Уютного четверга и вкусного ужина, друзья мои. Сегодняшний #не_коррект не про орфографию, а скорее, про стилистику и логику. И пройдусь я снова по моим любимым скорописцам за лайки и вчера-у-меня-дедлайн-авторам, пишущим от первого лица.
В самом приёме «вид из глаз» нет ничего предосудительного. Талантливый или хотя бы умелый автор сможет с его помощью организовать своему читателю полное погружение в параллельную вселенную. Однако приём этот сильно затаскан писателями неумелыми и не старательными, которые, не имея времени или желания раскрыть персонажей «со стороны», используют «я» как простой путь в мозг читателя. Простой на первый взгляд. Чтобы путь этот работал, автор сам сначала должен побывать «внутри» своего героя. И казалось бы, что проще – написать действия и переживания от первого лица, ведь мы все от первого лица живём?
«Я, рыжеволосая, с голубыми глазами и плоским животом, стремительно сбегала по лестнице». Такое описание оправдано в том случае, если героиня только что сходила к парикмахеру и окулисту (сменила пол, сделала пластическую операцию) и наслаждается этим осознанием новой себя. Если она рыжая и с голубыми глазами уже какое-то время (а эта конкретно героиня так вообще с рождения), то этот факт должен уже уйти в разряд неосознанного. Так ли часто вы говорите себе «я зеленоглазый блондин»? Если необходимо дать читателю представление о внешности персонажа, это можно сделать через реакцию окружающего мира на персонажа.
– Люблю рыженьких, – подмигнул мне парень с высоты своих без малого двух метров.
– У тебя глаза как крепкий кофе, – она улыбнулась и смущённо спрятала нос в кружке.
– Ты на мальчишку похожа, вон волосы никак не отрастишь нормально. И грудь он любит большую. Не понравишься ты ему, – обрадовала меня сестра Митьки.
На худой конец персонаж может посмотреть в зеркало: «Так себе зрелище после вчерашнего. Моя гордость – зелёные ведьминские глаза, обычно яркие, кажутся тусклыми и какими-то бурыми».
Главное, этим не злоупотреблять: «Я посмотрел на своё отражение и увидел коротко стриженного под машинку голубоглазого веснушчатого двадцатилетнего парня с широкой шеей, развитыми бицепсами и ростом около метра девяносто. На парне была чёрная футболка с черепом, в глазах черепа горело пламя, а в зубах была роза. Ещё на парне были чёрные джинсы, чуть потёртые, с ремнём и пряжкой тоже в виде черепа в огне, но уже без розы…» Описание сокращено в четыре раза, чтобы не утомить вас так, как, читая этот фоторобот, утомилась я. И нет, это не попаданец в чужое тело. Это парень, знакомый со своим отражением всю жизнь.
Я бы вообще высказала крамольную мысль, что внешность – это последнее, что интересует читателя в герое, разве только герою заинтересовать более нечем. Одно дело – черта внешности, важная для характера или сюжета, например: «…шляпа из убитого мною лично крокодила…» или «…шрам на щеке прям как французское клеймо, фигурный – примета в помощь любому менту, блин». Другое – портрет барби заводской штамповки.
Это частая проблема торопливого автора – описывать персонажа подробно и сразу, будто при первом знакомстве, хотя «я» предполагает «жизнь автора в теле персонажа» примерно так с рождения. От этого неумения погружаться в своего героя берут начало и другие характерные ошибки. Например, описание эмоций. О балансе страдашек я сегодня (а может, и вообще) говорить не буду, это момент субъективный и включает не только предпочтения и умения автора, но и требования жанра, и сотни других тонкостей. А вот форма выражения этих эмоций – дело другое.
«Ухмылка исказила моё лицо». Это не взгляд изнутри. «Я ухмыльнулся» – это взгляд изнутри.
«В моих глазах засверкали слёзы». Откуда ты это знаешь? Сверкание столь интенсивное, что отражается на потной физиономии собеседника? Автор будто никогда не плакал или не анализировал свои ощущения в этот (и другие, блин!) момент. «В глазах защипало от набежавших слёз». «Лицо собеседника стало мутным из-за мешающих смотреть слёз» – вот так видит человек свои слёзы изнутри.
«Горе сморщило моё лицо». Да, согласна, сжечь, а не обсуждать, но пример яркий и очень… очень распространённый. Лучший способ лёгким росчерком пера превратить персонажа в плоскую бумагу. Горе – сильнейшая эмоция, имеющая множество оттенков. Оно «выворачивает душу», «мешает дышать», «горчит на языке», «наполняет беспросветной тьмой сознание». И всё, на что способен автор, это, прости господи, сморщить героине лицо?
«Ветер красиво развевает мои волосы, которые переливаются на солнце золотом, и длиной сейчас около сорока сантиметров, яхта набирает ход». Гусары, молчать! Сорок сантиметров – это про волосы, а не про яхту. Просто запятые автор на «Алиэкспрессе» оптом купил по скидке, но сейчас не о них. Проблема опять во взгляде на героиню со стороны. «Я», «мои», «мне» не спасают, если персонаж описывается так, как будто мы разглядываем его из-за соседнего столика, а не находимся в его голове. «Ветер ударил в лицо, игриво зарылся в волосы, и их кончики перестали щекотать мне поясницу. Палуба дёрнулась под ногами, и я схватилась за борт, чтобы не упасть». Это не моё исправление примера выше, это ответы двух разных авторов на мою просьбу описать героиню на палубе разгоняющейся яхты. Какой из авторов представил себя на месте героини, а какой – на месте школьника-наблюдателя, очевидно.
Я, как всякий оптимист, всегда надеюсь, что авторы допускают подобные огрехи не от лени и неуважения к своему читателю, а от искреннего непонимания очевидных для меня вещей. И как всякий клинический оптимист, верю, что моё негодование, выраженное в буквенном эквиваленте, кому-то чем-то да поможет на витиеватом писательском пути. Добра вам и уюта в гнёздах.