У нас уже был разбор книги "Пищеблок" Алексея Иванова, но, поскольку эта книга должна стать сериалом, то мы попросили одного из читателей нашего сообщества в ВК, Павла Глумакова разобрать книгу, что называется, "по косточкам". Вот, что у него получилось.
Столовая. Рядом с капитаном Капустиным на скамейку села женщина в химических кудрях – видимо, любовница-заведующая. Игорь услышал, как она негромко говорит Капустину, хлебающему суп:
– Картошку можешь себе оставить, только перебери – она здесь уже гнилая, и просуши. Рис подели пополам: три кило тебе, три – мне. А сахар вообще не трожь, я себе заберу, буду в августе варенье делать.
Понятно почему автор решил вставить в роман этот эпизод. «Смотрите и при Союзе воровали на глазах у детей!» шьет он нам этой строкой.
А ведь ситуация вымученная, вымышленная и притянутая за уши нелюбовью автора к совку. И дело не в том что в Союзе не воровали в столовых, а в том что вот так свободно на людях в столовой ни одна повариха не могла обсудить свой левый доход. Иначе в два счета очутилась бы без работы с «волчьим билетом» - записью в трудовой. Зав.Поварихе удобнее поговорить с Капустиным о воровстве продуктов не «на людях», хотя бы у себя в коморке. И тогда с полным правом можно было бы сказать: «верю, Алексей!».
Но у автора задача, идущая красной нитью через весь роман: показать: что система настолько прогнила, что типа всем на всё плевать, что в Союзе правит бал формализм и воровство. Осталась лишь видимость гуманизма. На деле же страна Гагарина, Стругацких и Матросовых всегда была страной вороватых кухарок и поварих, равнодушных ловеласов и карьеристов. Знакомая песня!
И над всем что автор описывает, витает этот пресловутый «котлетный дух». Ну что ж каждый пишет, как он дышит и всегда о себе.
Комната вожатых.
– «Битлов» на русский перевести сможешь? – спросил Игорь у Саши.
– Знаешь, я всего такого не одобряю, – Саша кивнул на самодельный значок с фоткой Пола Маккартни. – У нас же советский лагерь.
– Понял, – сухо сказал Игорь.
Понятно, что автор немного не в теме и ни разу не был в библиотеке, как и главный герой книги, иначе бы знал, что «Битлов» давно перевели на русский язык издательством «Советская музыка» и «Советский композитор» миллионными тиражами. Вот лишь малая часть.
Понятно, почему автор решил вставить в роман и этот эпизод. Он обыгрывает заезженный штамп, о якобы гонениях на Битлов, которых увы не было. Ведь Леннон, внимание! Ту-дум! Был левым. Придерживался крайне левых взглядов и его музыка всегда считалась прогрессивной. Его с огромной охотой издавали. А вот песни после альбома «Желтая подлодка» перестали выпускать. И причина вовсе не в запрете, а в том самом скандале с признанием самих Битлов что их альбом – реклама наркотика ЛСД. Но Иванов, будто и не жил в описываемое им время. У него на дворе – тоталитарЫзм. Все бдительно скучны, и по- казарменному мелочны. Все сплошные буквоеды. Верим! Всё так и было, как пишет наш Иванов!
А сколько в книге противопоставлений! Тогда и Сейчас! Россия и СССР! Когда дело касается дорогих сердцу автора купеческих домиков, то Алексей выказывает удивительную душевность в описании оных. …
«то – бывшие Самарские дачи. Купцы жили всякие, знать. У какого-то архиерея тоже была дача»
«….вдоль берега Волги стояли сказочные пряничные теремки – причудливые, как ёлочные игрушки, лубочно весёлые, все в кудрявой резьбе, с фигурными крылечками, с какими-то мансардами и балкончиками, с застеклёнными верандами, с разноцветными фронтонами, с башенками, с кровлями шатром, лодочкой или палаткой.»
«…среди купеческих пассажей с витринами и кирпичных особняков с рядами арочных окон попадались декоративные деревянные домики псевдорусского облика. Это было какое-то завихрение модерна, его называли «ропетовский стиль». Игорь и не знал, что в тридцати километрах от города существует целое гнездовье этих кукольных жар-птичек. Можно сказать, ансамбль. Правда, его единство было безбожно нарушено казёнными новоделами…»
Но сразу же становится скучен и придирчиво-дотошен к облезлым обоям, пятну жира, или засиженному мухами обожуру, если нужно описать интерьер новостроек.
