Собрала как то Умила, дочь шкурника нашего, ныне почившего уже, почитай, как двенадцатую зиму, девок на ночёвню. Ну а чего? Дело молодое. А то ведь, мужиками обзаведутся, детей малых наделают, и времени посплетничать даже не будет, не то, что бы, вот так, запросто, ночь пробездельничать.
Так вот, баню натопили, банника сбором ягодным задобрили, что бы в питьё да кушанье силу свою не напустил, да и заперлись на всю ночь. Парятся, вениками друг дружку стегают, смеются. А как разгорячатся, в предбаннике стол накрыт, квасок холодный, да выварка ягодная. Байки травят, парней молодых обсуждают, страшными историями про силу гнилую друг дружку стращают. Вот с историй этих и началось всё.
- А я вот ничего не боюсь! – говорит Умила, попивая с чарки квас. – Вот нет во мне страха с детства, как в пятилетнем возрасте на болоте с кимором повстречалась, когда с мамкой ползуниху собирали. Огромный, что слобень, смердящий как боров. Вот как вас вижу, так на него смотрела. А не тронул он меня, увидав, что не боюсь. Сила гнилая, она страх чует. А коль страха нет перед ней, и человек для ней как место пустое.
- Так уж и не боишься? – спросил кто-то из девок – Все боятся чего-то.
- А я не боюсь. Все боятся, а я нет. Вот на что хочешь, поспорим давай. Вот возьму, из бани в ночь и выйду!
- Выйти каждый горазд. – начали подначивать девки – А не застращает тебя, в чём мать на свет принесла, до ручья спуститься и камыш сорвать?
- А не застращает! – гордо заявила Умила, сбросила полотенце, да дверь на улицу и распахнула.
Смотрят девки, как та по тропе пошла с пригорка, да в темноте и растворилась. Ждут. Прошло время, а не возвращается. Кто-то переживать начал, говорить, мол, сходить бы надо. Да боязно всем. Вдруг слышать, звук шагов босых по земле влажной. Смотрят, идёт Умила, камыш в руке несёт. А в другой руке ткань разноцветная, золотом, да серебром блестит в свете луны. Идёт, улыбается, будто не к ручью в темноте ходила, а на празднике подарок получила.
Заперли девки дверь, да давай находку рассматривать. А Умила и рассказывает.
- Вышла я к ручью. Смотрю туман опустился холодный, ну будто мертвец надышал. Я аж кожей гусиной покрылась. Было уже, назад хотела, но уговор был камыш принести. Вошла в туман, а там и не разобрать, где тропа, где берег заканчивается и где вода начинается. На силу мосток нашла, да только сидит так кто-то. Показалось, будто мужик какой, а я в чём мать в этот свет принесла. Не страшно, но кто знает, что на уме у него? Спряталась я в траву, жду когда уйдёт. Продрогла так, что зубы стучат. А тот сидит, как на печи в хате, не шелохнётся, комара не пристукнет. Решила, тогда, я сама выйти, да потихоньку камыш и сорвать. Прокралась по мосточку, там где поросль поближе, дотянулась, сорвала. А сама на мужика того глазом кошу. Сидит, не шелохнётся. Будто спит. На наших не похож. Волосы больно длинные. Наши мужики так не отращивают.
Взяла я камыш, да обратно к бане, но интерес меня взял, кто же там. Вернулась, встала поодаль да окликнула. Сидит и не вздрогнет даже. Подошла я к нему, да как стукну кулаком, он обернулся и на мосток упал. Смотрю я, а то мертвец, давно уж трухлявый, как колода старая. Глазницы пустые, губы сухие, будто глина в солнечный день, кожа как бумага истлевшая. Толкнула я его ногой, а он лёгкий, как перо утиное, скатился с мостка и в воду. Как ветка сухая поплыл по ручью. А как в темноте скрылся, за ним и туман развеялся, как по наговору.
Удивилась я, да ладно. Холодно, идти нужно. Только смотрю, а мертвец оставил что-то. Подняла я, а то платье это.
