И с мужем не ладилось. Да не сердилась на него Марья. Он ведь не думал, что с больной будет возиться. Не то что деньги в дом нести, а и по дому она не работница уже.

Последние два года все хозяйство почти на Володьке было.

Он корову кормил, доил, в стадо гонял, и печь растапливал, и воду таскал. А и школа ещё. Учился он хорошо, дай бог поступит. Совсем и детства у мальчонки не было.

Она же все по больницам, каждый год лежала там по полмесяца почти. Все её Елена Ивановна пыталась вылечить. Да ведь не лечится эта болезнь…

Елена Ивановна, Леночка Травина…Заменила она ей и подруг, и родственников в последнее время. Никого в городе не осталось. Логин умер. Батюшка уехал. За ним и Граня с Моисеем. Анютка и та перебралась в Туву. Получила от неё Марья письмо, звала в гости, а то и насовсем.

Были бы силы, может и уехала бы. Жили бы с батюшкой, как раньше, огород садили, кур бы завели.

Да какой огород? Нет сил. Да и Людмилка подрастает, отец девочку любит. Пустые это мысли. Не поедет она никуда.

Недолго ей осталось. Совсем болезнь её доедает.

Может там, в Крыму, откуда Леночка приехала, где море и вода в нем солёная, где много солнца, где растут яблоки и виноград и поднялась бы она.

А здесь… Не слышала она, чтоб здесь от этой болячки оправлялись.

Леночка скоро придет, каждый день заходит. Одни они тут друг у друга. Хотя у Марии есть детки ещё, а у Лены никого.

Беспощадное солнце уже нагрело кухню. Последняя ночная свежесть уходила. Мария прикрыла глаза и провалилась то ли в сон тяжелый, то ли в бред.

***

Елена Ивановна закончила ночное дежурство.

Присела на старенькую кушетку, дожидаясь молодую медсестрёнку, с которой ей по пути. Сейчас зайдет к Маше на Песочную и домой, отсыпаться.

На Песочную она заходила теперь каждый день. Сдружились с Марией за время болезни последней.

Но осталось недолго, не получилось вытащить подружку. Съедала её беспощадная палочка Коха.

Туберкулез лёгких лечить очень трудно. А тут в Сибири, с её морозами и в условиях военного и послевоенного времени, когда недоедание, недосыпание и физические нагрузки на пределе сил почти норма, лечить почти невозможно.

Вот если бы Машку в Крым её родной!

Как наяву встали в памяти горы с карабкающимися по склонам виноградниками, воздух, весь напитанный солнечным светом и запахом моря и само море, такое разное, то ласковое, то сердитое.

Вот мама собирает в небольшом садике яблочки, они мелкие у них, но сладкие. Дашка рядом крутится, под ногами путается. Но бабушка на внучку не сердится. Мама вообще спокойная…была.

И Дашулька была, и муж Глебушка был. Все было! Там, в прошлой жизни.

А эта, другая жизнь, началась 22 июня 41 года.

В субботу 21 июня ушла она на суточное дежурство. Дашеньку полусонную чмокнула, мужу завтрак собрала, да с мамой договорилась, что она завтра к ней в санаторий подойдет, кровь сдаст. Приболела мама, с главврачом она договорилась, в выходные в лаборатории лишних нет.

Глеб на аэродром позже поедет. У них полеты, домой только в понедельник вернётся.

Вчера засиделись немного. Чай в саду пили. Мама с Глебом все уговаривают Дашке сестрёнку или братика родить. Да и в самом деле, наверное, пора. Дочка подросла уже, пять лет в августе будет.

День на работе незаметно пролетел, вечер спокойный выдался, и пошла Лена вздремнуть. А в 3 часа ночи проснулась от грохота…

Это у всех война началась в 4 часа утра, а в Крым она раньше пришла. Их Севастополь начали бомбить в 3.15.

Домой попала только к вечеру.

Рассказывали страшное. Во время бомбежки две мины упали на город. Одна на Приморский бульвар, а вторая прямо на дома на улице Подгорной. А там дома двухэтажные, целых три порушило. Погибли люди.

Сердце от страха тогда словно заледенело. Как там муж?

А через два дня приехали с аэродрома друг Глеба Колька, вечный весельчак и балагур, и ещё один в лётной форме, его она не знала. Долго мялись, что-то неважное говорили. Только она, как их увидела, так сразу все поняла.

Погиб её Глебушка.