«Одноэтажное и безликое здание пищеблока, сложенное из силикатного кирпича, выглядело как прачечная; впрочем, в прачечных окна заделывали толстыми плитками бутылочно-зелёного стекла…»
«У задней двери громоздились ящики из-под овощей и мятые баки с объедками.»
«…был гостеприимно украшен выцветшим транспарантом «Приятного аппетита!»
«Конечно, решётки здесь поставили не для того, для чего их ставят в тюрьмах, а просто уберегали стёкла от случайного попадания мяча: дети в лагере – озорники. Тем не менее, это были решётки.»
«Впрочем, в толпу нарядных домиков затесались и не очень нарядные – щитовые бараки и белокирпичные коробки.»
И это разбросано в тексте повсюду.
В общем веселая книга. То ли еще будет. Надеюсь автор оправдает.)) Он уже оправдывает.)))
Молодец какой. Шах и мат тебе Совок!
Третья глава посвящена собранию вожатых.
Здесь заправляет всем некая Свистунова. Но вся беда в том, что разговаривает она с коллегами, не так как говорят друг с другом ровесники-студенты, а так как говорят пионервожатые с детьми из отрядов. Когда дети получали задание сделать стенгазету или разучить и исполнить песню, то они могли услышать нечто подобное…
К примеру.
«…– Есть ещё идеи? Чего приуныли, бойцы? Кого-нибудь осенит вспышка разума? – вожатые молчали. – Нет? Тогда всё!
– Эй, стопэ, Наталья! – вдруг забеспокоился физрук…»
«…– Чего такие квёлые? – задорно спросила она вожатых и откинула с глаз крашеную чёлку. – Ну-ка подтянись! Поднять хвост пистолетом!
– Да мы же всегда готовы! – привычной, видимо, шуткой ответили ей девушки-вожатые и принуждённо засмеялись.
– У нас новый сотрудник. Игорь Корзухин. Откуда ты, Игорь?
– Филфак универа, – сказал Игорь.
– Ну и хорошо. Вливайся в коллектив, Игорёк.
– Сейчас вольюсь, – пообещал Игорь.
…. …..– Иришка, тебе маячок: взять шефство над новеньким.
Ему не нравилось, когда его называют Игорьком…»
Если бы в реальной жизни Свистунова обращалась к студентам -вожатым такими фразами, в лучшем случае ее бы не поняли, «ты чего?»,покрутив пальцем у виска.
А вот в разговоре с детьми такие фразы были бы более чем уместны. И так говорили. Учителя с детьми. Это был нарочито задорный тон. Да вот же и автор не даст соврать:
«К четвёртому отряду, расслабленно растянувшемуся по аллее, вдруг подскочила похожая на девочку тётка с пионерским галстуком.
– Чего такие кислые? – бодро крикнула она.»
«– Чего такие сонные? – задорно крикнула Свистуха. Потом отряд построился парами – девочки впереди, мальчики позади…»
«– Попался, который кусался! – старшая вожатая вытолкнула его из куста.
– Почему здесь шляешься? – с подозрением спросила она. – Заболел?
– Да я нечаянно… – растерялся Валерка.»
Вся глава- это смешной детский сад с Свистуновой, где дети из отрядов находятся в роли вожатых! Или вожатые в роли детей!
И это трудно поставить в вину автору. Он в силу возраста просто не мог «снять кальку» с вожатских разговоров тех лет. А помнил только как общались с ним 9 летним мальчиком сами вожатые.
Далее автор знакомит нас с действующими лицами книги. Здесь нет нареканий. Алексей описывает приезд в лагерь новой смены.
Дети знакомятся, болтают. Правда, почему-то детский треп походит больше на бессвязный монолог каждого ребенка в отдельности. Но не будем придираться. Нас ждет, смешное.
Да-а! Нелегко врать про Советский Союз!
Странно ведут себя вожатые.
То сами решают за детей в какой кружок им идти:
«А для Ирины всё было просто и прекрасно. Она выросла в каком-то колхозе, и теперь управляла подчинёнными с крестьянской нерассуждающей хозяйственностью. Чем занять детей? Да чем угодно: в лагере полным-полно кружков, секций и подготовок к разным соревнованиям! Как разобраться в детях? А чего тут сложного? Высокий – на волейбол, крикливый – в хор, умный – пускай играет в шахматы, кривляется – тогда в театральный кружок, а если пойман со спичками или нарушает режим, то грабли в руки и вперёд – на уборку территории. Главное – проследить, чтобы никто не отлынивал.»
