Среди полной разрухи и всеобщего купи-продай, плотно надвинув старую мамину заячью шапку на лоб и уши, еду я.
По вагону холодной электрички, как огромный ком грязного снега, катятся "нехорошие слова". Иначе тут, видимо, не скажешь. Перестройка. Перестройка. Что это такое? И почему её так все ругают? Хочу спросить, но боюсь, вдруг мама опять начнёт плакать.
"Спекулянсткие" тележки, баулы, перегар.
Позади остаётся вокзал, вагоны, вагоны... Беженцы.
Я бегу, ты бежишь, мы бежим. А куда мы бежим? И куда будут бежать все эти люди, что заполонили маленькое здание вокзала? Люди, что мёрзнут стоя в домашних тапках, прижимая к груди кульки из тряпья, в которое завернуты их дети?
И почему, собственно, бежать? Мой дом. И яблоня у дома моя. Мы её вместе с дедом сажали. И шкатулка, из старой гильзы, та что с рисунком необычным. Под кроватью. Осталась. В моем доме, под моей кроватью. Камешки, стекляшки, мамино кольцо из малахита...
Почему мы бежим? Почему?
Интересно, какой он "теплости"?
С картошкой пирожок. Наверно.
Хлюпать носом и греть руки. Здорово.
Только ест его какой-то усач, сидящий на соседней лавке.
Мне вдруг становится жарко. "Заяц" резко колет лоб и виски.
Кто придумал эти пирожки, шапки, войну?
Всё стёрлось. Забылось. Пережилось. Ничего не помню.
Только иногда кажется, что даже спустя почти тридцать лет, я все еще куда-то бегу.