Как Фронька жадная перстень нашла
Как Фронька тяжёлой стала, так и не понял никто. И сама-то старуха, уже к концу четвёртый десяток подходит, и мужика нет и не было никогда. Кто обрюхатил и не ясно.
Шептались люди, сплетнями делились, да только не знали, что история эта раньше началась.
Деревня наша не старая, ей лет двести, как первая изба построена была. За эти два века коротких мало чего сделано было. Всего-то на три десятка изб разрослись, да и то, не все обжитые сейчас. Мало народу, но живём как-то. Все и всех знаем с рождения и до того, как к Кондратию проводы справляем.
Так вот. Вон там, у той сосны, что маковкой облака задевает, хата Фроньки той и стоит.
Скверная баба она. Скверной с детства была. Жадна настолько, что, как в шутку поговаривают, в отхожем месте посидит, да потом оборачивается, авось что забрать ещё можно. А вредная, назойливая, как та муха в жаркий день, что в хату залетела.
Как кому в гости пришла, так не выдворишь, пока гостинец ей не предложишь.
Бывает, печёт какая хозяйка пироги на поминки, на всю деревню печёт. А зная, что Фронька та заявится, штук 5 лишних, особливо для ней откладывает. А коль просто на чай зайдёт, так хоть репки половину, хоть сухарь завалявшийся, да выпросит у хозяйки. А ежели просто по делу забрела, так и тут с пустыми руками не останется. У кого ниток моток выпросит, у кого пуговицу или иголку. Бывало, даже скорлупу яичную выпрашивала. Ну, вот натура такая.
Кто её знает, почему. Может от того, что с сопливых лет одна осталась. Родители еёйные от чёрной хвори умертвились. А может от того, что любви не знала. Лицом не то, чтобы не красивая, а кривая была. Хоть баб в деревне у нас по одной на троих мужиков, а всё равно, не смотрели на неё парни в молодости, а как стареть начала, и подавно.
День у Фроньке так проходил. Как встаёт, так на дорогу бежит. Авось кто обронил чего? То верёвки старой кусок, то полено. Всё в хозяйстве сгодится. В лесу сохатого волкособаки загонят, обглодают, так она и рога и копыта подберёт. Зачем ей? А не знает никто. Коль ничего не найдёт, так хотя бы шишек в лесу насобирает, а на обратном пути от изгороди какую жердь оторвёт да домой утянет.
Смотрят как то бабы, а Фронька к колодцу идёт, а на пальце перстень серебряный с камнем красным. На солнце тот камень играет так, что у баб глаза как у сорок к нему прикованы. Начали спрашивать, а Фронька и отвечает, что прямо на дороге, в пыли, этим утром и нашла. Подобрала, примерила, он в пору. Вот только, наделся то он запросто, а сниматься не хочет. Ну, не беда, мол, не жмёт.
Полюбовались бабы, по обсуждали, догадок разных домыслили, чьё кольцо это, да так и разошлись.
Времени с того случая не больше трёх лун прошло, как стали замечать, что Фронька пузатая. Начали гадать, кто же покусился на невинность такую, сплетничать. Да только пришли все к выводу одному, что недавно совсем живота и не было у неё вовсе, а тут такой уже, будто на днях разродится. Чудеса какие.
А как водами Фронька пошла, как бабы собрались помогать, так чуть чувств все разом не лишились. Льётся из Фроньки зелень, что тина болотная. Сама она крипом воет, змеёй извивается, будто кики её утробу изнутри когтями рвут. На силу выродила.
Глянули бабы, мальчик. Только страшный, что кимор. Лицом косой, кривой. Голова огромная, ножки скрюченные, ручки тонкие и длинные. Да ещё и родился с зубами, что знак есть не добрый.
На следующий день стоят бабы у колодца, сплетни собирают, о том, что Фронька, от безнадёги на любовь мужицкую, спуталась с силой гнилой. Толи с кимором дитя нагуляла, а толи с кем похлещи. Стоят бабы, судачат. Глядь, а Фронька к колодцу идёт, а за ей малец топает. Точь-в-точь, как намедни народился, только старше. Весны четыре ему на вид, не меньше. Гадкий, противный. Но бабы вида не подали, брезгливость свою сдержали при себе. А как Фронька ушла, шушукаться начали, что пусть юродец, пусть от силы гнилой, но кто ж знает, может помощником и опорой мамке будет.
Не много времени прошло, а Фронька хиреть начала. Лицом серая, глаза впалые, руки высохшие трясутся. А как пару дней на улице не встретили её, навестить решили. Пришли к ней в избу, и дар речи потеряли. Сидит на печи народившийся, только на вид ему уж почитай лет тридцать. Ноги скрюченные свесил, руками тонкими из миски, что на пузе огромном стоит, в рот бородатый себе еду пихает и глотает не жуя. А Фронька, уже при обмороке у стола стоит и только успевает жратву твари этой готовить. А жирень этот ещё и подгоняет.
- Мамка, ещё еды! Ещё! Есть хочу, мамка! Неси еду, а то поколочу! – кричит юродец с печи, ухмыляется и глазами жёлтыми сверкает. А как гостей увидал, начал ножками стучать, визжать, да мисками в них кидаться, будто девка глупая мыша приметила.