И вдруг ближе к концу выясняется, что можно и отлынивать:
"Ирина занималась с теми девочками из средних отрядов, которые не пожелали записаться в кружки. Девочки бродили в некошеной траве вдоль забора, срывали цветы и плели венки.»
Кстати. Это та самая Ирина, которая сама решала, кого, куда, и по каким кружкам распихать!"
То внезапно оказывается , вожатые не распихивают детей по секциям, а интересуются мнением ребят:
«Я это… Я в Дружинный дом хотел идти. В кружок записаться.
– Давай со мной, – сказала Свистуха. – Я туда же.
Валерка покорно потащился за старшей пионервожатой.
– Чего любишь? – деловито поинтересовалась та. – Рисовать? Петь? В шашки играть? В настольный теннис? Или стенгазетой займёшься?».
Получается что автор постоянно сам себя опровергает. Забывая, что писал, пару страниц назад.
А всё потому что первое утверждение –это опять про тоталитарЫзм.
А второе – про то как было на самом деле.
Ведь смысл всех кружков в первую очередь сводился к выработке самостоятельности у пионера. Он сам вырабатывал в себе хобби, и самостоятельно решал, чем заниматься. И да, тем, кто никак не мог определиться советовали: «попробуй то, попробуй это» в качестве ознакомления. Но записаться в кружок мог только сам пионер и никто не мог его «отправить» на волейбол или в хор, на шахматы или в тир.))) В итоге за смену пионер мог посетить все кружки на территории лагеря, какие только желал.
Да вот же и автор книги не даст соврать:
«– Юрик, пошли со мной в кружок, а? – предложил Валерка.
– В какой? – вскинулся Юрик.
Ему тоже было скучно на футболе Лёвы Хлопова. Там его не ценили.
– Не знаю. Много разных. Выберем какой-нибудь.»
«..А на пении чё делают?
– Поют.
– А-а, – Гельбич потоптался, зыркая по сторонам. – Пошли со мной в Дружняк, Лагунов, а? Одному чё-то неохота, а ты всё там знаешь.»
«– А ты кто? – с интересом спросила Жанка.
Гельбич осклабился, с удовольствием разглядывая Жанку.
– Я к вам петь записываюсь.
– Ты чё, петь умеешь? – удивилась Жанка. – Спой.
– Чё спеть? – охотно поддался Гельбич.
– «Чунгу-Чангу».
Гельбич откашлялся, набрал воздуха в грудь и вдруг запел необычным, глубоким и сильным голосом:
– Чунга-Чанга, синий небосвод...»
Поэтому так слаба и шита белыми нитками история с героем – Лагуновым. Он типа бросил кружок художников и за это его подвергла наказанию жестокая Свистунова. За что наказывать, если каждый пионер, куда хотел туда ходил? А мог и не ходить а просто собирать цветы как девочки из средних отрядов.
Вывод напрашивается сам собой: автор гонит отсебятину:
«– Итак, ребята, у нас вопрос. Вот ваш товарищ – Валерий.
Ирина указала на него как на экспонат. Отряд заинтересованно затих.
– А чё я? – пробурчал Валерка со сдержанным вызовом.
Пионеры засмеялись.
– Обсудим его поведение, – предложила Ирина.
– А что он сделал? – спросила из угла глупая Женька Цветкова.»
«– Лагунов отбивается от коллектива, – наконец сообщила Ирина. – Нигде не может укрепиться. В кружок пения записался – сбежал. В кружок рисования записался – тоже сбежал…»
«– Что скажешь в своё оправдание, Лагунов?
– Ничего не скажу! – огрызнулся Валерка.»
Да и что ему ответить, если за такое не наказывают. Да еще товарищеским судом.
Автор не даст соврать:
«– Надо твоего Лагунова проработать.
Игорю это совсем не понравилось. Не многовато ли наказаний для несчастного Валерки? Ведь он ничего не сделал: режим, вроде, не нарушал, ни с кем в отряде не дрался, стёкол не бил, вожатым не хамил.
– Сколько можно его трепать?»
Но Валерку продолжают прорабатывать просто так, от нечего делать.
Искренне жаль Алексея Иванова. Жаль, что воспоминания о детстве, Алексей соединяет с воспоминаниями Щаранского - борца с брежневско - горбачевскими репрессиями.