В первом боевом вылете погиб. Много тогда полегло в те дни. И военных, и гражданских.

Все медицинские учреждения стали переорганизовывать в госпитали.

Раненых хватало. Домой приходила уставшая, чуть с мамой и Дашкой посидит и спать. А надо было, надо было подольше сидеть! Пока живы они были!

Погибли они во время эвакуации.

Эвакуация в июле началась. Их одними из первых удалось отправить, сослуживцы мужа помогли. Да только разбомбили фашисты судно, на котором плыли женщины и дети. На глазах у неё разбомбили…

Проводила она своих и уже хотела в госпиталь возвращаться, как тут налёт. Побежали кто куда, только не стали стервятники по городу бомбить. Отбомбились по мишеням на воде, по каравану судов с беженцами.

И все…Ни Глеба, ни мамы, ни Дашутки.

Так и не исполнилось её доченьке пять лет.

В сентябре помогли ей сослуживцы мужа самой эвакуироваться. Не с госпиталем, а в частном порядке. Заболела она тогда сильно, вот и вывезли её из Крыма.

А потом ехала она все дальше и дальше, словно убежать пыталась от солнечной своей родины, где уже не будет ей тепло, где умерли все те, кто был дорого и близок.

Так и оказалась в Минусинске.

Очень кстати оказалась. Здесь туберкулёз просто свирепствовал. А она в санатории дома именно таких больных и лечила.

Вот только нужно для лечения питание хорошее, солнце и воздух морской. А здесь ни того, ни другого, ни третьего…

Медсестрёнка тронула её за плечо. Очнулась Лена от своих воспоминаний.

Повспоминала и будет. Не воротить того, что было. Забыть невозможно, но она научилась уже работой загонять все мысли и воспоминания в самый дальний закуток души, закрывать туда дверь и не выпускать их лишний раз.

Она нужна в больнице, больным нужна. Скоро расширяться будут. А то, как в 1936 году организовали тут стационар на 10 коек, так все и замерло. А болезнь не дремлет, вырывает людей из жизни, из семей вырывает.

Вот и Маша на пороге уже у смерти стоит. А ведь двое деток останутся.

***

Мария была совсем плоха. Лену она не узнала. Была она где-то далеко, в своем мире и окружающих уже не слышала.

-Вечером загляну,- сказала Лена мужу.

Но вечером подружку живой она уже не застала…

***

А Марья шла с корзинкой грибов по такому знакомому ложку. Вроде и голос матушкин слышит, и места знакомые, а ровно как заблудилась. Идет, идет, а дома все не видно.

И тут из-за деревьев Яшенька вышел.

-Заблудилась, что-ль? Пойдем, провожу.

И столько в голосе было у него тепла, что поняла Мария, хорошо всё будет, хорошо!

Взяла Якова за руку и пошли они по лесу прямо к дому на маменькин голос и на запах свежего хлеба, что маменька напекла.

***

Хоронили Марию Михайловну 2 августа.

Рядом с братом Логином хоронили.

Анна Изотовна, вдова Логина, там себе место оставляла, но встретила хорошего человека и снова вышла замуж. Быть ей теперь с ним рядом похороненной. А возле Логина она место для Марии отдала.

Народу было немного. Дмитрий Сергеевич, заплаканная Людмилка, Елена Ивановна, да пара соседок.

Стояла все такая же изнуряющая жара.

К вечеру небо начало хмуриться, а ночью громыхнули раскаты, налетела неожиданная для августа гроза и хлынул дождь.

Прислушивалась к дождю семилетняя Людочка, думала правда это или нет, что мама больше не придет домой.

Прислушивался к дождю Дмитрий Сергеевич, думал, надо жену искать. Не справиться ему одному с маленьким ребенком, да ещё и с девочкой.

Стояла у окна и смотрела на дождь Елена Ивановна. Ещё одним человеком в её жизни стало меньше.

***

Травина Елена Ивановна ненадолго пережила подругу.

В середине пятидесятых годов умерла она от той же самой болезни, какую и лечила.

Могила её недалеко от могилы Мартьянова Николая Михайловича, знаменитого основателя Минусинского местного публичного музея.

Первые годы много цветов носили ей бывшие пациенты, много она им и сил, и души отдала.

Но шли годы, за могилой никто не ухаживал. Старели и умирали те, кто когда-то лечился у неё. Сломался крест, а через саму могилку пролегла тропинка.

Теперь только небольшой бугорок в проходе напоминает о том, что тут тоже кто-то похоронен.