Продолжение повести "Вращение"
Утром я проснулась от запаха блинчиков. На столе, а спали мы этой ночью в «передней», стояла тарелка с довольно высокой стопкой блинчиков, а рядом банка с молоком . В комнате было тихо, только тикали бабанины ходики. Я любила смотреть на старинные часы с двумя подвешенными гирьками на цепочках. Вечером и утром бабаня перетягивала одну из гирек на цепочке вниз, и ходики продолжали отсчитывать время. Мне они казались по утрам усатым дедом с круглым румяным лицом, только один ус был короче другого, а потом длинный ус всё время медленно поднимался вверх, а маленький ус его пытался догнать.
- Бабань, а почему часы ходиками называют? – спрашивала я у бабушки.
- Почему? Потому что они ходют, время шшитают.
Маятник гулял туда-сюда, и я представляла, что ходики – это дед с одной ногой, но и одной ногой он лихо отсчитывал время.
Бабушка так смешно говорила некоторые слова. Но было как-то тепло от её говора, как-то мягко и тепло. Я, конечно, понимала, что слова она произносит неправильно, но мне казалось, что бабушки именно так и должны говорить. Папа и мама объясняли:
- Бабаня старенькая, поэтому так говорит, привыкла так.
- Какая же она старенькая? Вас не поймёшь. То старенькая бабушка старенькая, а бабаня – молодая, то теперь бабаня – старенькая.
- Они обе старенькие, только одна помоложе другой.
- А старенькая бабушка кто?
- Ты о чём? – спрашивал папа.
- Ну как ты не понимаешь! – сердилась я на папку. – Ну ломовская бабушка тебе мама, а бабаня ахунская - мамина мама, а старенькая бабушка кто?
- Вон ты о чём! - улыбался папа. – Старенькая бабушка бабанина мама.
- Ну теперь понятно, - такое объяснение всё поставило в моей голове на свои места.
Я стала прислушиваться, как бабаня называет старенькую бабушку и в самом деле услышала как-то:
- Мам, скинь нижнюю юбку-та - постираю.
А сейчас из кухни доносилось:
- Мам, исть-то чево станешь?.. Шши станешь?.. Ничаво?... Молочка налить тебе?.. С блинчиками?.. Ладна, исть захочешь, тады позовёшь.
Старенькая бабушка была глуховата, и бабаня ей громко говорила, почти кричала. От этого громкого разговора я и проснулась.
Спалось у бабани очень хорошо. Не было за окном шума машин, как дома. Наш дом стоял и стоит и по сей день на центральной улице города Каменка. На улице оживлённое движение и общественного, и личного транспорта. А здесь, в бабанином деревянном срубе, такая тишина, будто ватным одеялом с головой накрыли.
Бабаня просыпалась с петухами, всякими делами начинала заниматься раным-рано, чтоб успеть всё до вечера, чтоб лишний свет не жечь, как она объясняла. Вот и теперь поднялась на заре, замесила блинчики нам, напекла уж.
Блинчики тонкие бабаня летом пекла на керогазе в «колидоре» - в коридоре то есть. Этот «колидор» был большой и светлый, разделял он в бараке два входа двух разных секций. В бабаниной «секции», что направо, в одной большущей комнате с отгороженной кухней жила ещё баба Лена Абашина с детьми и внуками. Потом детям её дали отдельную квартиру в Ахунах, и они переехали туда, а к ней приезжали в гости. А внуки бабы Лены, Саша, Виталька и Лена, тоже оставались летом погостить у неё, и мы с ними играли на улице.
С другой стороны коридора, с левой, тоже жили семьи: тётя Таня, дядя Витя и их дочка Аришка, а напротив них баба Наташа со своей старенькой мамой, а в другой комнате тётя Нина и дядя Женя, у них детей не было.
Про бабу Наташу говорили, что она колдунья, не знаю, почему. Она была вся седая, всегда ходила в чёрном платье, в шерстяных носках и галошах. В одной руке у неё всегда палка была. Баба Наташа совсем не была похожа на Бабу Ягу, потому что была такой же прямой, как её большая палка.
Я не понимала, почему её считали колдуньей, может, потому что она часто бродила по лесу и приносила домой какие-то травы и сушила их дома. Я как-то заглянула в её комнатку, когда она приоткрыла её, чтоб выветрилась гарь (на керогазе что-то сгорело). В комнатке у неё по стенам висели высушенные травы.
Интересно, что летом все выносили свои керогазы в «колидор», ставили на старенькие самодельные столы или лавки и готовили там, а баба Наташа и баба Лена Абашина всегда готовили у себя. Зимой же все готовили в печках - голландках и «керосину столько не жгли», как говорила моя бабаня.
А керосин старались запасти к лету в нужном количестве. На Подхоз приезжала из города автолавка – так называлась большая грузовая машина – фургон, на которой привозили всякие товары: от хлеба и спичек до керосина. Мы с бабаней и Лёшкой как-то ходили к автолавке за керосином, хлебом, растительным маслом и спичками. Лёшка тогда помогал бабане нести большую алюминиевую канистру с керосином, а я несла в цветастой лоскутной сумке хлеб и спички. Растительное масло бабушка покупала сразу впрок трёхлитровую банку, её она несла в плетёной крепкой авоське – сетчатой вязаной лёгкой сумочке, которая в карман помещалась. Их тогда просто в народе сетками называли.