Алексей Иванов из детской книги ужастика ударяется в политику. Зачем? Читатель устал от книг в которых ему объясняют чужой взгляд на мироустройство. Зачем это всё в детско-юношеской книге о взрослении с элементами хоррора?
Автора порой бросает из одной крайности в другую.
К примеру:
Вожатый Игорь -главный герой «тайно надеялся, что взрослая жизнь отодвинет эту показуху и казёнщину в сторону. А нетушки. Здесь, в пионерлагере «Буревестник», багряная рука взяла его за горло так же крепко, как и прежде.»
А в следующих главах глядя на Олимпиаду по ТВ:
«Игорь вдруг почувствовал щемящую нежность к детям – и к тем идеальным, что были на экране, и к балбесам в своём отряде. И его сердце окатила любовь к своей стране, такой могучей и огромной, часто – неповоротливой, но в глубине – всё равно тёплой и доброй.»
И вдруг:
«Беречь то, чего нет, – абсурд. Но Игорь привык к абсурду. Призывают же беречь идеалы коммунизма, и никто не спятил от удивления.»
Трудно не спятить от удивления. Но то ли еще будет.
Валерка из нигилиста отвергающего все ритуалы взрослых:
«Пятиконечные звёзды, клятвы и всякие будённовки давно превратились в надоевшую, бессмысленную и обязательную глупость – и для детей, и для взрослых, – но в поднятом флаге всё равно сохранялось что-то честное, чистое, настоящее.»
Внезапно становится любителем красной символики:
«Но красный флаг – не игрушечный! И звезда на нём – тоже не игрушечная! Они по-настоящему! Нет, Анастасийка ошибается!.. Впрочем, она не виновата. Не только ей, а всем вокруг наплевать на эти вещи. И на линейки с речёвками, и на флаг со звездой. Хоть красный флаг, хоть синий, хоть серо-буро-малиновый. Хоть пять концов у звезды, хоть двадцать пять. Анастасийке хочется, чтобы ею восхищались, и потому ей всё равно, про что петь: про орлят или про картошку. Но ему, Валерке, не всё равно, про что песня. И отважные орлята воодушевляют его куда больше «Чунги-Чанги».»
И вдруг опять забывает про флаг:
«Эх, всё как всегда. Нету больше тачанок и будёновцев, хотя есть красные флаги и горны. Нету и вампиров, хотя есть странные люди, которые пьют кровь при луне. Пятиконечные красные звёзды сейчас уже ни шиша не значат…»
И вдруг опять вспоминает:
«Это же всё как бы понарошку! Разные там пионерские собрания, флаги, звёздочки, галстуки – они все понарошку!
«Ничего себе “понарошку”!» – чуть не рассердился Валерка.»
Но опять забывает:
«Валерка подумал, что есть колдовство детей: Чёрная комната, Беглые Зэки, разные там Гробы-на-Колёсиках, Автобусы-Мясорубки и Синие Ногти. А есть колдовство взрослых: командиры отрядов, знамёна, звёзды, девизы. Детское колдовство – оно, наверное, для страха: чтобы не открывали дверь кому попало, чтобы не уходили куда-нибудь с незнакомцами, чтобы не ели неизвестную еду. А для чего колдовство взрослых? Чтобы сделать вид, будто все дети – пионеры, «всегда готовы», «дружные, умелые, честные и смелые»?»
А объясняется всё просто.
С одной стороны автор обязан пнуть совок, иначе его книгу не заметят и не похвалят. И о, ужас! Возможно, даже не экранизируют!!!
С другой стороны – у читателя в моде, ностальгия по Союзу. Книгу не будут читать, если она будет огалтело чернить тот период.
С одной стороны –награды и медальки.
С другой – читатели.
Тяжелая ситуация. Приходиться выкручиваться.
И Алексей выкручивается как может, заваливая читателя цитатами достойными общества Баркашова:
«Се-эрп – луна иха, когда кровю пиять на-адо, иль по-одохнут… А молотком кол о-осиновый в йих за-абивають…»
«Для Валерки услышать это было даже хуже, …. вампирская защита от солнца выворачивала наизнанку то, во что верил Валерка, а он верил в красный флаг и красную звезду, в серп и молот и Гражданскую войну, в орлят, которые учатся летать, и в честный коллектив»
«Вот о-они всё совецко на ся и вздевають. За-ащита ихня днём. Кра-асный цвет – кро-овя любимая. А зве-эзда – знак диавольский…
– Пентаграмма!.. – прошептал Игорь.»
