Найти в Дзене
Елена Здорик

Курортный роман. Рассказ. Часть II

Партенит. Крым
Партенит. Крым

Начало рассказа здесь

Это чудесное событие совершенно затмило все остальные дела и заботы. Михаил даже удивился, когда увидел сквозь прорезь почтового ящика конверт. Конечно, какая-нибудь реклама, завлекалка. Закажите у нас книгу и получите выигрыш. Нехотя вынул он конверт из ящика, прочёл обратный адрес. Письмо было от Юрия. Знал бы Юрка, что врачебное заключение уже две недели как неактуально. Михаил поднялся по лестнице, дважды провернул ключ в замке.

Жены не было дома. Теперь она часто отсутствовала: то анализы сдавала в женской консультации, то, если не было дождя, гуляла вместе с подругой, которая тоже ждала ребёнка.

Михаил переобулся в домашние шлёпанцы, поставил ботинки задниками к стене, вымыл руки и с наслаждением облачился в спортивный костюм, который носил обычно дома. Поставил подогревать кастрюлю с борщом, отрезал хлеба и только теперь надорвал конверт. Юркиной рукой было написано всего несколько строк: «Привет, выполняю обещание. Сожалею, что результат тебя не обрадует. Держись. Обязательно позвоню на днях. Юра». Рука Михаила застыла с листком. Он даже не сразу сообразил, что в конверте есть ещё одна бумага, которую надо внимательно изучить. Нет, быть не может! Юрка что-то не так понял! Ну, не медик же он, в конце концов! Он не понял, а спросить постеснялся. Хотя… Юрок не из стеснительных. Тем более что дело не касается его самого. Михаил заворожённо смотрел на конверт, совершенно забыв о борще, который вовсю кипел. Ох ты господи! Обжигаясь, отодвинул кастрюлю с раскалённой конфорки, метнулся к конверту, оставленному на обеденном столе. Неловким движением выдернул из конверта сложенный вчетверо лист бумаги со штампом клиники и крупным заголовком: «Исследование эякулята». Ничего не понимая в терминах, пробежал глазами по графам вниз: «Микроскопия, дифференциальная спермограмма», упёрся немигающим взглядом в самый нижний жирный заголовок «Коэффициент Фаррнея». Под этим показателем крупно стояло: «ЗАКЛЮЧЕНИЕ» и перечислялось: «плодовитость нормальная, пониженная, относительное бесплодие, абсолютное бесплодие». Последнее было подчёркнуто синей шариковой ручкой.

Сердце Михаила ёкнуло и ушло куда-то вглубь. Не может быть. Быть этого не может. Это ошибка. Хвалёный Юркой Андрей, выступающий на симпозиумах, ни черта не смыслит в своей работе. Какой славный лопоухий гном нарисовался в воображении, и что теперь? На рыбалку — с кем? Шляпу из газеты кого учить делать? Собирать трактор из конструктора? Да ну… Ерунда.

Михаил налил себе борща, сел, машинально съел его ложку за ложкой, забыв о хлебе, который лежал рядом с тарелкой. Потом ему стало смешно. Бывает же! Нет, чего только не случается! Да они просто анализы перепутали! Бардак везде.

Михаил посмотрел на часы. В Москве уже поздний вечер. Ничего, Юрка сказал, телефон у него всегда под рукой. Набрал номер, выждал несколько томительно долгих гудков.

— Слушаю вас.

— Юрка, ты что мне прислал? — закричал в трубку Михаил.

— Я так и знал, что ты первый позвонишь, — откликнулся Юрий. — Не кипятись. Чего не бывает в жизни. Знаешь, это ещё не повод сходить с ума. Берут детей в домах малютки, усыновление никто не отменял.

— Юрка, ты меня не слышишь? Это какая-то ошибка! Они там всё перепутали, бестолочи!

Юрий подождал, когда словесный поток иссякнет, и вздохнул:

— Миш, неужели ты думаешь, что я не поставил на уши всю эту клинику и Андрея в том числе? Плохо ты меня знаешь, дорогой.

До Михаила начал доходить смысл услышанного:

— И что?

— Ошибка исключена. Не было никакой ошибки. В этот день, когда ты там был, такой анализ, кроме тебя, никто не сдавал.

— Юра, — тихо сказал Михаил. — Но ведь это означает, что я никогда…

— Никогда.

