Шевчук Александр Владимирович
Я уже говорил, что работа экипажей вертолётов, это сложный вид деятельности, которая требует от человека постоянного внимания, хорошей реакции, сообразительности, хорошего глазомера, выдержки, наконец. Работа интересная, не простая, она хорошо оплачивается, по крайней мере, в советское время было так. Всё, что происходит на борту воздушного судна, регламентируется огромным количеством руководящих документов, инструкций и т.д. и т.п. Но человек так устроен, что ему обязательно надо привнести что-то своё в этот порядок, казалось бы, рутинных действий, и кажущуюся привычность полётов. Чтобы стряхнуть эту монотонность, когда человек невольно соловеет под ровный гул двигателей и рокот лопастей, если полёт проходит спокойно. И вот тогда в голову некоторых наших воздушных собратьев приходят идеи, от которых, по их мнению, на борту возникнет бодрящая обстановка, способная привести экипаж в состояние буйного восторга. Вот поэтому иногда на борту воздушного судна, в данном случае вертолёта МИ-6, и происходят разные интересные вещи.
Я только недавно начал летать вторым пилотом МИ-6, меня перебрасывали из экипажа в экипаж, чтобы я не остался без налёта и поднабрался опыта. В тот период я набирался опыта в экипаже Бориса Михайловича Авдонькина. Опытный, грамотный лётчик, хороший командир – Борис Михайлович меня многому научил. Спасибо ему за это. Многое, из того что я умею, это его уроки. Во-первых, с ним не соскучишься, задаёт вопросы, порой каверзные, на них надо отвечать. Если не знаешь ответа, Борис Михайлович расскажет всё подробно, разъяснит толково, что, как и почему. А главное, всегда давал мне управлять вертолётом на разных этапах полёта, разбирал все мои ошибки, показывал, как надо правильно пилотировать такой, довольно сложный летательный аппарат, как МИ-6. Иногда, ну это немного попозже, когда мы в одном экипаже налетали уже приличное число часов, Борис Михайлович говорил: « А сегодня Александр Владимирович у нас летает без автопилота!». И выключал автопилот. Причём делал это иногда совсем неожиданно для меня, на любом этапе полёта. Дело в том, что простые вертолёты МИ-6 имеют несколько «туговатое» управление, где нагрузки с «ручки» снимаются грибообразным триммером. А вертолёты более поздних серий, МИ-6А, имеют автопилот АП-34Б, и нагрузки с «ручки» снимаются ЭМТ (электромагнитным тормозом). Это такая кнопочка на ручке управления, щёлкнул большим пальцем правой руки, нагрузки с «ручки» сняты, её никуда не тянет. Управлять вертолётом просто и приятно. Но когда автопилот выключен, движения «ручкой» должны быть ещё короче, мягче. Машина, как бы становится очень чувствительной к движению «ручки».
Спасибо Борису Михайловичу, после его «вводных», мне стало по барабану, на чём мы сегодня летаем, на МИ-6 или МИ-6А, включён автопилот или нет. Одно время, пока у нас нормально не отрегулировали автопилоты, мы их вообще не включали, чтобы они не дёргали машину.
Так вот. Летаем себе потихоньку, перевозим всякий груз внутри вертолёта с буровой Лодьма на буровую Керкавож. Переезжает буровая. Я веду вертолёт, Боря затих в левом, командирском кресле. То ли дремлет в пол глаза, то ли погрузился в свой внутренний мир. Солнце слепит глаза, поэтому посматриваю не вперёд, а вправо, на тайгу, проплывающую внизу.
Бортмеханику Вове Петровичу Филиппову надоело сидеть спокойно позади командира, и он решил заняться мною. Тихонько выключил манометр основной гидросистемы, но зелёные табло горят, показывая нормальную работу гидросистем. И присылает мне записку: « Сань, ты ничего не замечаешь?!». Пока я против солнца рассмотрел, что манометр на нуле, Вова уже наклонился ко мне, сдвинул наушник на моей голове и радостно сказал мне в ухо: « Хреново ты смотришь за машиной, мы уже несколько минут летим так!». И весело засмеялся. Я же говорю, что на вертолётах летают жизнерадостные люди. Ну, промухал я, промухал. Владимир Петрович включил манометр снова. Когда в очередном полёте Вова Петрович проделал повторно такую же штуку, записку он мне написать не успел. Вдруг резко вернулся к действительности командир, Борис Михайлович. А я уже говорил, чтобы ни делал командир МИ-6, он всегда, краем глаза, видит эти два зелёных табло и два манометра под ними. И всегда стрелка основной гидросистемы ходит туда-сюда. А тут оба манометра, того – ничего не показывают.
