1-я часть рассказа здесь 2-я часть рассказа здесь
Наутро после завтрака быстро собрался и через три часа уже ступил из автобуса на древнюю землю Феодосии. За десять лет здесь многое изменилось не в лучшую сторону. «Как везде, — подумал Михаил, — как везде». Повсюду шла стихийная торговля: предлагали всё, чего может пожелать душа отдыхающих, — от пляжных шлёпанцев до подставок под горячее из спилов можжевеловых веток. Только вот сувениров с олимпийским мишкой, конечно, теперь никто не продавал.
Раскатов решил пройтись к даче Стамболи — величественному когда-то строению, которое и дачей-то назвать неудобно. Дворец, да и только. Уже на подходе к зданию Михаил увидел, что старинные витражи разбиты, окна зияют пустотой, и весь дворец выглядит довольно уныло. Сердце Раскатова сжалось. «Реформаторы чёртовы! Такой дворец угробили!»
— А что, — спросил он проходящего мимо старика, загорелого, кряжистого, как столетний дуб, — в этом здании что-то было? Почему оно всё разбито?
— Было, — старик остановился, прищурился, оглядывая Раскатова с ног до головы, потеребил седой ус, — ресторан был. — Теперь вот, говорят, гостиницу сделают. Если сделают, не успеют добить до конца. Иосиф Стамболи, наверно, в гробу перевернулся во Франции своей, — негодующе проговорил старик и пошёл прочь.
Бросив на дачу Стамболи прощальный взгляд, полный горечи, Раскатов медленно побрёл в сторону центра города. Картинки из прошлого пробивались неизвестно откуда, настойчиво стучались в его душу, будто застигнутый непогодой путник барабанил в дверь. Попробуй ему не открыть — он ведь никуда не уйдёт. Воспоминания окатывали Михаила, как прибой омывает прибрежные камни, — ритмично и сильно. Вспомнилось солнечное лето 1980-го, когда они с Юркой, восемнадцатилетние курсанты военного училища, приехали в Феодосию в отпуск.
Тогда он и познакомился с Наташей. Именно она рассказывала о табачном фабриканте купце Стамболи, который построил эту дачу в качестве свадебного подарка для своей невесты. Мавританский стиль, башня в виде минарета — как легко говорила обо всём этом Наташа! И как он мог это забыть?! Причём всё забыть? И главное — её, Наташу! Как вообще можно было вычеркнуть это из памяти? Её шёлковые волосы, трепещущие на ветру, глаза — нежно-голубые, как июльское небо над Крымом, загорелые руки, тонкие запястья, вызывающие в Раскатове желание защитить её ото всего на свете… Почему же не защитил? Нет, он помнил, конечно, о ней какое-то время. Года два точно помнил и даже страдал. Разве может мужчина не помнить первый опыт близости? Он пытался писать ей письма. Совершенно точно, пытался, но ни одного так и не отправил. Писал, перечитывал, рвал, снова писал. Ему казались невероятно пошлыми собственные слова. Пока они звучали в его голове, вроде бы были пристойными. Но как только оказывались на бумаге в виде букв, то выглядели, как цитата из плохой пьесы, — наигранно и глупо. Он взял её адрес и пообещал написать. Обязательно написать. Она не просила его адреса. Может, постеснялась? Она вообще была неуверенной и достаточно скованной. А если…? Шальная мысль мелькнула в мозгу Раскатова. А если она ждала от него письма? Ведь он был её первым мужчиной. Ну, теоретически могла же она его помнить и ждать от него письма? Могла. А он не оставил адреса и сам не написал. Так и не написал. Возможно, оборвал единственную ниточку. Интересно, где она сейчас? Как сложилась её жизнь? Вполне возможно, выскочила замуж и думать забыла о зелёном курсантике из военного училища. А он размечтался! Кто ты такой, капитан Раскатов, чтобы о тебе помнить десять лет? На неё ведь тогда заглядывались мужчины солидные, приезжие из самой Москвы и Ленинграда. Наташа на год старше, значит, ей сейчас двадцать девять лет. Самый расцвет! Ему вдруг невыносимо захотелось увидеть Наташу или узнать хоть что-то о ней. А ведь мог же он приехать следующим летом, встретиться, если уж не забыл. Чего не поехал-то, дурак набитый? Ах, да, после второго курса в Карелию ездил с Юркой. А следующим летом — на Байкал с родителями. А на четвёртом курсе уже познакомился с Ниной и с бухты-барахты женился. Очень хотелось получить распределение в ГДР, а туда предпочтительно отправляли семейных.