— Юр, а я ведь только хотел рассказать тебе… — ещё тише произнёс Михаил и замолчал.

— Миш, Мишка! Не молчи! Что ты хотел рассказать?

— Не важно, — Михаил положил трубку на рычаг.

Неизвестно, сколько времени прошло с тех пор, как он поговорил с другом. Очнулся Михаил, услышав, как в замке поворачивается ключ. Поднял безучастные глаза: в дверном проёме стояла Нина.

— О, а ты чего дома? Ушёл пораньше? — удивлённо проговорила Нина, снимая сапоги. — Ты уже ел? Ты что молчишь? Язык проглотил?

— Очень болит голова. Пойду пройдусь, — Михаил поднялся и начал обувать ботинки.

Нина машинально переложила трубку телефона, буркнула недовольно:

— Ты кому-то звонил? Опять трубка неправильно лежит!

Михаил молча вышел, неслышно прикрыл за собой дверь.

Как незаметно осень наступила. Уже и листьев совсем нет. Раскатов брёл по пустынному тротуару, не глядя по сторонам, поддевая носками ботинок заиндевевшие листья. Что же произошло с тобой, капитан Раскатов Михаил Владимирович? Когда ты превратился в существо, будто из дрожжевого теста слепленное? Ты ж всегда был стойким, ничем невозможно было выбить тебя из колеи. Получается что? Как там Юрка говорил? Я его не слушал, орал своё. А надо было. «Это не вчера случилось… Возможно, было облучение… Давно…» Так, надо ещё раз всё осмыслить. Допустим, облучение он мог хватануть тогда, при тушении пожара на складе, когда служил в ГДР. Разговоры разные ходили, и сам пожар был окутан какой-то тайной. Допустим, Юрка прав, и Раскатов бесплоден. Но откуда-то должен же был появиться этот ребёнок? Не ветром же его надуло! Михаил остановился под фонарём и долго стоял неподвижно, размышляя обо всех событиях последнего времени. Эти странные телефонные звонки, которые жена делала, когда он был на работе. Молчание в трубку, когда к телефону подходил он. Вот теперь все факты выстроились в одну шеренгу, как солдаты на плацу, и Раскатов даже удивился, что раньше до этого не додумался.

Капитан Раскатов, да ты рогач! Курортный роман случился у твоей Ниночки. Надула тебя жена, человек, которого ты, пусть и не любил до невозможности, но всё-таки уважал. Иначе бы не жил вместе. А теперь что? Ребёнок «у нас» будет. Обрадовался. Идиот. Ну, а собственно, чего я ожидал? Она женщина, ей хочется иметь ребёнка. А муж не может… Стоп! А откуда она, уезжая в санаторий, могла знать, что я не могу? Нам же сказали, что лечение прошло успешно, что нужно закрепить теперь санаторным лечением — и…

Михаил присел на заиндевевшую скамейку. Холода не почувствовал. В голове кружились обрывки картинок: лопоухий голубоглазый карапуз, шапка из газеты, медсестра в клинике, ресторан «Арагви», Юрка. А ведь если бы не Юрка, он бы так и не узнал своего диагноза. Раскатову вдруг захотелось прокрутить назад время — схватить трудно поддающуюся рукоятку, и вращать, до зубовного скрежета вращать… Чтобы оказаться снова там, где ему ещё ничего неизвестно, где нет этого конверта, неаккуратно разорванного по правому краю, нет листка с подчёркнутым синей шариковой ручкой приговором: «Абсолютное бесплодие».

Придя домой, Михаил завёл будильник и, прихватив одеяло и подушку, ушёл спать на кухонный раскладной диван. Такого с ним сроду не случалось. Ниночка обеспокоенно спросила, в чём дело, получила в ответ лаконичное: «Душно. Я на кухне открою форточку. Спокойной ночи».

Утром непосредственный начальник, подполковник Рябов, приостановил Раскатова в коридоре:

— Что с тобой?

— А что?

— Ты себя в зеркало видел? Будто тебя всю ночь батогами били. Пора, думаю, тебе съездить отдохнуть. Я позвоню сегодня в санаторий, узнаю про отложенную бронь.

