Архив, зима 2018 года
10 января 2018 года газета “Le Monde” представила общественности Франции обращение ста известных ее гражданок в защиту сильного пола, с трудом сдерживающего отчаянный натиск обвинений в секс-насилии, спровоцированный Интернет-движением под лозунгом “#MeToo”. Оно же в свою очередь стало ответной мерой по обличению домогательств в отношении женщин в среде медиаиндустрии. Парадоксально, не правда ли: страна-прародительница феминизма возражает против освобождения женщин от сексуальной эксплуатации. Вот и учредители новоявленного движения с американского континента расценили данную акцию как предательство и обрушили на отважных француженок поток ненависти, начиная с обвинений в примитивном сексизме и заканчивая диагнозом лоботомии целого поколения подписантов. Так в какой момент механизм феминистической борьбы вдруг повернул вспять и посеял рознь среди адептов одной веры?
Причина распрей лежит в идеологическом дискурсе двух поистине разных цивилизаций: относительно молодой пуританской культуры Америки и древней поведенческой модели Европы с рудиментами еще дохристианской эпохи. Костяк первой составляет отвержение идеи гедонизма, в том числе и в сексуальной стороне жизни общества. Стержень консервативного пуританизма – отрицание тела как чего-то грешного и порочного. А потому и сексуальная революция середины прошлого века в Америке послужила скорее инструментом протеста против укоренившейся системы, чем создания нового общества в условиях нового времени. История же Франции еще помнит культ человеческого тела – время прославления физической красоты, органическим элементом которой являлось вполне конкретное понятие сексуальности. «Бунт шестидесятых» в этом случае хоть и воспринимался так же остро, как в Штатах, но не был направлен на мимикрию религиозных верований и нравственных установок целой нации. Принцип действия маятника, вполне ожидаемый с учетом подноготной этих радикальных изменений именно в Америке, вступил там в свои права в 80-х годах XX века и представлял собой самовольный возврат местного общества к патриархальным традициям как в семье, так и в сферах взаимного влияния политики и культуры.
Более яркий для нас этап повсеместного развития феминистической идеи (оставив в стороне непререкаемые достижения суфражизма) приходится на 50-60-е годы XX века – публикация ныне настольной книги каждой уважающей себя феминистки «Второй пол» авторства Симоны де Бовуар, представительницы экзистенциализма, возымела грандиозный эффект как в Штатах, так и во Франции – родине самой писательницы. Однако разветвление идеологии, задуманной единой, уже дает о себе знать: корни французского феминизма уходят в идеи школы экзистенциальной философии, а американского – в многовековую борьбу за права граждан, на которой построено не только продемократическое законодательство США, но и самосознание американской нации. Бесспорно, по многим вопросам и американский и французский феминизм мыслит схоже – искоренение насилия и дискриминации в целом, предоставление права на абортацию в частности. Но если американская феминистическая традиция полагает, что женщина должна быть сильной как мужчина, и требует перекраивания законодательной базы ради обретения женщиной этой силы, то французская говорит, что женщина должна быть сильной, оставаясь женщиной, а измене подлежит исключительно когнитивная сторона общественной жизни, а не законодательная. Иначе говоря, центр тяжести французская женская мысль переносит с «женщины» на «женское», что подразумевает развитие «женского» в мышлении и языке вне зависимости от пола участника социального процесса. «Манифест ста известных французских женщин» вскрыл давнюю проблему различия методов защиты прав женщин однако не просто в границах одного государства или возрастной группы, а сравнивая разные культурные наследия в рамках их принадлежности к религиям одного толка. Проще говоря, в дискурсе принимают участие вполне себе родственные души, представители схожий конфессий, не прибегая к сравнению с цивилизациями, разделяющими диаметрально противоположные взгляды на роль женщины в семье и государстве. Также именно это письмо излагает противоречивость последствий, казалось бы, положительной действий по отстаиванию интересов слабого пола. Феминизм во Франции стремится к достижению женщиной такого положения в обществе, при котором она будет иметь равные с мужчиной права, не лишая себя при этом привилегии быть женщиной – но главное, не открещиваясь от тех рисков, которые предполагает это положение. Не занимая навязанную позицию жертвы. «Изнасилование — это преступление. Но настойчивое и неуклюжее соблазнение нельзя считать преступлением, а галантность — проявлением агрессивного мачизма», — гласит «Манифест 100 французских женщин». По словам его составительниц, «свобода приставать к женщинам — неотъемлемая часть сексуальной свободы», и лишь неаккуратное прикосновение не может ставить вопрос чести и достоинства ребром, необратимо провозглашая кого-либо жертвой насилия. Позиция жертвы отнюдь неудобна для человека, берущегося отстаивать свои права: данная позиция изначально лишает человека свободы воли и перекладывает ответственность с него на агрессора, что противоречит самой сути защиты прав и достоинства.
«Мир захлестнула волна пуританства», — провозглашают француженки, надеясь, что угроза ущемления сексуальной свободы, с таким трудом достигнутой в 60-х годах прошлого века, поднимет общественный резонанс. Пытаясь быть голосом здравого смысла, манифест обозначает проблему столкновения желания активистов составить номенклатуру допустимых к оказанию знаков внимания с сигналами невербального характера, диктуемыми иррациональной природой человека, в реальном общении.
Профили активистов в социальных сетях, ставшие Стеной Плача для одних и Лобным местом для других, не предполагают платформы для равноправно-го и полного размещения доказательной базы в вопросе своей защиты, что оставляет «обвиненных» (употребляю в кавычках в целях разграничения понятия общественного и юридического обвинения) в бесчинствах без возможности оправдаться. К тому моменту, как иск о домогательстве, мнимом или настоящем, только попадает в руки судьи, «обвиненный» уже бывает подвергнут остракизму, лишенный как должности, так и семейного благополучия. Презумпция невиновности вне зала суда не соблюдается, а человек, порой незаслуженно обвиненный в бестактности, может быть обречен на вечное презрение обществом. Ситуация действительно угнетающая, Вы согласны?
Несходное развитие американского и французского образа мышления на протяжении нескольких веков вылилось в конфликт зрелых взглядов нынешней эпохи. Ни правых, ни виноватых нет: есть лишь разные точки зрения на предмет бытовой важности для членов современного общества. И наш священный долг состоит в том, что бы каждый из нас проявлял должное уважение к чужому мнению, равно как и опыту становления другой, отличной от нашей культуры.
Архив, зима 2018 года