Погружённый в свои мысли, Михаил шёл мимо галереи Айвазовского. Остановился взглянуть на скульптуры грифонов с хищно раскрытыми клювами и вдруг понял, что давно пора подкрепиться. Санаторский завтрак был в восемь утра, а сейчас уже третий час дня. Неподалёку нашлось кафе, довольно уютное. Ему показалось, что именно здесь они сидели когда-то с Юркой. Раскатов занял свободный столик у окна, сделал заказ и снова предался раздумьям. А что если всё-таки попытаться найти Наташу? Хоть какие-то её следы… Собственно, кто ему в этом может помешать? «Завтра с утра и начну!» — решил Михаил и даже повеселел от этой мысли. Любая определённость лучше, чем неясность. Упитанная официантка в кружевной наколке на чёрных вьющихся волосах принесла шашлык, вино и горячий лаваш. Еда пришлась по вкусу проголодавшемуся Раскатову. Умеют готовить здесь шашлык, не разучились за десять лет. Это то самое кафе, точно. Теперь надо было найти место для ночлега и спокойно всё обдумать.
Вечером в гостинице Михаил долго лежал без сна. Фамилию Наташи он помнил — Ракитина. Но за десять лет она могла её сменить. Значит, поиск по фамилии — дело бесперспективное. Можно найти её дом. Раскатов был там дважды, когда Наташина мама уехала в гости к сестре в Севастополь. Он сразу вспомнил улицу. Номера дома не помнил, понадеялся на зрительную память. «Утро вечера мудренее», — с этой мыслью Михаил в третьем часу ночи выключил бра и попытался уснуть.
Снилась всякая ерунда. Как будто он служит в ГДР. Невыносимый запах гари. Нужно бежать в противогазе, задача — потушить пожар на нашем объекте с каким-то секретным оборудованием. Нечем дышать. Совсем нечем дышать. Чёрт, как же запотевают стёкла противогаза! Пот струится по лицу, противно течёт по шее. Хочется сдёрнуть противогаз, но солдатик рядом кричит: «Нельзя!». Разобрать невозможно, но Раскатов точно знает, что тот кричит именно это слово.
Всё. Потушено. Вышли. Петров из санчасти кричит, чтобы все полоскали горло и рот чистой водой. «Одежду! Всю одежду вытряхиваем, протираем лицо и руки! Вот бинты! Чистая вода! Вот вода! Чистой водой! Все слышали?» — голос его хриплый, как будто он сам надышался дымом.
Раскатов проснулся в испарине, сел, опершись спиной о спинку кровати. Это был маленький эпизод в самом начале его службы в ГДР. Пожар на складе. Почему вспомнилось сейчас? Что было в этих ящиках? Потом шепотком передавали друг другу, что оборудование, которое горело, могло излучать радиацию. В незначительных дозах, но всё-таки. Поэтому он так и орал про чистую воду, этот Петров из медсанчасти.
На следующий день Раскатов поднялся рано, долго мылся под душем, тщательно брился, придирчиво осматривая себя в зеркало. Часов в десять утра, выпив кофе с бутербродом в гостиничном буфете, он отправился на улицу Розы Люксембург, где довольно быстро нашёл нужный адрес. Вот только дома там не было. На месте старого, довоенной постройки, теперь был выкопан котлован под фундамент и шла стройка. У рабочих он ничего не добился. Оставалось одно: спрашивать у соседей.