Я ещё ни разу не видел, чтобы командир так мгновенно переходил из состояния «расслабухи» в боевой режим. Молниеносно, руки и ноги на органах управления («шаге», «ручке» и педалях), и сразу популярные объяснения, что именно командир думает о своём бортмеханике и его упражнениях по тренировке второго пилота.
Боря не любит оставаться в долгу, а тут ему ещё в голову пришла мысль кое-что показать второму пилоту из своего богатого арсенала техники пилотирования. Летим, солнышко всё также светит нам в глаза. Бортмеханик, Владимир Петрович, нацепил на нос тёмные солнцезащитные очки и под их прикрытием тихо дремлет, поставив расход топлива на «автомат». Почти под нами, чуть слева, проплывает внизу старая заброшенная буровая. Одинокая вышка и старый бревенчатый щит, который почему-то не разобрали и не перевезли на другую буровую. Ведь леса вокруг видимо-невидимо, чего зря таскать дрова. Ветер у земли дует нам в спину, попутный. Командир наклоняется ко мне, и, не нажимая кнопку СПУ, чтобы не разбудить бортмеханика, говорит: « Александр Владимирович, я тебе покажу заход на посадку «пистолетом». Этот способ применяется, когда есть необходимость срочно сесть, к примеру, на борту пожар, и тут случайно подвернулась буровая, вот как эта!». И показывает пальцем вниз. Его слышит штурман, я, и бортрадист, который очень кстати насторожился. Не слышит только бортмеханик, тихо плывущий в лёгкой дремоте.
Боря ещё раз на секунду оглянулся влево, в блистер, на буровую, которая под нами, но уже чуть сзади. А потом-о-о-м!!! Сразу всё, одновременно и соразмерно. «Шаг» вниз, в пол, «ручку» на себя, до пупа, и левую педаль вперёд. Этакий разворот на горке. Вертолёт вздыбился, задрал нос, крутанулся вокруг оси несущего винта, и посыпался вниз, как подстреленная птица. Земля летит на тебя, «ручку» от себя, движкам взлётный режим. Мы уже развернулись на сто восемьдесят градусов, щит перед самым носом, соразмерное взятие «шага» вверх и мягкое касание брёвен щита колёсами основного шасси. Нос вертолёта опустился, и мы стоим на щите, но «шаг» не сброшен, мало ли какие там брёвна, вдруг прогнили и мы можем перевернуться. Борис Михайлович довольно смотрит на меня и говорит: « Ну вот, как-то так!». Я даже перепугаться не успел. Чтобы такое сотворить, нужно очень хорошо чувствовать машину, отлично летать, иметь прекрасный глазомер и твёрдую руку. Короче: « МогЕм!». Ну, мы то ожидали маневрирования, хоть и не догадывались, что оно будет таким. А вот бортмеханик… Как он сам потом сказал: « Ну, идиоты, как есть идиоты. Сначала затылком о кожаный подголовник на задней стенки кабины, потом лбом в приборную доску. Движки воют, лопасти визжат, вертолёт куда-то падает, и ручками не за что схватиться! Одни клоуны вокруг!». Да-а-а, весёлое пробуждение.
Правда, сами бортмеханики, как люди технически грамотные и не обделённые чувством юмора, тоже любят пошутить над экипажем. Дождётся бортмеханик, когда второй пилот заснёт в своём кресле и тогда тихонько проберётся чуть вперёд, просунет правую руку между стенкой кабины и между креслом второго пилота, позади, и нажмёт на рычаг, которым регулируется установка кресла по высоте. Кресло правого лётчика с грохотом и лязгом проваливается до самого пола. И второй пилот, выпучив глазки, пытается ручонками схватиться за что-нибудь над своей головой. Хорошо, что там ничего нет. С командиром такой номер опасно повторять. Там над головой краны останова обоих двигателей. Знаете, чревато! Мало ли что.
Мне много доводилось летать в одном экипаже с бортмехаником Саней Лотковым. Тот любил во время осмотра грузовой кабины подёргать за тяги продольного и поперечного управления, расположенные на передней стенке грузовой кабины. Выйдет, подёргает и возвращается в кабину пилотов с каменным выражением лица. А мы ему тут, наперебой, выпучив глазки: « Саня, «ручка» сама по кабине ходит туда-сюда, влево-вправо, вперёд-назад!!!». Он: «Да вы что?!». А мы: « Да, да и довольно резво!». Очень впечатляет, лётчик привык двигать «ручкой», а не она лётчиком. Мысли сразу в голову лезут, одна веселее другой: « Что с управлением, может, где золотник заклинило, или что-то с загрузочными механизмами…». И только, когда раскачка «ручки» стала совпадать с выходами механика для осмотра грузовой кабины, стало ясно: « Вы такой… боцман и шутки у вас боцманские!». Потому что отказ управления ничего хорошего экипажу не сулит.