«Дело было в том, что мир, такой привычный, понятный и родной, оказался ненастоящим. Не пионерлагерь, а пищеблок. Не мораль, а маскировка. Не символы государства, а магические обереги.» - раскрывает основную мысль пред наивным читателем автор «Пищеблока»
«Валерка теперь знал эту тайну. И ему было горько от разочарования.»
Вампиры так внедрились в общество, что протащили в страну свою символику, кол-молоток, луну- серп, кровавое знамя.
Но вновь перед Алексеем Ивановым маячит страх, что он перегнул палку, и читатели «Утомленные солнцем», «Предстоянием» и «Сволочами» не оценят данный пассаж.
И тогда вдруг у главного героя у Валерки, разочарование сменяется горячей привязанностью к алому стягу и звездам:
«Они, люди, сами виноваты. Они наплевали на тайну, скрытую в алых знамёнах и пятиконечных звёздах, в серпе и молоте. Людям эта тайна оказалась не нужна. А вампирам – нужна. Вампиры не просто обманывали и не просто пили кровь; они извратили всю суть серпа и молота, всю суть флага и звезды. Но Валерке эта суть была очень дорога. Чем ещё дорожить-то? Олимпийскими рублями?»
Читать это весело и приятно, если не обращать внимания на писателя и его колебания то влево то вправо. То нашим, то вашим.
А еще в книге есть чиновничий беспредел .Игоря,(главный герой, вожатый) настоятельно просят отдать Веронику Петру(сосед главного героя) для соития, ведь у Саши мама с папой в исполкоме. А если Игорь откажется, то вылетит из института и Вероника вслед за ним.
Вот он безжалостный партократизм в действии!
«– У Плоткина отец – завотделом капстроительства в обкоме. Мать – заместитель начальника в гороно. Если ты ихнего сыночка обидишь, они тебя в порошок разотрут. Вылетишь из вуза и в армию загремишь.»
«Ситуация понятна. Да, Веронике следовало отшить Плоткина, – а что потом? А потом ничего хорошего. Золотой мальчик мог обидеться и нажаловаться родителям, и строптивая студентка птицей бы вылетела из института, дабы не действовать травмированному юноше на нервы.»
Могли ли завотделом капстроительства и завначальника гороно выгнать из универа кого бы то ни было? Этот вопрос я оставлю на совести автора. Любой такой шаг повлек бы за собой лишь смех в деканате. Увольняли из универа за воровство, за уголовные преступления. Но за летние романы! Ха! Никто не был ханжой. И все понимали, что такое студент-практикант.
Вероятно, Иванову важно сказать, что и раньше была золотая молодежь, и раньше чиновники не знали меры. Но забрать девушку, Алексей? Это уже не верю!
А вот зачем выдумывать про проблемы с жильем, Алексей? Зачем писать такое?
«Квартира – это предел мечтаний. Многие только к пенсии получали отдельное жильё. И самому Игорю о квартире, тем более кооперативной, даже думать не приходилось. У мамы зарплата маленькая, и на однушку не скопить.»
И это в 80е!
При тотальном жилищном строительстве. Не имеющим аналогов в истории Земли.
А Ведь каждый горожанин имеет квартиру в городе. И помнит что досталась она ему не через ипотеку, а бесплатно. Пройдитесь по городу и посмотрите вокруг. 80% это жилые дома времен СССР. Тут даже слов не нужно. Просто пройдитесь...
После всего выше изложенного, книгу смело можно рекомендовать к прочтению, как образчик воспоминаний «как я провел этим летом».
И напоследок.
Можно жить вымученно однообразной жизнью, но как жить вымученно разнообразной жизнью? Знает только автор «Пищеблока»
Всё в этой книге противоречиво.
И это я еще не комментирую фразы типа:
«А ведь Лёва – красивый мальчик. Эдакий маленький истинный ариец. Да, он честный, ответственный и справедливый, как и положено пионеру. Но от его слов веет странным замогильным холодом.»
И красивый! Но фашист! И честный И ответственный! Но вампир!
И похвалил! И поругал!
«…они уже не терялись, а умело обводили соперников, пасовали друг другу и действовали сообща.»
«Он [Лева] напоминал комиссара, который гонит бойцов в атаку, успевая поточнее направить самых рьяных и пригрозить расстрелом тем, кто отстаёт.»
И похвалил! И поругал!
В общем как говорит сам автор:
"Лагерь жил какой-то слишком шумной, многолюдной и вымученно разнообразной жизнью."
Одной фразой!
И похвалил! И поругал!
.