Раскатов оценил обстановку и стал прохаживаться по обочине улицы туда-сюда. Длина его маршрута составила пять домов слева от стройки и пять — справа. Если потребуется, он увеличит зону поиска. Не дождавшись, когда кто-нибудь выйдет за калитку, Михаил подошёл к ближайшему дому и негромко стукнул калиткой, проверяя, нет ли во дворе собаки. Тут же послышался заливистый лай, и на дощатый тротуар неведомо откуда выкатилась маленькая собака, похожая на болонку. Вслед за этим приоткрылась дверь на веранде и старая женщина в пушистой серой кофте поверх домашнего халата и повязанном вокруг головы платке стала спускаться с крыльца, щурясь и рассматривая нежданного гостя.
— Здравствуйте! — поприветствовал её Раскатов, напрягая голос, чтобы перекричать собачий лай. — Можно у Вас спросить?
Старуха кивнула, отогнала собаку и приблизилась к калитке, но не пригласила во двор, а ухватилась за столбик калитки и вопросительно посмотрела на Раскатова:
— Спрашивайте.
— Здесь лет десять назад неподалёку, через два дома от Вас, жила семья. Там, где стройка сейчас.
— Жила.
«Похоже, старуха не из говорливых», — раздражённо подумал Михаил.
— Их фамилия Ракитины.
— Нет, — твёрдо сказала женщина.
— Как — нет? Я точно помню, что они Ракитины…
Старуха прервала Михаила на полуслове и уже развернулась, чтобы уйти:
— Ну и помните себе.
— Подождите! Куда Вы? — заволновался Раскатов.
— Если Вы всё сами знаете, зачем людей беспокоите?
— Простите, — он решил выслушать её, а там уж делать выводы. — Говорите, пожалуйста.
— Жила здесь Валентина с дочкой. Но сама Валентина по фамилии Косенкова, а дочка у неё, может, и Ракитина, этого я не знаю. Они тут недолго прожили-то. По-моему, в 81-м году уехали.
— Скажите, а дочку этой женщины как звали? Наташа?
— Дочка точно Наташа. Она уже взрослая была. К ней уже женихи похаживали, то один, то другой. Видная была деваха.
— Вы не знаете случайно, куда они переехали?
— Да мне ни к чему. Квартиру вроде они получили.
— То есть Вы думаете, что они живут в Феодосии?
Старуха усмехнулась:
— Ох, парень, да зачем мне думать-то об них? У меня своих забот полон рот. Десять лет прошло. Люди могли куда хошь уехать за это время. Хоть в саму Америку.
— Спасибо Вам, я пойду, — бесцветным голосом попрощался Раскатов.
Он расспрашивал и других соседей, но информацией они владели крайне скудной. За годы горбачёвской перестройки обеспеченные люди понастроили здесь коттеджей, и было вполне ожидаемо, что новые хозяева жизни судьбами бывших собственников участков не интересовались.
Михаил гулял у моря, подводил неутешительные итоги. Потратил почти полдня, а ничего толком не узнал. Сколько он сможет ещё здесь находиться? Через неделю надо улетать. Не удалось его свидание с юностью. А на что он рассчитывал? Десять лет — это вам не кот начхал. Что же ещё можно сделать? Позвонить в справочную по 09. Найти списки избирателей — там-то уж точно адрес есть. Да кто их даст, эти списки… Оба варианта дальнейших действий годились только для поисков через фамилию матери, потому что Наташа сейчас наверняка носит другую фамилию. Вероятность удачи мизерна.
Он зашёл пообедать в знакомое кафе и, пока ел, снова и снова прокручивал в голове варианты поисков. Удивился про себя: похоже, Наташа стала его навязчивой идеей.
В телефонную справочную Раскатов позвонил вечером из гостиницы.
— Да, на имя Валентины Косенковой зарегистрирован домашний телефон… Записывайте…
Раскатов тут же набрал номер. Несколько долгих гудков. Видимо, никого нет дома.
— Алё. Это кто? — спросил детский голос.
— Извини, а можешь ты позвать кого-нибудь из взрослых? — попросил Михаил и почувствовал, что в горле у него пересохло. — Бабушку, маму… папу.
