Книга Софьи Синицкой "Сияние "жеможаха"
Жизнь не стоит на месте: как много всего появилось за последние 20 лет.
Мне всегда казалось, что книги - это то, что останется всегда неизменным, и неважно, в каком формате - печатном или электронном. В любом случае литература остается искусством СЛОВА. Нуждается ли это слово в новых формах?
На рубеже прошлых веков футуристы уже занимались подобным. Очень люблю творчество Председателя Земного шара, его "Заклятие смехом" особенно:
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных — смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево,
Усмей, осмей, смешики, смешики,
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Хлебников берет за основу слово "смех" и создает действительно весёлое, заразительное стихотворение. Однако вряд ли кто-то будет это стихотворение учить "для себя", шептать его строчки в лунную ночь. Зачем? Когда есть такие простые, щемящие слова, написанные современником:
И ветер, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно. (Иван Бунин)
В этом плане еще более показательно творчество Алексея Кручёных:
Дыр бул щил
убещур
скум
вы со бу
р л эз.
Смысл? Смысл и самого стихотворения и подобного словотворчества?
И время пережили стихотворения других поэтов.
Нечто подобное этому "дыр бул щил" пробует наша литература сегодня. Только занимаются писатели поиском не нового слова, а новой формы. После оглашения шорт-листа премии "Ясная Поляна" Владислав Отрошенко, писатель и лауреат прошлых лет, сказал:
"Сегодня современные авторы пишут так, что на них практически невозможно навесить тех привычных ярлыков, которые вешались в 90-е годы, в начале нулевых годов: что это реализм, это постмодернизм, это еще какие-то измы. Что-то происходит сегодня с русской литературой, какая-то перестройка всех внутренних механизмов".
Действительно, "что-то происходит" и не только с самой литературой, но и с жюри, оргкомитетом и теми, кто отвечает за отбор книг, выдвигаемых на разные премии. Наш "великий и могучий" под пером лауреатов этого года изобилует нецензурной лексикой (иногда даже хочется посчитать, какой процент литературных слов приходится на жаргонизмы и феню. Уж лучше бы занимались словотворчеством).
Все больше и больше входят в моду новые жанры, не всегда оправданные и нужные. Поиск себя, своего места в новом технологическом веке приводит к непонятным фантасмагориям там, где это совсем ни к чему. Такой мне показалась книга Софьи Синицкой "Сияние "жеможаха".
Три повести, объединённые в одну книгу. Серьёзные темы: репрессии, блокада и сражения Великой Отечественной. И вместе с тем какие-то лубочные картинки, ненастоящие, придуманные герои, как будто всё - сценарий кукольного театра, как будто все - петрушки, которых делает главный герой первой части Гришка.
У каждой повести свой жанр: «Гриша Недоквасов» - гротеск, «Система полковника Смолова и майора Перова» - фантасмагория, «Купчик и Акулька Дура, или Искупление грехов святой Алиеноры Аквитанской» - феерия, и все три далеки от этих жанров. Скажем так, повести вообще достаточно сложно отличить друг от друга в жанром плане. Да и не только в жанровом.
Тяжёлая книга для восприятия.
Вот детский дом для детей врагов народа.
"Костик просовывал ладонь в щель между гнилыми досками и шевелил «свободными» пальцами. Сам он был на зоне, а пальцы – на свободе. Для детдомовцев понятие «свободы» было совершенно абстрактным, они росли за забором и не знали, как выглядит другой населённый пункт – город или деревня. Костик же хлебнул «свободы» в поселковых клубах, он-то знал, что такое вольная жизнь. Костику хотелось на «свободу», ему представлялось, что «на свободе» он всегда будет с мамой, которую давным-давно не видел и устал уже ждать, Грише не придётся ездить с Петрушкой по дальним тюрьмам, они будут все вместе жить в каком-нибудь хорошем домике на берегу реки, плавать в лодке, ловить рыбу. Без детского плача, без крика охранников. Сами, одни, в тишине".
А вот письмо немецкого солдата домой, на родину.
«Дорогая моя бабушка! Ты, конечно, никогда не прочитаешь эти строки, а я, скорее всего, не смогу тебя больше обнять. С каждым днём я теряю надежду выбраться из этой ледяной ловушки.
Нам дали худую одежду и плохие сапоги. На голове каска, под каской пилотка – примерно как рыцарский шлем с подшлемником. Вчера у Виллиха уши примёрзли к каске, он не мог её снять, пришлось вести его в баню в этой каске. В бане он чуть не задохнулся. Русские – дикий народ, у них в бане нет трубы. Как они не угорают?
Страшный холод, недостаточный провиант и атаки партизан отнимают все наши силы. А недавно мы были поражены странным, сверхъестественным явлением. Нашей группе надо было пройти через лес и болото. Мы взяли деревенского мальчика, чтобы он вывел нас к пункту под названием Пустынька. Мальчик сказал, что идти от силы час. Мы шли целый день, казалось, мальчик заблудился. Он шёл вперёд и вперёд сквозь сугробы, махал нам рукой и звал: “Сюда! Сюда!” Вечером стало ясно, что он нам голову морочит. Виллих решил его пристрелить. Мальчик сидел под деревом. Виллих подошёл к нему и закричал от удивления – мальчик был мёртвый, но не такой, будто сейчас только умер, а с признаками давнего разложения. Можно было подумать, что он сидит так под деревом уже несколько месяцев. Мы заснули под открытым небом, и, что поразительно, маленький покойник каждому из нас явился во сне".
И тот, и другой НЕСВОБОДНЫ. И тот, и другой - символ времени, символ несправедливости.
Тяжёлая тема подкреплена непонятной "фантасмагорией", надо продираться через перипетии судеб, сюжета. Если бы этими же словами, эти же герои, но без никому не нужного поиска жанра, получилась бы действительно достойная книга. Достаточно прочитать этот глубокий философский диалог, чтобы убедиться:
" - Родину люблю. Целовека – нет.
– Как можно любить Родину и не любить человека? Ведь Родина – это люди.
– Мало порядоцных. Некого любить.
– Калибанов, мне кажется, что в глубине души вы незлой человек.
– Души нет. Есть партийное сознание.
– Как вы думаете, что нас ждёт после войны?
– Меня ждёт жизнь вецная здесь, на земле, поскольку я незаменимый кадр.
– А меня?
– Вас отправят в избушецку на горке, будете ребяток нянцить, цаёк пить. За заслуги перед Отецеством.
– Каких ребяток?
– Невинно убиенных, андельцев. В андельском приюте трудовую книжецку оформят .
А так переосмысление эпохи 30-40 годов оказалось слишком осовремененным, порой даже непонятным.
А ведь и идея, и название привлекают.
«Жеможаха» образовалась из церковнославянского «показывай ученикам Твоим славу Твою, яко же можаху». Слияние на фонетическом уровне подарило "жеможаху" - слово, которое несколько раз обыгрывается в книге. Так, например, прозвали ненавистную начальницу детского дома.
Непонятный стиль мне помешал получить удовольствие от прочитанного настолько, что я вновь задаюсь вопросом: почему такие "странные" книги претендуют на престижные премии?