В кабинете Михаил глянул в зеркало, висящее у входа. Да уж. Морда кирпича просит. Днём позвонил Рябов и сообщил, что отпуск Раскатова согласован и наступит не далее как в ближайший понедельник. Михаил еле дотянул до вечера, с удивлением понял, что сегодня пятница, и сразу согласился поехать с сослуживцами на рыбалку с ночёвкой. Нины не было дома. Быстро побросав в рюкзак кое-какие консервы из пайка и переодевшись, прихватил спиннинг, достал с антресолей болотные сапоги и выскользнул на улицу. Жену видеть не хотелось.

В понедельник отпускник «проставился»: вечером заехал к сослуживцам с бутылкой коньяка, конфетами и тортом, и, получив ворох пожеланий отличного отдыха, вернулся домой — собирать чемодан.

Предстояло самое сложное — разговор с женой. Алкоголь обычно действовал на Раскатова расслабляюще, и, возможно, это было к лучшему — поговорить с ней именно сейчас, без ощущения скованности, мучившего его последние дни.

Нина встретила его в прихожей, капризно сморщила нос:

— О-о-о! Нализался! Ты чего, Раскатов?

— Обмывали отпуск с господами офицерами, — лаконично ответил Михаил.

— Ты на три недели едешь? — поинтересовалась жена.

— А какая тебе, собственно, разница? — вдруг осмелел Раскатов. — Моя жизнь, как я понимаю, тебя не должна интересовать.

Ниночка испуганно попятилась:

— Миш, ты что? Ты так хотел ребёнка! Мы много лет его ждали, а теперь, когда он должен родиться, ты делаешь какие-то странные заявления!

— Нина, я не хочу устраивать разбирательств. Прости, что не оправдал твоих надежд. И прости, но не смогу жить с тобой под одной крышей. Квартира ведомственная, мне отсюда идти некуда. Но у тебя же есть место, где тебя ждут, не так ли? Надеюсь, в моё отсутствие у тебя будет достаточно времени, чтобы решить этот вопрос.

— Подожди, Миш, объясни, что всё это значит?

— Ах, да, — он вынул из внутреннего кармана куртки сложенный вчетверо лист с результатом анализа. — Держи.

Пока он собирал вещи, Нина молчала. Михаил не смотрел на неё, шагая туда-сюда от шкафа к стулу, к раскрытому чемодану, только слышал её всхлипывания.

Когда чемодан был собран и муж обувался в прихожей, Нина попыталась что-то сказать, но Михаил оборвал её на полуслове:

— Можешь не утруждать себя оправданиями. Ни к чему. Ключи от квартиры оставишь соседям.

Поездом до Хабаровска — часа три. Можно не лезть на верхнюю полку. Но Михаил сразу улёгся — хотелось провалиться в сон, хоть немного забыться. Соседей в купе не было. Может, это и к лучшему. Проспал он недолго. Видимо, кто-то подсел на промежуточной станции, потому что проснулся Михаил от женских голосов. Лежал, не открывая глаз, невольно прислушиваясь к их тихой беседе.

Одна, видимо, в возрасте, рассказывала:

— У нас комната в коммуналке. Постоянно какие-то пакости кто-то устраивает. Суп разливают в коридоре, чтоб мы в туалет не ходили. Как идти по жирному супу? Холодильник стоит на общей кухне, и постоянно кто-то отрезает нашу колбасу. Я сказала сыну: «Купи, наконец, что-то одно: или линейку, или навесной замок». Он спрашивает: «А линейку зачем?» А я говорю: чтоб колбасу измерять после еды. Иначе не докажем!»

Молодой голос тихо ахнул:

— Ужасная коммуналка.

Михаил, не открывая глаз, боясь обнаружить своё присутствие, внутренне ужаснулся. В каких условиях приходится жить людям! Как же хорошо, что у нас… И осёкся. … У меня отдельная квартира.

— А однажды, — продолжала та, что в возрасте, — я пришла с работы и не могу попасть в комнату. Стучала, стучала. Потом сын открывает дверь, а там с ним две проститутки. Представь моё изумление! Привести сразу двоих! И куда! В единственную комнату в коммунальной квартире!

— Вот умора-то! — хихикнула молодая. — Тёть Ань, так что Вас больше возмутило: то, что в единственную комнату привёл, или то, что сразу двоих?

— Больше всего меня взбесило, что эти проститутки, когда убегали, забыли в нашей комнате своё бельё! Вульгарное, с красными кружевами! Ты бы видела!

— Ой, не могу! — зашлась тихим смехом молодая. — Тёть Ань, ну, насмешили!

— Не говори! Приснится же такое!

Раскатов, тоже сотрясаясь от смеха, отвернулся к стене. Пытаясь задремать, поймал себя на мысли, что впервые за последние дни развеселился.

Заработало вагонное радио. Бодрый мужской голос скороговоркой вещал о программе, предложенной председателем Совета министров Рыжковым: перейти к «настоящим» ценам, освободить зарплату, повысить самостоятельность предприятий, социальную защиту безработных.

Вон до чего докатились. Продукты по талонам, безработные, как после революции. Судьба целого народа стоит на кону. «Что станет с армией? Что станет со страной? С людьми?» — с болью думал Раскатов. Собственное недавнее потрясение показалось ему мелким на этом фоне.

В посёлок Партенит, расположенный в уютной бухте между Алуштой и Ялтой, в санаторий Министерства обороны капитан Раскатов прибыл в начале октября. Место было чудесное, камерное. Однако Михаил чувствовал себя настолько опустошённым, что не проявил интереса к самому посёлку и даже не спросил, куда именно его поселят в корпусе санатория. Номер был с видом на море. Раскатов постоял у окна, скользнул равнодушным взглядом по морской глади, по пустынному берегу, задержался на пожилой парочке отдыхающих, медленно бредущей вдоль кромки воды, и решил для начала сходить на завтрак и вволю отоспаться с дороги. В глубине души теплилась надежда, что смена обстановки и климата поможет прийти в себя.

Сон был на удивление крепким. Проспав часа четыре и проснувшись в половине первого, Михаил ощутил приятное чувство лёгкости в теле. Несколько раз отжался от пола, с наслаждением принял душ, побрился и отправился обедать. Несмотря на октябрь, народу в санатории хватало, если судить по количеству отдыхающих, занявших столики в предвкушении обеда.

Ещё перед завтраком Раскатов зарегистрировался в столовой и теперь прошёл за свой столик. Он оказался в компании ярко накрашенной брюнетки лет пятидесяти, с громоздкими перстнями на каждом пальце, в том числе и на мизинцах.

— Ну, здравствуйте, — сказала она с таким облегчением, будто дня три поджидала здесь именно его, Раскатова. — Будем знакомы: практикующий астролог Дарина Витальевна.

— Очень приятно, — улыбнулся Михаил и отрекомендовался: — Раскатов Михаил Владимирович, капитан.

— Михаил Владимирович, если у Вас возникнут какие-то проблемы — в семейной жизни или на работе — обращайтесь.

С этими словами она вынула из миниатюрной сумочки, лежащей рядом с тарелкой, визитную карточку и протянула её Раскатову. Он взял и тоскливо подумал, что меньше всего на свете ему сейчас хотелось бы разговаривать с кем-либо. Тем более с женщиной. Тем более с астрологом. В лучшие дни раскатовской жизни, которые (он был в этом убеждён) остались далеко позади, одно упоминание о всякого рода астрологах, магах и колдуньях вызывало в нём приступ хохота. Михаил засунул визитку во внутренний карман пиджака и с самым сосредоточенным видом стал разглядывать содержимое своей тарелки. И овощной салат, и суп-пюре, и лосось с рисом были приготовлены вполне пристойно. «Не хватало мне только практикующего астролога в поисках женского счастья», — подумал Раскатов. Он опасался, как бы новая знакомая не испортила ему аппетит навязчивой беседой, но ошибся. Дарина Витальевна аккуратно ела, иногда бросая на него загадочные взгляды из-под густо накрашенных ресниц, и молчала. Под конец трапезы она поблагодарила его за приятную компанию и удалилась, побрякивая бесчисленными браслетами.

После обеда Михаил долго бродил по парку, вдыхая полной грудью морской воздух, настоянный на ароматах можжевельника, кедра, кипариса и других деревьев, названий которых Раскатов не знал. Гуляя, он старался ни о чём не думать. И это ему почти удалось. Лишь один раз, как ленивая глубоководная рыба, всплыла мысль о Нине, которая вскоре покинула разомлевшую голову Раскатова.

Днём он ходил на процедуры, гулял, любуясь пейзажем. Любил смотреть на гору Аю-Даг. Создала же такое природа. Самый настоящий медведь лежит у моря, будто пришёл напиться. Морской воздух в сочетании с запахами крымской растительности и впрямь творил чудеса. Михаилу казалось, будто он попал в другой мир, а о том, бывшем, не хотелось вспоминать.