— Нет, мама сегодня работает. А бабушка спит, — ответил ребёнок и положил трубку.
Дурак, какой же я дурак. Если допустить, что попал по адресу и Наташа действительно там живёт, то мне ещё повезло, что трубку взяла эта девочка. Или мальчик? Бывают такие голоса у мальчишек — не отличишь от девчоночьих. На свидание с юностью собрался, идиот. Допустим, Наташа там действительно живёт, и она ответила бы на звонок. Что бы ты ей сказал, капитан Раскатов, первый в её жизни мужчина? Как десять лет назад ты просто тупо бросил её, пообещал написать, но так и не отправил ни одного письма? Может, всё не так трагично, конечно. Может, она забыла о тебе через месяц? А если нет? Раскатов совершенно извёл себя этими мыслями и решил пойти прогуляться по набережной, развеяться.
Вечерело. С моря дул прохладный ветер. Михаил поёжился, застегнул замок на своей кожаной куртке. Пронзительно кричали чайки, теплоход, стоящий на рейде, протяжно гудел.
У раскладных столиков продавцы упаковывали свой товар, переговаривались, смеялись. Раскатов вдруг подумал, что надо купить пуховый платок для мамы. Заехать к ней он в этот раз не успеет, но можно ведь и бандеролью отправить. Он подошёл к крайнему столику, окликнул склонившуюся над большой сумкой худую женщину в джинсах и рыжей кожаной куртке.
— Девушка, не могли бы Вы мне подска…
Та резко обернулась и молча смотрела на Михаила несколько мгновений, а потом спросила:
— Конечно. Вы кому хотите шаль? Жене, маме? Если жене, лучше палантин купите. Знаете, такой широкий шарф?
Раскатов молча рассматривал её. Тогда она сказала:
— Я знала, Миша, что ты вернёшься. Только не знала когда. Хотя бы причёску сделала, — и засмеялась. — Ну что, пошли? — Наташа вручила ему сумку.
Всю дорогу Михаил пытался прийти в себя. Искоса поглядывал на Наташин профиль. Она почти не изменилась, похудела только, хотя и десять лет назад ей худеть уже было некуда. Раскатов остановился, поставил сумку на тротуар, взял Наташу за плечи и стал быстро говорить:
— Ты прости меня, Наташа, что я тогда так и не написал тебе. Сначала пробовал, получалось коряво. Пишу и рву. А потом уже жизнь закрутила. Но я всегда в глубине души о тебе помнил.
— Где-то очень глубоко? — засмеялась она. — Понимаю. Как жизнь вообще? Жена? Дети?
— Да. То есть нет. Конечно, нет.
— Почему «конечно»? — спросила она и чуть прищурилась, всматриваясь в его лицо. — Разве в этом есть что-то странное, что мужчина двадцати восьми лет имеет семью?
— У меня была семья. Детей нет.
— Надо же. Ну, пошли. Уже близко. Вон тот дом, — Наташа махнула в сторону пятиэтажки.
— Ты приглашаешь меня в гости?
— Какой же ты смешной, Миш! Ну не в кафе же мне тебя приглашать!
— Прости, я кретин. Это я должен был пригласить тебя. В кафе, в ресторан, не знаю ещё куда.
— Ничего страшного. Надеюсь, ты не сегодня уезжаешь? — спросила она.
Раскатов отрицательно покачал головой.
— Ну и отлично. Пойдём к нам ужинать. Я разведена, живу с сыном и мамой.
Дверь открыла мама Наташи, женщина лет пятидесяти пяти, в цветастом халате и аккуратном фартуке.
— Здравствуйте! — она запнулась, но, рассмотрев за спиной Михаила Наташу, улыбнулась и пригласила: — Проходите, пожалуйста.
— Мам, это мой знакомый, Михаил. А это Валентина Алексеевна, — кивнула Наташа на мать.
— Очень приятно. Ох, духовка! — Валентина Алексеевна всплеснула руками и умчалась в кухню.
— Чем пахнет? — спросила Наташа, снимая сапоги и принюхиваясь.