Иногда шутки бортмехаников оборачиваются против них самих. Довелось довольно долго летать в составе одного экипажа. Бортмеханик был толковым специалистом (на МИ-6 бестолковых бортмехаников не бывает). Весёлый, жизнерадостный мужик. Обойдёмся без фамилии, поскольку он уже покинул сей мир. Леталось нам хорошо, весело. Но была у нашего бортмеханика одна дурацкая привычка. Любил он, на улице, конечно, не в кабине громко «пустить ветры» и при этом, подняв вверх указательный палец, назидательно повторить: « В здоровом теле – здоровый дух!». Я же говорю, народ у нас весёлый, но грубоватый.
Лето, перегонка борта из завода (Новосибирск) домой на базу, в Печору. Летим по южной трассе, через Пермь, дозаправка в аэропорту Большое Савино. Машина стоит на дальней стоянке, аж в самом конце перрона. Техбригада, которая, в перегонке летает с нами, дозаправляет и осматривает вертолёт. Обедать они не пошли, перекусывают тем, что у них есть с собой. А экипаж пошёл пообедать в аэропортовский ресторан. Приняли решение на вылет в Печору, зашли пообедать. Нас посадили за столик «для экипажей». Обед стандартный: салатик, первое, второе с гарниром и компот. Разбитная официантка говорит: « Мальчики, а хотите, у нас вместо компота свежий виноград есть?!». Понятно, вторая половина лета, откуда-то с юга завезли. Все пили компот, только механик решил побаловать себя большой кистью винограда. До сих пор так и не знаем, я имею в виду себя и командира вертолёта (остальных – механика, штурмана, радиста уже нет на этом свете), может, это именно виноград виноват.
Пообедали, медленно бредём по перрону к вертолёту. Издалека видно, как от него неторопливо отъезжает топливозаправщик. От раскалённого солнцем перрона воздух слегка дрожит. Бортмеханик отстал на пару шагов, приостановился, поднял вверх палец, назидательно произнёс свою коронную фразу, и «пошутил».
Но что-то пошло не так. Видимо нижний клапан не сработал, и процесс вышел из-под контроля. Судя по чуть раздвинутым ногам, округлившимся глазам, полуоткрытому рту, замершему на полуслове, и запаху, главное запаху, который перебил все ароматы аэродрома, бортмеханик сам не ожидал такого эффекта.
Мы на секунду замерли, а потом умерли. Все четверо! Нас скрючило пополам, хоть на бетонку падай. Сопли, слёзы, истерика. Такого ржача я ещё не помню, хоть на карачках по перрону ползай. Хорошо, на краю стоянки, нашлись бочки с дождевой водой, пожарный ящик с песком. Короче, весь набор процедур, типа раздевание, подмывание, похороны штанов и нижнего белья в грунт за кустами при помощи пожарной лопаты, переодевание в хлопчатобумажные штаны (хорошо хоть случайно у кого-то из техников оказались запасные). Всё это сопровождалось истерическими всхлипываниями экипажа и техбригады. Наконец-то запустились, вырулили и взлетели. Аж, до самой Печоры, а это четыре с половиной часа лёта, через каждые минут двадцать, кто-нибудь из экипажа задавал глубокомысленный вопрос: « Мужики, а чем это у нас в кабине пахнет?». И ехидное хрюканье себе под нос, ни стыда, ни совести у людей! И правда, бортмеханик от своей дурацкой привычки избавился, как бабка пошептала!
Бортрадисты у нас малость поспокойнее. Ну, максимум, после взлёта с подвеской, минут через пять, зайти в пилотскую кабину и спросить командира с глубокомысленным видом: « А чего везём то?». Будто не он только что контролировал увязку подвески и не цеплял её на крюк, глядя вниз через открытый люк. Или зарядить товарищу в тюбик зубной пасты немножко пены для бритья, ну на самый кончик, чтобы как раз хватило выдавить на зубную щётку. А потом, с участливым видом, стоя посреди умывальника, наблюдать, как у товарища идёт пена изо рта и заботливо спрашивать: « В роду самасшедчих не было?!». Или при возвращении из командировки подложить коллеге на самый низ портфеля (сумки) какую-нибудь компактную увесистую железяку, и наблюдать аж до самого дома, как тот упирается, но тащит. Я же говорю, полна авиация людей с обострённым чувством юмора. С нами не соскучишься!