Удивились девки рассказу, похвалили подругу за храбрость такую, только не рискнули руками платье трогать. А как утро настало, разбрелись по домам. Быстро историю, что ночью произошла, по деревне разнесли. Стал люд собираться у дома шкурника. Всем охота на диковинку посмотреть. А посмотреть есть на что. Платье красоты не виданной. Только знатным дамам из самого Княжества такие носить. Шелка разноцветные, ремешки из кожи змеиной, и всё это с орнаментом золотым, да клёпками серебряными. Явно мастер платье шил.
Все Умилу хвалят, а бабы и подбивают её примерить. Только сестра младшая, Смирена, тихо так, просит вернуть платье туда, где взято было. Не доброе это дело живых обирать, а мертвецов и подавно. Но, посмеялась Умила.
- Да что ты знаешь, сопля мелкая? Сила гнилая по законам живёт. Если не боишься её, ничего она тебе не сделает. Да и зачем мертвяку платье такое, в каком только замуж выходить? Не в гробу же ему в нём прохлаждаться. А точно, а выйду я в этом платье замуж! – заявила девка. А бабы и одобрили. Ещё бы, в таком платье, да первая на выдан будет.
Не долго думая, взяла Умила, да платье надела. То как раз в пору пришлось. Вышла она в середину светёлки, хвастается, а бабы да девки хвалят. Кто восхищается, а кто зависти не скрывает. А как снять платье попыталась, так не смогла. Затянулись ремешки и ослабляться не хотят. А чем больше тянешь, тем сильнее узелки затягиваются. Всё в шутку вначале обернулось, да потом испугалась девка взаправду. Платье тесное стало, не продохнуть. А под ним будто змеи по телу ползают, ноги да руки сдавливают. Заголосила девка, на пол упала. Кинулись ей помогать, да не тут-то было. Ремешки, что из кожи змеиной, и вправду в змей обратились. Шипят, жалом на окружающих цокают. Испугались бабы, разбежались. А девка на полу корчиться осталась. Отец прибежал на крик этот, помочь хотел, да только чем сильнее тянет, тем платье сильнее сжимается, будто в кожу врастает. А змеи пуще прежнего кидаются. Уж как, не знаю, додумалась Смирена, сестра её, в баню сбегать да кипятка крутого принести. Окатила сестру кипятком. Та, хоть и обварилась, но и змеи на платье замерли и вновь ремешками обернулись. Содрала Смирена платье с сестры, да за дверь швырнула. А Умила под лавку забилась, калачиком свернулась и выть начала, как псина. Смотрят, а она вся в покусах змеиных.
Знахарку позвали, та травами отпоила. Только вот девка, как умом помутилась. В глазах ужас застыл.
Платье то это злосчастное, мужики сжечь хотели, да только не горит оно. Хотели к ручью оттащить, так даже крюками трогать страшно. Будто живое оно становится, как только тронешь. Зашевелится ткань и начинают из платья змеи ползти в разные стороны, да под завалинки в дома пробираться. Так и оставили его в пыли валяться. Решили, что лучше за сечником вольным послать. Так и поступили. Отправили Варяжко. Парня, что давно к Умиле в женихи набивался.
День прошёл, а люд темнее тучи ходит. Очень уж тряпка эта страхов нагнала. Да и змеи по всей деревне ползают. Кого ужалят, а кого просто напугают. А как солнце село, иная напасть пришла. Опустился туман на деревню. Холодный, будто мертвец надышал. А вскоре и сам мертвец появился, будто из воздуха возник.
Стоит под окнами дома шкурника, пальцем на платье указывает и воет.
- Взяла! Выходи и отдавай! – повторяет мертвец.
А у Умилы от страха душа в пяты ушла. Боязно ей до смерти, но вой мертвеца такой, что вот-вот кровь из ушей пойдёт. Забилась она под лавку, уши руками закрыла и мычит. Сестра её, Смирена, ставню приоткрыла и как крикнет – Вон платье твоё, забирай и уходи! – да только мертвец на своём стоит, пальцем указывает и вернуть требует. Так до рассвета и простоял. А как туман с рассветом рассеялся, так, кто кур недосчитался, кто уток. У кого поросята издохли.
Прибежали люди к дому шкурника и давай ответ с него требовать, да требовать, что бы возместил ущерб причиненный. Не по нраву это было ему, да ругаться с соседями ещё меньше хочется. Пусть не его вина, а дочери, но ответ держать надо. Отдал живность со своего подворья, да пообещал, что как сечника гонец приведёт, сам с тем и расплатится. А коли денег не хватит, дочь старшую в рабство продаст.