— Пирожками! — послышалось из комнаты, и тут же с радостным воплем оттуда выскочил мальчишка, по виду первоклассник. — Мамочка пришла!
Наташа поцеловала его и представила их друг другу:
— Это дядя Миша. А это мой сын Саша.
Раскатов по-мужски пожал худую и тёплую руку ребёнка.
— Хорош! — Михаил кивнул на мальчика.
— Очень шустрый только, — вздохнула Наташа. — Глаз да глаз за ним нужен.
— Нормально. Все мальчики такие, — сказал Раскатов и подмигнул Саше.
— Мойте руки, идите ужинать, — позвала из кухни Валентина Алексеевна.
Потом они ели мусаку из баклажанов, варёную картошку, присыпанную зелёным лучком. Но главным кулинарным шедевром Михаил сразу назвал пирожки. Крохотные, воздушные, трёх видов: с начинками из капусты, картошки и яблочного повидла — они таяли во рту.
После ужина Наташа начала мыть посуду, Валентина Алексеевна уселась смотреть сериал, а Раскатов с мальчиком в детской комнате стали собирать железную дорогу.
— А Вы кем работаете? — спросил Саша.
— Я служу, — Михаил запнулся, не ожидая такого вопроса, и пояснил: — В армии служу.
— Понятно, — кивнул мальчик. — Мой папа тоже служит. Только он в другой стране. У него служба секретная. И никто не знает, когда его назад отпустят. Но он точно ко мне приедет. Даже если его командир только на один день отпустит, он сразу же ко мне приедет! Папа меня очень любит. Он мне всегда подарки на день рождения присылает. Машины разные, вертолёты. И я тоже его знаешь, как люблю!
— А тебе сколько лет? — спросил Раскатов.
— Мне девять. В апреле исполнится десять.
В горле у Раскатова что-то сжалось.
— Тебе сейчас девять лет? Ты во втором классе учишься? Да?
— Ну да, а что? — удивился мальчик.
Сердце Раскатова глухо стучало где-то в горле. Он кашлянул и спросил:
— Скажи, а папа твой… Он какой?
— Он хороший, добрый, нас с мамой любит, — обстоятельно рассказал Саша.
— Это понятно. А как он выглядит? Ты его когда последний раз видел?
Мальчик улыбнулся:
— Я же говорил: у него служба секретная. Никто не знает, когда отпустят. Но у меня фотография есть.
— Да? — хрипло спросил Раскатов. — Покажешь?
Мальчик открыл дверцу тумбочки, где среди мальчишечьих богатств стояла шкатулка, и протянул Михаилу небольшой полароидный снимок, выцветший от времени. С фотографии смотрел смеющийся курсант Раскатов образца 1980 года. Он обнимал за плечи Наташу. Ветер с моря развевал её длинные волосы.
Михаил глубоко вздохнул и взял мальчика за руку:
— Послушай, Саш, а как думаешь, я не похож случайно на твоего папку?
— Можно, я тебе на ушко скажу? — улыбнулся Саша.
— Конечно!
И ребёнок зашептал прямо в ухо Раскатова:
— Я сначала подумал, вдруг это папа приехал. Но мама ничего не сказала. А мне так хотелось, чтоб это уже папа был. Так долго он не приезжает. Но мама обещала, а она никогда не врёт.
— Никогда-никогда? — серьёзно спросил Михаил.
— Никогда-никогда, — так же серьёзно ответил Саша.
Михаил обнял мальчика, а в дверях стояла Наташа и смотрела, как они сидят на диване, серьёзные, лопоухие и немножко торжественные.
— Я просто не успела сказать, Сашок. Папа же не предупредил меня, что сегодня приедет.
Допоздна этим вечером светилось окно в одном из домов Феодосии. Какой-то мужчина вышел гулять с собакой, посмотрел на единственное светлое пятно во всём уснувшем доме и сказал псу:
— Блэк, пойдём уже, хватит. Пора спать. Видишь, все спят. Только кто-то один не спит, наверно, ждёт кого-то.
Неоткуда ему было знать, что за этим окном слишком долго ждали, а вот сегодня дождались…
