Лизавета бежала по улице, спотыкаясь о замерзшие комья грязи: уже ударили морозы, а снег ещё не выпал. Огненно-рыжие волосы выбились из-под платка, щеки разрумянились от бега и волнения.
- Лизка, Колька твой приехал.
Лизавета на ходу махнула рукой соседке, мол, знаю.
Взбежав по ступенькам в сени, она остановилась: перед ней стоял Николай живой, невредимый. Оглядев мужа с головы до ног (в гимнастерке, казалось, стал ещё шире в плечах), Женщина бросилась ему на шею, целовала глаза, щёки, губы, а в голове билась мысль: «Целый, дождалась, приехал». Николай стоял, как вкопанный и все повторял: «Лизонька, Лиза». Когда жена, наконец, выпустила его из своих объятий, отстранился немного, поправил форму, и, отведя глаза, сказал:
- Ненадолго я, Лиз. Обратно мне надо.
- Как? Война-то кончилась, Коленька, - непонимающе смотрела ему в лицо женщина.
- Жена у меня там.
- Жена?.. А я-то кто тогда? –Лиза опустилась на скамью, радом с ведром воды, окунула руку, отёрла лицо.
Она сидела, не шевелясь, уставившись в полумрак сеней, не понимая, о чём говорит муж.
- Я у матери заночую. Мальчишки где?
- У матери, - произнесла Лиза, все с тем же отстранённым выражением лица.
Николай топтался на месте, как будто ещё что-то хотел сказать, а потом, не найдя слов, вышел на улицу.
- Вот и дождалась,- прошептала Лиза, а из глаз градом катились слёзы.
Николая, как и многих из их села, мобилизовали в сорок первом. Дома остались молодая жена и два сынишки, одному два года, другому четыре. Да и самому Кольке только двадцать три годочка, ох как помирать не хотелось. Повезло ему, на Дальний Восток отправили. Там боев не было, повоевать только в сорок пятом довелось, а «За отвагу» всё же медаль заработал. Не сказать, что там жизнь спокойная да вольготная была, но всё легче, чем у немца перед носом в окопе. Как-то вышло, с девушкой познакомился, из местных, Любой, уж такая красавица, точно куколка. Запала она Николаю в душу, ухаживать стал, забыв про жену с сыновьями. И Коля ей полюбился, так и сладилось у них. Разве же они виноваты, что кругом война, а они счастье нашли? Весной сорок пятого Люба дочку родила. А потом и победа. Колю демобилизовали, как японцы капитулировали. Пожив недолго с Любой и дочкой, Николай на родину засобирался: надо мать да сыновей навестить, ждут они. Обещал к новому году насовсем приехать, а Люба, проводив его на поезд, залилась слезами горькими – знала, не вернется больше…
***
- Это как, ты назад вернешься? – мать присела от неожиданной новости, всплеснув руками.
- Семья там у меня, жена, дочка.
- Лизка жена твоя. А сыновей на кого оставишь?
- Подрастут, в город к себе заберу.
- Подрастут? А ты их вырасти сперва! – мать, тётка Авдотья, раскраснелась от злости. – Лизка все жилы вытянула, чтоб хозяйства не нарушить, и дома за двоих, и в колхозе работала. Пашке десятый год только, а он за взрослого мужика сработает, пупок надрывает. Мы всю войну молились, лишь бы тебя на Германский фронт не отправили, а ты там шашни крутил? Отец хоть такого срама не видит, не дожил, отхлестал бы тебя, как мальца, не посмотрел бы, что с медалями пришёл. В каждом дому похоронки получали, сколько немцы проклятые побили, а тебя, дурака, уберег бог, а ты вон чего, - Авдотья на минуту замолчала, вытирая слёзы передником, а потом заговорила другим, твёрдым, голосом. – Невестка у меня одна, Лизавета, другую не приму. И приблудыша твоего не приму. Тут семья твоя. Уедешь – будем считать, что с войны не вернулся. Нету тогда сына у меня.
Авдотья хоть вроде и дала сыну решать ехать или нет, а сама думает, как бы не пускать его, побежала к Лизке. Та с домашними делами управляется, как ни в чем не бывало, только глаза красные, видно ревела.
- Скатертью дорожка. Жили без него пять лет почти, и теперь проживем: война кончилась, помощники у меня вон какие растут, - Лиза говорит, а внутри все сжимается. Уж как любила она Коленьку своего, как ждала.
***
Николай месяц прожил у матери, по хозяйству помогал, сыновей делам учил. К Лизе тоже захаживал, помогал; она хоть баба и шустрая, а без мужских рук тяжело в хозяйстве. Хорошо было отдохнуть, а там Люба ждёт. Начал собираться, а тут мать: «Помоги хоть с севом управиться, останься до весны. Тяжко ведь бабам одним да пацанятам маленьким. Мужиков-то здоровых и нет почти». Авдотья хоть и уговаривает, а сама потихоньку паспорт у сына припрятала, чтоб не надумал без её ведома ехать.
Остался Коля до сева. Председатель приходил, в колхоз звал. Николай на скотный двор до весны работать пошёл. А там сев, за севом сенокос, не успели передохнуть – зерно убирать пора. Как тут в страду уедешь. Да и с Лизой вроде бы опять все сладилось, мальчишки в отце души не чают. Видно, где родился, там и пригодился, не зря говорят.
Только всё равно сердце иногда щемило, как вспомнит про Любу. А как выпьет, вроде и полегче станет. И уж тогда удали девать некуда – хоть в пляс, хоть в драку, хоть работать за троих. Не любила Лиза, когда муж выпивает, боялась за него. Так и произошло, чего она боялась.
Однажды скот колхозный перегоняли на дальнее пастбище. Пастухи дед старый да два мальчонки, лет по десять. Николай помогать вызвался, а сам выпил до этого.
- Иди Колька, без тебя справимся, парни у меня смышленые. Скотина пьяных не любит, - дед как будто предчувствовал беду.
Но Колька не послушал, только звонче кнутом щелкал, да посвистывал, подгоняя коров...
- Тёть Лиз, дядю Колю бык запырял, - еле высказал мальчишка-пастух, запыхавшись от быстрого бега.
***
- И годика после войны не прожил, знать, отпустить его надо было. Ни мне счастья, ни ей не досталось, Лизавета уже не плакала, слёз не осталось. - Снова одна, теперь уж и ждать некого. Сколько мужиков домой не вернулись, а мой пришёл, да не на долго. Знать, по ошибке война его живым оставила…