера Мухина трудилась над «Рабочим и колхозницей».
По стране заработали сотни пунктов гравиданотерапии. «Гравиданом» лечили гипертонию и трахому, полиартриты и гепатит, грипп и ангину, бронхиальная астма, ангина…, короче, все. Замков утверждал, что выздоровление наблюдалось в 75-80 процентах случаев.
Передовики производства, принимавшие гравидан, рапортовали, что после приема чудо-препарата, они работают по 14 часов, легко перевыполняя план на 300 процентов. Сама Вера Мухина, судя по рассказу Крылова-Толстиковича, делала себе инъекции «гравидана» по несколько раз в сутки, что, якобы, помогало ей работать над громадными монументами.
Это продолжалось до знакового для страны 1937 года, когда в газете «Медицинский работник» появилась статья одного из корифеев медицины «Невежество или шарлатанство?», в которой тот не оставлял камня на камне от гравиданотерапии. Заступаться за Замкова теперь уже никто не решался – каждый опасался за себя.
Через два месяца после публикации статьи институт Замкова был ликвидирован, подопытные животные уничтожены. «Гравидан» канул в лету.
Замков катастрофически тяжело перенес крушение свое детища. Он перенес два инфаркта. После второго, вызванный для его лечения терапевт, посоветовал больному покой и, главное, «никаких глупостей вроде препаратов Замкова».
«Это был контрольный выстрел заезжего киллера. – Пишет в своем рассказе Крылов-Толстикович. - Больной тяжело осел в постели и только сумел произнести: «Вон!». Ночью доктор Замков умер».
Но, вернемся у самой Вере Игнатьевне Мухиной.
Бо́льшая часть ее работ осталась на стадии проектов и макетов.
В работы Веры Мухиной была влюблена жена посла США в Москве одна из самых богатых женщин Америки Мерриуезер Пост. Увидев в мастерской скульптора макет «Икара», она предложила исполнить его для своей коллекции. Выехать для реализации этого замысла за океан, скульптор посчитала невозможным. Не по политическим соображениям, как вы могли бы подумать. Нет. Из-за болезни мужа.
Вера Игнатьевна была поражена смертью Валерия Чкалова, который не воспользовался парашютом, во имя того, чтобы отвести падающую машину от жилого дома. Эти эмоции мотивировали Мухину на создание скульптуры «Икар».
Госпожа Пост продублировала свое предложение в конце войны. Но и в этот раз Мухина отказалась.
Тогда Пост предложила организовать н финансировать персональную выставку Мухиной в США. Была достигнута предварительная договоренность с Министерством культуры СССР, н началась подготовка. Однако после очередного политического конфликта с США "в знак протеста" выставка была отменена.
«Помню, что я спросил Н.С. Калинина, помощника Е.А. Фурцевой по иностранным делам, - рассказывает ее сын - почему отменили выставку Мухиной, но не отменили поездку Большого театра, что он мне ответил: "Отмена поездки ГАБТ принесет убытки, тогда как отмена выставки Мухиной - это наиболее безболезненный акт"».
"Воздух чист и прозрачен, и далеко-далеко на горизонте начинают показываться желтоватые утесы Севастополя. Но что это там, на горизонте, недалеко от утесов? Сначала показалась самая верхушка, потом обнажились поперечные реи... Все ближе и ближе. Судно вырастает из моря в розовой дымке утреннего тумана. Как будто огромный военный корабль стоит в море и охраняет утренний покой еще не проснувшегося города-героя. Вот первый утренний ветерок пронесся над морем. Заколыхались, заструились дымки и унеслись. Что это? Далекий корабль оказался огромной каменной башней, сложенной из циклопических камней. А на вершине ее уже не мачты, а группа стальных гигантов, нежно розовеющих в отблесках зари. Реи превратились в винтовки. Вся группа - как огромный ощетинившийся еж в титаническом отпоре врагу, и только фигура командира спокойно поднимает флаги, отдавая какой-то вечный, непоколебимый приказ следующим поколениям..."
Так смертельно больная Вера Игнатьевна диктовала сыну кусочки своих видений о мире, который она так хотела не только украсить, но и наполнить своим вдохновением.
Это ее видение относилось к последней неосуществленной "большой мечте" Веры Игнатьевны, памятнику защитникам Севастополя. Она задумала его как 60-метровую башню, стоящую в воде севастопольской бухты и увенчанную скульптурной группой, обращенной во все стороны.
Не пришло ли время воплотить мечту великого скульптора-монументалиста?
По строгому счету, Мухину надо, вероятно, считать неудачницей: она была художником несомненно монументального дарования, но ей удалось поставить только три памятника. При этом один - Горькому в Москве, - доставивший ей наибольшие муки и, несомненно, на несколько лет сокративший ее жизнь, был собственно и не ее, а ее друга И.Д. Шадpa, а третий - памятник Чайковскому - был открыт только после ее смерти.
С памятником Горькому вышло так.
В 1939 году состоялся конкурс на памятник М. Горькому в Москве и в Горьком. При этом предполагалось, что памятник на Волге будет памятником молодому Горькому, тогда как памятник в Москве - более пожилому и умудренному Горькому московского периода. Победителями конкурса оказались Шадр - для Москвы и Мухина - для Горького.
Но в 1940 году Шадр тяжело заболел.
В 1946 году Мухина и ее две помощницы - 3.Г. Иванова и Н.Г. Зеленская - взялись довести до конца работу Шадра.
