Ярче всего в сибирской было зиме был не холод - наоборот, тепло хорошо отапливаемого дома. Этот жар убаюкивает тебя как суслика вскоре после обеда, ведь темнеет рано. Я лежал на своей постели, смотрел в окно, но не видел темноты.
Мощные фонари университетского городка отражались в десятке метров снега особенным, мягким отсветом, оттенком лунной ночи в поле. Наша сторона упирались в небольшой лесок и огромные сосны почти просовывали лапы через форточку. Мой сосед, как и многие ученики, забрасывал на них старую обувь. Когда по весне спал снег, нам выпало заниматься уборкой территории за зданием: брошенных мимо деревьев кроссовок было вряд ли меньше пивных бутылок. Мы были самыми умными подростками страны и знали это, но не осознавали.
Я прогулял в тот день пары, читая очередной роман Кинга, и собирался прогулять послеобеденные спецкурсы. Пожалуй, это были уникальные для меня несколько месяцев. Ничего не делал, кроме чтения, ничего не добивался, кроме внимания девочек. Мои оценки были ужасны, отчисление и позорная отправка домой была только вопросом времени. Сосед мой двигался в эту сторону со схожей скоростью.
Живой интерес в то время у меня вызывали только занятия по литературе и истории искусств. Вел их один преподаватель, чудаковатый, ярко голубоглазый Штольц.
Быть прекрасным лектором по таким предметам в физико-математической школе, где почти все читают только задачники - признак глубочайшей любви к своему делу. Вряд ли он рассчитывал, что его внимательно слушает внимательно хотя бы один из пары десятков учеников.
Занятия по истории искусств проходили в чем-то вроде кинозала и сопровождались слайдами с проектора. Ровный, глубокий голос Штольца вел меня от пирамид к грекам и дальше к ренессансу. Во марке задних рядов слышался юношеский храп моих одноклассников. После я узнал, что по его пособиям русского языка готовились к экзаменам десятки тысячи абитуриентов и фамилия была на слуху во всех школах Сибири. Для меня же он так и остался человеком, раскрывшим тайну отличий дорического ордера от ионического, маленьким лучом проектора в темной аудитории посреди зимних сибирских сумерек.
В следующем году, после моего воскрешения, я попал в класс украинки Непейгоры. До сих пор считаю, что потерял бы интерес к книгам, не разреши она мне писать выпускное сочинение по «Колымским рассказам». Такой вот сибирский литературный интернационал. Не лишним будет добавить, что классным воспитателем в выпуском классе, спасшим меня от повторного отчисления, был казах Темирханов. Советская наука, а именно ее осколком был наш Хогвартс в снегах, могла бы поучить весь мир diversity.
Пускай сосед будет Петр. Все равно все наши общие знакомые поймут все с первых пары строк, а ничего плохого я про него сказать никогда не смогу. Он приехал в школу из дыры на пару метров ближе к поверхности, чем моя. Мне Петя нес цвет цивилизации: тяжелую музыку и широкие шнурки. Мой друг был заразителен: якутская кровь дала ему лисий взгляд, а жизнь на берегу Северного Ледовитого океана - бесстрашный бунтарский дух. То сочетание характера и настроения, что толкает людей заниматься серфингом на Камчатке. Я же только вырвался из-под заботливого родительского приклада и жаждал хулиганства. Мы быстро сошлись.
Самым отчаянным нарушением, отдельно описанным в розданной нам оранжевой книжонке с правилами, была самовольная отлучка из общежития. Для этого были устроены специальные проверки перед сном, обходы по ночам и даже грозные ночные воспитатели из аспирантов. Впрочем, это мало помогало против, как я уже говорил, самых умных подростков страны. Сейчас бы я приделал к общежитию стартап-инкубатор - школа вошла бы в список Forbes за пару лет. Не буду врать, основное направление этих побегов было невинным - компьютерный клуб «в ночь».
Такой мирок: за одной стеной жили две скромные девушки, будущие заезды микробиологии (девушки, простите за музыку и удары ночью по стене), за другой - красноглазые от «в ночь» потомственные математики, а моим соседом и лучшим другом был отчаянный скейтер и сноубордист с берега Ледовитого океана.
Все прогулялось накануне, сегодня, да и завтра мы собирались сохранить стабильность. Тем более что появилась возможность пойти пьянствовать к студентам. Студенческие общежития от нашего были в трех минутах, а обилие выпускников школы в них обеспечивало крепкие связи. Пробравшись после отбоя через окно знакомых бурятов на втором этаже, мы выбрались на улицу. Там нас уже ждал Демьян - бедовый школьник на год старше, будущий талантливый врач, а пока - наш сосед по списку к отчислению.
Деталей дальнейшего я не воспроизведу: все это было потом тысячу раз за несколько лет в школе и университетах, смазалось в памяти. Дешевое пиво, коробок, немного водки - в 15 лет метаболизм еще позволяет после такого идти куда-то утром. Въевшийся в одежду запах сигарет, пивная банка для окурков (каждый хоть раз случайно из такой хлебнул) и «Все идет по плану» под расстроенную гитару на фоне.
Под рассвет я выбрался: к утреннему обходу стоило быть на месте. Бестолково уставший, я попытался уснуть. В нашу комнату заглянул ответственный одноклассник: «Ребята, ну как вы не пойдете на занятия!». Мы дежурно отматерились, он дежурно отметил нас в журнале дежурного.
Проспать все пары все же не вышло: позвонил Демьян из вытрезвителя. Ему жутко везло на нелепые истории. Ехать за ним пришлось в «Ч» - гопнический райончик в 10 минутах езды от самого крупного собрания ученых в азиатской части бывшего Союза. Близость пролетариата к науке.
Уж не знаю как двум школьникам выдали третьего и даже не позвонили в школу. Кажется, мы дали немного денег. Глаза Демьяна бешено вращались, он не переставал смеялся. Ему было весело так легко выпутаться из заварушки, а опьянение ещё не ушло. Эффективность вытрезвителя как института не зря потом поставили под вопрос.
Опущу мат. «Короче, со мной там был алкаш, который всю ночь проституткам орал. Мент зайдёт, даст ему дубинкой - тот молчит минут десять. И снова! Классно, короче».
Обратно мы шли по вырубленной прямо в лесу аллее. Фонари на таких вешали прямо на сосны. Порой в академических лесках заводились сексуальные маньяки, но я их не видел, а по возможности жить в шаге от леса порядком тоскую. В то утро было много того, о чем каждый из нас вспоминает спустя пару десятков лет.
Друзья, с которыми ты дружишь просто так, отсутствие планов дальше приема пищи, пьяная ночь без похмелья. Отсутсвие чувства времени.
Утоптанный снег поскрипывал, солнце светило ярко, нам было тепло - всего градусов 20 мороза. Кислорода в этом сосновом дыхании было не меньше, чем радости в нас. Глаза от смеха блестели ярче, чем ледяная корка на сугробах.
Мы успели к обеду, спали до ужина, а потом был новый день.