Успокоились соседи, притихли. Да только ночью повторилось всё. А на утро опять, кто птицы, кто другой живности не досчитался. А после третьей ночи и пару стариков на деревне к Кондратию отправились.
Затихла деревня. Днём на улицу никто не выйдет, а ночью и подавно. Кто ставни наглухо заколотил, а кто в бане заперся. Ждёт возвращения мертвеца.
Аккурат к закату гонец вернулся. Из сил выбился, но успел. Отдышался минуту, воды студёной безмерно выпил, чуть голоса не лишился. Стали его расспрашивать, где, мол, Варяжко ты был? Почему сечника не призвал.
А тот и отвечает, что нет сечников в деревнях ближайших. Узнал он у старика одного, из ведунов тот, что не поможет тут сечник, так как не успеет. До ближайшего сечника одна луна пути, а потом одна луна обратно. Да только мертвец за платьем своим приходить будет всего луну одну. И каждую ночь он будет жизни из деревни забирать. Вначале живность, а потом и за людей примется. А в последнюю ночь вся деревня сгинет. Будто бывало это уже так. Сила гнилая по своим законам живёт. То, что, Умила платье надела, да в голос сказала, что замуж в нём выйдет, это она себя мертвецу, как невестой, пообещала. Пока не получит он обещанного, или откуп не получит, не уйдёт. А откупом будет всё живое, что в деревне есть. Так что, или девка должна к мертвецу идти добровольно, платье на себя надев, или всем, кто жить хочет, бежать надо как можно дальше.
Загалдели люди. Начали требовать отдать мертвецу Умилу. Да только, какое там. Она на разум ослабла. Как псина испуганная пол лавкой третью ночь лежит и лбом об пол бьётся. Только к рассвету успокаивается. Попытались выманить, да не даётся. А далась бы, так как платье заставить надеть. Пока возились, тут и солнце село.
Разбежались люди по хатам, заперлись, дрожат. Каждый небеса молит, что бы до рассвета дожить. Как ночь настала, так враз туман на деревню опустился. Стоит мертвец, пальцем на платье указывает и воет.
- Взяла! Выходи и отдавай!
Смотрят люди в щёлочки, кто от страха, кто из любопытства, а кто надеется знак увидать, кого на этот раз мертвец приберёт. Глядь, а из дома шкурника выходит кто-то. Смотрят, а то Смирена.
Вышла девчушка, лицом бледная, сама как осиновый лист на ветру трясётся. Медленно, не смело, мимо мертвеца прошла, тот даже глазницы пустые в её сторону не повернул, стоит и выть продолжает. Подошла девчонка к платью, взяла его в руки, да не смотря на то, что из него змеи клубками под ноги ей выпадали, на себя да и надела. Враз платье в пору пришлось ей, ремешки затянулись, а мертвец замолчал и глазницы пустые в сторону девки повернул. Стоят, молча, друг на дружку смотрят, да так до самой зори и простояли, как два изваяния. А с первыми лучами солнца растворился туман, а вместе с туманом и мертвец и Смирена. Никто в ту ночь в деревне не умер.
Умила после этой ночи успокоилась, но на ум всё равно слаба осталась. Шибко страха натерпелась. Такую её Варяжко в жены брать не захотел. Да и никто не захотел. Пропала потом она. Кто говорил, в лес ушла, а кто рассказывал, что отец её в рабыни и продал кому-то с того берега плоского озера. Сам-то, шкурник, недолго по свету ходил. Следующей зимой приобнял его Кондратий.
Дочку его младшую, Смирену, помнят тут все. Кто-то верит, что жива она и вернётся однажды. Дом их берегут. Ещё бы, не пожертвовала бы девка собой, может и никого в деревне не осталось бы. А ей то, на тот момент, всего тринадцать было.
___________
Коли понравилась вам история, али поучительная чем была, так вы голос свой оставьте. А ежели вопрос какой возник, так словом молвите.
Ну, и коли не трудно, подписаться не забудьте, дабы не пропустить чего, что опосля будет.