Выбежали бабы за дверь и давай в окно наблюдать, по очереди караул держать. Так весь день и смотрели, как юродец жрать требовал, да насытиться не мог. Только к закату наелся, упал на бок и захрапел. Фронька в тот же миг без чувств и упала.
Вбежали бабы, вытащили её на воздух вечерний, да в чувства и привели. Как в себя пришла, да воды студёной попила, рассказала.
- Уж не знаю я, бабы, как и получилось так. Только чую, в перстне этом злом дело. Как его надела я тем днём проклятым, так и началось всё. Уже вечером рвать меня начало тиной да грязью, а на утро тяжёлой себя почувствовала. Думала, может небеса мне дитя послали на старость лет, а оно вон чего вышло. Растёт и толстеет тварь эта не по дням, а по часам, только жрать и успевает требовать. А как еды нет, так начинает кидаться всем, что под руку попадёт, бить начинает, ругать, сожрать грозится. Да не всё это. Как он, жирень этот, буянить начинает, перстень этот палец будто щипцами сжимает мне. И боль эта такая нестерпимая, что чувств лишиться хочется, но не выходит оно. Вот только когда засыпает юродец этот я без чувств на пол валюсь и до рассвета так не в себе и остаюсь. А с лучами первыми всё изначально и начинается. Сил моих уж больше нет, ещё один день не вытяну.
Испугались бабы. Фроньку то, особо не жаловали они, но зла такого ей никто не желал. Подняли под руки её и на окраину, к старику Агнию в хату потащили. Живёт у нас тут такой. Дряхлый, что пень. На пол ума ослабший. Всё страшилки детям рассказывает, да корзины без устали плетёт. Даже и не помнит никто, чей он родич. Но, в силе гнилой он ведает что-то.
Выслушал дед Агний Фроньку, призадумался на мгновение и говорит.
- От того беды твои, что жадность твоя велика. И ладно, если бы ты домой всё в пользу тащила. Так ты же просто впрок. Вот через таких людей в наш мир и являются твари, жидниками именуемые. Сами то, они, без помощи человека, родиться не могут. А проник он в чрево твоё через перстень этот. Будет он расти, жиреть, пока ты на этом свете живёшь, что недолго осталось. А как возрастом твой догонит, ты к Кондратию и отправишься, а он по свету бродить будет, да людям зло всякое делать. Скот губить, да посевы. Где жидник пройдёт, семь лет потом ничего родить не будет. Яблока гнилого не сыскать.
Убить его надо. Но, сделать только ты это можешь. Не думай много. Не твоё это дитя! Скормить ему надобно перстень этот. А как он им подавится, бей тем, что под рукой будет, сил не жалея. Только так и сама спасёшься и от людей зло отвести сможешь.
Выслушала Фронька, да только вот беда, перстень не снимается. Вроде и свободно на пальце сидит, а сдёрнуть не даётся. Всю ночь бабы старались. Кто салом натрёт, кто нитку вденет, кто просто тянет или крутит. Не снимается и всё тут. Так утро началось.
Заголосил жидник на печи.
- Мамка, жрать неси! С голоду дохну! Быстрее! – тут же и перстень на пальце у Фроньки как щипцами палец стал давить. Кинулась она в избу, да за стол встала, начала кашеварить. А тварь пузатая не унимается. То миской бросит, то ухватом по спине бабу бить начинает.
Не выдержала Фронька, и отхватила палец ножом, вместе с перстнем, губу закусив, чтоб от боли не завыть. Замотала обрубок тряпкой, а палец свой, вместе с перстнем тем злым в пирог горячий засунула, да жиднику подала.
Сидит тварь пузатая на печи и пироги в глотку себе пихает, глотает не жуя. А Фронька у стола стоит, сдерживается, дабы в обморок не упасть от боли и кровопотери. Вид делает, будто ещё еду готовит. Вдруг, закашлялся юродец, за горло схватился, будто поперёк горла пирог встал. С печи свалился, глазами жёлтыми как крип засверкал на бабу, да к двери кинулся. Хотела было Фронька сковородой его по темени приголубить, да от бессилия промахнулась и на пол рухнула.
Кинулся бежать жидник. Но ножки кривые, короткие, далеко не унесут. Руками на землю опираясь перевалился он через порог, да к изгороди, баб распугивать. Кинулась за ним Фронька, с трудом ногами перебирая, схватила по пути топор с колоды, да у изгороди нагнав, обухом по затылку юродца и пригладила. Свалился жидник, захрипел. Ползти пытался, да так и замер, жижу кровавую под собой разливая.
Позвали бабы мужиков, те уродца в лес и уволокли, в яму сбросили. Поговаривают, что то место потом даже мухи стороной облетали много лет. А там, где Фронька упокоила увальня, трава на земле семь лет не росла.
Вот так и закончилась эта история. Фроньк наша сильно поменялась. Перестала всё в дом тащить. А в позапрошлом годе сошлась она с Боричем, кузнецом нашим. Он давно уже во вдовцах ходил. Сам мужик характером скверный, угрюмый, но нашли они с Фронькой язык общий. А Фронька то, хоть пятый десяток и разменяла, а смогла Боричу дочку народить. Девчушка, что само солнышко, улыбчивая.
_____
Коль другие истории, где старик Агний упомянут, интересны вам будут, так тут их найдёте: