Учитель, Иван Петрович, был из местных. После войны поступил в институт, бывших солдат брали охотно и особенно не придирались с экзаменами, и по распределению вернулся в свой район, но уже не один, а с женой, Светланой Егоровной. Барышня оказалась особой характерной. До замужества работала в городе, в буфете, и считала себя городской и поэтому сверху вниз поглядывала на деревенскую публику, высокомерно вздергивая вверх маленький носик кукольного лица в обрамлении пышных светлых волос, через раз отвечая на приветствия. Народ деревенский её недолюбливал, хотя при встрече всегда уважительно кланялся и снимал шапки.
Как-то раз, когда во время отпуска директора школы его обязанности исполнял Иван Петрович, а к нему деревенские относились с большим уважением: и фронтовик, и выбился в люди, стал ученым человеком, при этом сохранив простоту общения, к нему в дом пришел старик. Жил этот старик со своей старухой в деревне с незапамятных времен, детей, двух мальчиков, забрала война. Старуха держала коз, а время было голодное, многие семьи досыта не едали. Старухе ученики напоминали её погибших на войне сыновей. И частенько она утирала слезы, поглядывая из окна на бегущих в школу и из школы ребятишек, вот и решили они со стариком отдавать излишки молока в школьную столовую детишкам бесплатно. У старика была одна особенность: круглый год он ходил в вывернутой наизнанку козьей дохе, уже изрядно вытертой по обшлагам, и от этого распространял вокруг себя терпкий козий дух, «как от старого козла», подшучивала над ним острая на язык деревенская молодежь.
В то самое время, когда старик, тщательно вытерев свою обувь, вошел в избу и сел на лавочку у обеденного стола, объясняя Иван Петровичу мол решили они со старухой сдавать молоко в школьную столовую бесплатно, из соседней комнаты показалась Светлана Егоровна. Гневно сведя светлые брови и брезгливо прикрывая нос и рот носовым платком, она визгливо крикнула: «Это что за вонь? До каких пор в нашу избу будет ломиться всякая деревенщина? Пусть сначала умоются, прилично оденутся, а потом уже приходят». Иван Петрович потерял дар речи от растерянности, а старик медленно поднялся, окинул пристальным взглядом женщину и вышел из дома, громко хлопнув дверью.
На следующий день Светлана Егоровна пропала. Где только её не искали, дали телеграмму в город, откуда она приехала, никаких следов. Вместе с ней пропал и деревенский дурачок Василий, и тоже бесследно. Народ посудачил с неделю, потом как-то все успокоилось. Ивана Петровича два раза вызывали в район, допрашивали по факту пропажи жены, но дело поисков с мертвой точки не сдвинулось.
Прошло почти три месяца и вот однажды со сходней приставшего к пристани парохода спустилась постаревшая и потерявшая лоск Светлана Егоровна в кофте с чужого плеча и с едва наметившимся животиком. Она постаралась как можно незаметнее пробраться в дом, в котором они жили с Иван Петровичем, стараясь утаиться от любопытных деревенских глаз. Через неделю Иван Петрович взял расчет и уехал с ней в неизвестном направлении. Вспыхнувшие в деревне было слухи, быстро сошли на нет.
В дверь тихонько постучали. «Кто там такой робкий, заходи» - крикнула Нина, думая, что это одна из её нетерпеливых подружек забежала позвать с собой в круг молодежи, что собирался по субботам в сельском клубе, а попросту большом деревянном доме, который служил одновременно и избой-читальней, и деревенским клубом, в котором изредка крутили черно-белое кино, и излюбленным местом молодежи, что собиралась по субботним вечерам на танцы под гармошку. Дверь медленно отворилась и на пороге возник силуэт высокого старика в старой облезлой козьей дохе с вывернутым наружу мехом. Старик принес с собой кислый, слегка тошнотворный запах козьей стайки (так местные называют сарай, в котором козы зимуют). «Здравствуйте, дедушка. Проходите в горницу. Отец скоро будет» - пригласила деда Нина, думая, что он пришел к её отцу по делу. «Самовар горячий. Будете чаю? - спросила Нина и тут же закраснелась - У нас только к чаю ничего нет. Есть хлеб, мама сегодня испекла». Времена были голодные, редко в какой семье могли похвастаться каким-то угощением к столу. «С большим удовольствием, дочка. Посмотри, мне старуха дала туесок козьей сметаны, как раз к чаю. Ты не обращай внимания на меня, что пропах весь козлом. Это у меня старые раны ноют, и летом и зимой ношу козью шубу, помаленьку легшает. А насчет сметаны не побрезгуй, старуха-то у меня чистоплотная. В сметане волосинки не найдешь». Старик поставил на стол небольшой березовый туесок с ослепительно белой растрескавшейся от густоты сметаной. Нина поставила две чашки на стол, налила чай, нарезала хлеб. «Ты куда-то торопилась, - старик внимательно разглядывал Нину из-под кустистых бровей, - беги, если очень надо». «Да что вы, дедушка. Никуда я не тороплюсь». Хотя взаправду говоря, очень торопилась Нина в клуб, где наверное заждались её подруги, но уважение к старшим, воспитанное с детства, не позволяло оставить почтенного старца одного. «Ты чья же такая красавица будешь, что-то я тебя не знаю? – спросил дед. «Мы – Лоншаковы, недавно приехали сюда, сами с Куэнги, папа – Иван Кириллович, мама – Елена Лагантьевна. Старик встрепенулся, - «Лоншаков Иван Кириллович? Да мы же с ним вместе партизанили. Эх, какая досада», - непонятно почему расстроился он.
Тут на крыльце послышался шум и в дом вошел отец. Увидев старика, он обрадовался, они обнялись, похлопывая друг друга по спине. Нина, улучив момент, ускользнула незамеченной на улицу.
На следующее утро, увидев хмурого отца за столом, Нина поинтересовалась, зачем приходил вчера этот странный дедушка. Отец покряхтел, откашлялся в кулак, было видно что он тщательно подбирает слова. «Понимаешь, тут такое дело, он тебя привораживать пришел. Ему Лонгинов за тебя пообещал корову и стельную телку, если все сладится». Нина вспыхнула до кончиков волос. «Что значит привораживать? Это что – сватовство такое?» Она мельком несколько раз видела этого Лонгинова. Бывший моряк, отслужил четыре года, вернулся в деревню. Семья его была по тем меркам очень зажиточной, скота полный двор, большой крепкий дом, стоявший на берегу реки, большой огород. Он оказывал внимание Нине на танцах, даже пытался как-то раза два пригласить её на танец. Но Нине он совсем не нравился. Во-первых, был старше её лет на десять-двенадцать и казался ей старым, во-вторых, в его облике и поведении сквозила какая-то нагловатость, видимо, он полагал себя красавцем и думал, что любая девушка с радостью кинется ему в объятия. Всё это отталкивало от него девушек, а Нину особенно. Она и подумать не могла, что этот Лонгинов намерится к ней свататься, да еще таким необычным способом. «Не совсем свататься, - задумчиво протянул отец, - вон чего посулил, подумать только, корову и стельную телку, кто от такого откажется». И тут он ей и рассказал эту историю, про старика и Светлану Егоровну, жену учителя истории, Ивана Петровича.
«Понимаешь, я тогда к нему зашел по партийному делу. Смотрю, на Иван Петровиче лица нет. Из соседней комнаты доносится женский плач, вой и стенания. «В чем дело, случилось что?» – спросил я его. Ну он мне и рассказал как всё было. Что мол жена, которая исчезла три месяца назад и недавно появилась, заявляет, что она ничего не помнит. Очнулась на каком-то постоялом дворе рано утром в кровати, рядом сопливое лицо деревенского дурачка, которого она ни разу и в глаза-то не видела. Она вскочила, бросилась вон из этого поселка, оказавшегося райцентром в двухстах километрах от их села, приехала сюда, кается, что мол ничего не помнит. «А я её видеть не могу, не то что подпустить к себе. Она ведь еще беременна от этого дурачка и врачи говорят, что аборт делать поздно, надо рожать. Не верю я, что она ничего не помнит. Не бывает так. Что мне делать, ума не приложу, Иван Кириллович? И выгнать я её не могу, либо руки на себя наложит, либо пропадет. Ведь никого у неё нет, одна, да только вот с таким характером, из-за него наверное и поплатилась. Вон почти всю неделю воет в комнате, прощения просит. Я, может, и простил бы, только забыть не могу и брезгую». Ну я и посоветовал ему взять расчет и уехать подальше, где их никто не знает. А то пойдет сейчас дурная слава по деревне, житья не дадут. А там время залечит. Вот такая вот история. И причем тут старик, сама кумекай».
После, годы уже прошли, узнала Нина, что старик, встретив Лонгинова, сказал тому: «Не по себе корень рубишь парень. Видел я её, огонь девка, через три месяца, когда она очнется от чар, камня на камне не оставит от твоего дома, да и тебе не поздоровится. Не возьмусь я за это дело, ни за какой барыш. С ней можно сладить только по любви. Но тут я тебе уже не советчик».
Вот так бывает.