Дней через десять, во время обеда, Дарина Витальевна, которая вела себя вполне прилично, всё больше помалкивая, вдруг обратилась к нему тоном давно знакомого человека:

— А знаете, Михаил, на мой взгляд, Вы уже вполне созрели.

Раскатов чуть не поперхнулся супом:

— Для чего?

— Для важного дела.

Раскатов вытаращился на неё изумлённо, продолжая медленно жевать, и только усы-щётки недоумённо двигались в такт движениям его челюстей.

— Для какого дела? — переспросил он негромко.

— Я ведь давно за Вами наблюдаю, с тех пор, как Вы появились здесь. И вот что я скажу Вам. Вы находитесь сейчас на очень важной жизненной ступеньке. Эта ступенька перед незапертой дверью. Вам остаётся лишь толкнуть её — и она распахнётся перед Вами.

Да она сумасшедшая. Раскатов понимающе улыбнулся и кивнул.

— Не думайте, что я сумасшедшая, — доброжелательно произнесла его собеседница.

— Я н-не думаю. Ничего такого, — промямлил Раскатов, желая поскорее исчезнуть.

— Да погодите Вы убегать! Нетерпеливы, как барышня-институтка. Даже выслушать не можете. Что за мужчины пошли, ей-богу! А ещё офицер!

Раскатов прекратил жевать.

— Что Вы хотели мне сказать, Дарина Витальевна?

— Вот! Это уже конструктивный разговор, — улыбнулась астрологиня. — Да я Вам уже почти всё сказала. Перед Вами дверь. Вам осталось её толкнуть — и Ваша жизнь может сказочно преобразиться.

Раскатов вспомнил листок с врачебным заключением, и лицо его стало жёстким.

— Извините, любезнейшая Дарина Витальевна, но я не нуждаюсь ни в чьих советах, — он поднялся, кивнул на прощанье и взялся за спинку стула, чтобы придвинуть его к столу.

Дарина Витальевна сжала губы:

— Не хочу грузить Вас терминами, Михаил Владимирович. Но считаю своим долгом предупредить, что Вам надо действовать именно сейчас. Как? Что Вы на меня так смотрите? Откуда я знаю как? Я вижу только общее направление. Есть что-то в Вашей жизни, что много лет тянется за Вами, словно хвост ящерицы. Вы хотели его сбросить, но не вышло. А теперь в самый раз. Покопайтесь в прошлом. Может, там найдётся разгадка. Всего доброго, — и она быстро удалилась по проходу между столиками, шурша подолом шёлкового платья и позвякивая браслетами.

Ясновидящая какая-то. Михаил вынул из кармана визитку, усмехнулся. Впору приписать: «Чтение мыслей, ясновидение».

Михаил пришёл в номер, вздремнул часок, затем решил прогуляться. Долго бродил по парку, то и дело останавливался и, запрокинув голову, смотрел в ясное крымское небо. Осень здесь почти не ощущалась. Чуть холоднее стала вода, исчезли купальщики, а гуляющие по пляжу полностью утратили интерес к лежакам. Остальное всё то же: буйная субтропическая растительность, морской воздух, артистические крики чаек, похожие то ли на кошачье мяуканье, то ли на жалобы попрошаек. Раскатов каждый раз внутренне вздрагивал, слыша их голоса. Успокаивал шум моря. За неполные две недели Раскатов к нему привык. Иногда казалось, в его жизни теперь всегда будет так: звук прибоя, крики чаек, запах моря и шелест листвы.

После ужина любовался в парке «Парадиз» японским садом и оливковой рощей, возраст которой, по словам местных жителей, ни много ни мало пятьсот лет. На набережной санатория молодой человек с рупором приглашал на экскурсии по Крыму. Меньше всего сейчас Михаил был настроен зависеть от гида и группы незнакомых людей. Так что к экскурсии он был не готов, а вот побывать в местах своей молодости ему вдруг захотелось. Интересно, как там теперь, в Феодосии?

Раскатов пришёл в номер с твёрдым намерением завтра же отправиться в Феодосию, побродить по местам, где когда-то бывали с Юркой, повспоминать.

Окончание рассказа здесь