Памятник Горькому в нынешнем Нижнем Новгороде тоже рождался не без приключений. По первоначальному проекту памятник должен был стоять на высоком берегу Волги, причем кроме основной фигуры писателя он должен был иметь еще три скульптуры: фигуру Матери, поднимавшей упавшее знамя, фигуру Данко, протягивающего к небу свое пылающее сердце, и срывающуюся с волны птицу-буревестника. Однако когда дело дошло до работы над памятником, выяснилось, что за это время намеченное место оказалось занятым памятником Чкалову. Удалось найти место еще лучше - над точкой слияния Оки и Волги. Был сделан макет постамента и фигуры, выверены размеры памятника и пьедестала, и началась paбота над статуей. В это время, на каком-то обсуждении в горисполкоме какое-то ответственное лицо заявило: "Это же не дело, товарищи, куда у вас смотрит Горький? Он смотрит на место ярмарки и на Канавино, куда он к потаскухам ходил. Всё! Городские власти охватила такая паника, что они категорически потребовали переноса памятника. Новое место на площади оказалось малоудачным. Статуям Матери и Данко на нем места не оказалось. Парящий по воздуху Буревестник переселился в барельеф на постаменте статуи. И все-таки это единственный собственный памятник, который Вера Игнатьевна успела увидать за всю свою жизнь! Его установили в 1952 году.
В 1939 году Вера Игнатьевна работала над проектом памятника Ф.Э. Дзержинскому. Памятник был ею задуман как постамент-колонна, на которой стоит в напряженной, как струна, позе Дзержинский. Правая его рука опирается на огромный меч, который доходит до самого основания памятника. По словам Веры Игнатьевны, этот меч, сделанный из полированной нержавеющей стали и видный от самого Манежа н гостиницы "Москва", олицетворял не только карающий меч революции, но и вместе со своей сверкающей гардой был бы огромным надгробным крестом в центре "Лубянки" - памятником всем невинным, погибшим в эксцессах революции.
Интересное замечание сделал однажды Андрей Никитич Прокофьев, старый чекист.
"Вы знаете, Вера Игнатьевна, - сказал он однажды, - в моей жизни было только два человека, которых я боялся, - Феликса Эдмундовича и Вас. Когда Вы пристально смотрите своими светлыми глазами птицы, у меня полное ощущение, что Вы видите все насквозь, до самого затылка, и ничего от Вас не сокрыто".
"Вышинский на трибуне" - единственная скульптурная карикатура в творчестве В.И. Мухиной. «Сохранившийся эскиз передает только задуманную композицию, - рассказывает ее сын - но я помню несколько совершенно карикатурных голов, которые Вера Игнатьевна приставляла и снимала с пластилинового туловища.
"Я просто не могу переварить, что этот проповедник убийства с таким же жаром защищает мир в Объединенных Нациях", - сказала она как-то.
В 1939 году Вера Игнатьевна задумала "Возвращение" - женскую фигуру, склоненную над безногим мужчиной. Трудно сказать, что послужило первоначальным импульсом для этой работы. Первый эскиз родился после рассказов одного из пациентов Замкова, вернувшегося с фронта финско-советской войны и рассказавшего о тысячах безнадежно обмороженных солдат в суровую зиму 1939-1940 года. Прямостоящая фигура женщины с закинутой назад в отчаянии головой. В уральской эвакуации Вера Игнатьевна все время о нем вспоминала и, обнаружив подходящую натуру в лице соседки по квартире, сделала специальный этюд головы для "Возвращения". После войны, в 1946 году, Вера Игнатьевна сделала двухметровую скульптуру из глины. В это время были найдены и отработаны детали: кусок кожи, притянутый шнурами, закрывающий ампутированные ноги мужчины, его могучая, атлетическая спина и жест его рук, в бессилии прижимающих ноги женщины. Работа была окончена в глине и довольно долго ожидала отливки в мастерской. «Однажды я застал мать с ожесточением колотившей молотком по мягкой глине статуи. – Рассказывает ее сын. - "Что ты делаешь?" "Не могу, слишком страшно", - ответила она».
Статуя была уничтожена, и глина сброшена в бочку. Но перед самой смертью, когда летом 1953 года между двумя больницами Вера Игнатьевна три месяца пробыла дома, она снова взялась за восковую фигурку, восстановила ее и частично доработала.
Вам также может быть интересна статья: «Донос Иуды. Предательство или подвиг самопожертвования?», созданная на основе истории обнаружения в пустыне Египта апокрифического Евангелия от Иуды, и цикл статей о Катыни, в которых я постарался выудить из стога противоречивых документов, аргументов и мнений хрупкую соломинку правду.
Первая статья цикла называется: «Памятную доску о расстреле органами НКВД польских военнопленных снесли. На очереди мемориал на месте захоронения?»
Все знают о том, как трудно пробивали дорогу к своим читателям эпохальные произведения Пастернака, Солженицына и Гроссмана. И понятно, почему.
А вот чем пришелся не ко двору партийным функционерам роман "Брестская крепость", тот самый, по которому не так давно был снят одноименный фильм, известно немногим. В то, что такое могло произойти даже верится с трудом.
Я рассказал об этом в цикле статей, первая из которых называется: «130 тысяч экземпляров только что изданной «Брестской крепости» «изрезали в лапшу», и макулатуру отправили на бумажный комбинат».