Спустя много лет, понимаю, какой же сильной была моя бабаня. Перед отъездом родителей домой бабаня с папкой пилили и кололи дрова, запасая к зиме. Пилили на козлах. Это так сбитые крест - накрест небольшие слеги –тонкие бревнышки, соединённые поперечными такими же слегами. По форме в самом деле напоминало это устройство козла с рогами, только рога и спереди и сзади получались, прямо Тяни-толкай какой-то.
Пилили дрова двуручной большой пилой. Бабаня и папка равномерно двигали пилу по бревну, опираясь одной рукой в козлы. Я любила смотреть, как они пилят. Пила вгрызалась в бревно, а из-под зубьев летели душистые светлые опилки и ссыпались бугорком под козлами. Папка весело что-то рассказывал, бабаня посмеивалась. А когда он останавливался «на перекур», бабаня пилила одна, так же легко и ровно, как и с папкой.
Потом, распилив бревно на чурбаки – поленья, они начинали колоть дрова. У бабани был тяжёлый топор-колун. Отец рубил дрова двумя руками, он сильно размахивался и ударял по поленышку, которое ставил на толстый широкий чурбан, полено раскалывалось на половинки, потом он эти половинки колол ещё пополам. Когда отец отдыхал, бабаня брала колун и рубила одной рукой так легко, будто масло резала. Я тогда удивлялась очень , что бабаня, выходит, сильнее папки.
Мы с Лёшкой и Таней относили дрова потом в дровяной сарай под навес маме, а она складывала их ровной стеночкой.
Как же пахли эти дрова! Особенно берёзовые! Если удавалось бабане купить берёзовых брёвен на дрова, она этому так радовалась, долго всем рассказывала, что вот получилось берёзовых дров запасти.
- Сосна-та горит быстро, да жар быстрее уходит, а берёзка-то пахучая, долго горит. И печка-та долго тяпло держит, - объясняла мне бабаня свою радость от удачного приобретения.
Она рассказывала об этом всем, кто приходил к ней повидаться и «покалякать», поэтому эту историю удачного приобретения берёзовых дров я услышала раз десять.
«Покалякать» чаще всего приходила баба Поля Горбунова. Они с моей бабаней были примерно одного возраста, но моя бабушка была статная, высокая, с большой грудью, а баба Поля, хоть и не уступала ей в росте, но была худенькой, как доска.
У бабы Поли тоже были внучата - Павлушка и Ольга, я с ними тоже играла на улице. Надо сказать, что меня никто в семье не называл полным именем. Звали ласковыми именами. Мама звала Олюшкой, отец - Лёлечкой, брат звал Лёлькой. Таня звала меня просто Олей, а бабаня внученькой да доченькой Олей.
А Олю Горбунову почему-то все звали Ольгой. Она была круглолицей, с раскосыми глазами. Оказалось, что фамилия у ребят не Горбуновы, это так их по бабушке Поле звали. У них фамилия была Масеевы. И были они не русские – мордва, и мы с ними были очень дружны. Павлушка был весёлым рыжим круглолицым мальчиком с большим количеством разновсяких веснушек на лице, особенно на носу. Щёки у него всегда были румяные, как пирожки. У Оли тоже были румяные щёки, но веснушек было поменьше. Я им в детстве завидовала, потому что бабаня мне про их веснушки говорила, что их, ребят Горбуновых, солнышко любит. А я надувала губы: «Меня, значит, не любит совсем!» В детстве я была смуглой – загар сразу ко мне приставал и не смывался до следующего лета. Все наши знакомые папе и маме говорили: «Где ваша черноглазая цыганка? Выросла как!» Мне казалось, что всех наших знакомых интересовало только одно - как я выросла, и не поменялся ли цвет моих глаз. Я стеснялась, отворачивалась и убегала в комнату.
Я дружила не только с Павлушкой и Ольгой. Жили на Подхозе и другие ребята. В семье Чепруновых было двое детей: Марина и Сергей. Марина была ровесницей моего брата, а Сережка был мне ровесник, на полгода постарше. Наши родители дружили, отцы часто разговаривали, сидя на лавочке у дома, играли порой в шашки-шахматы или «козла забивали» - «резались» в домино (это уже словечки папкины).
Мы же, дети, насмотревшись фильмов про войну, делали себе лошадок из прутиков от клёна, который разросся сильно между бараками бабани и Чепруновых, и скакали на этих прутиках вприпрыжку, изображая Чапая. Шёл тогда в клубе фильм про гражданскую войну, и Чапаева я просто обожала. Во-первых, потому что был очень на моего папку похож - такой же усатый и красивый, а во-вторых, он лихо скакал на лошади в фильме, размахивая шашкой, какая была у моего деда. А ещё он был полководцем, и жалко было его, когда он, раненый белыми, не доплыл до другого берега реки и утонул. Я, помнится, долго плакала и отказывалась верить, что Чапай утонул.
У наших соседей, тёти Нины и дяди Жени не было детей, и они приходили к бабане поиграть со мной, когда я была маленькой. Дядя Женя подкидывал меня под потолок, а я любила так «летать» под потолком. Дядя Женя так и говорил: «А ну, давай полетаем!» Я смеялась звонким смехом, и дядя Женя смеялся со мной.
Потом через некоторое время у другой семьи -у тёти Тани и дяди Вити - родилась Аришка, и я бегала к ним в гости смотреть на маленькую кудрявую светловолосую девочку-куклу. У Аришки были большие круглые синие глаза, как у куклы. Тётя Таня давала мне даже Аришку подержать на ручках. А когда она подросла, мы играли вместе во дворе.
Мне было странно слышать имя Аришка. Я думала, что так бабаня путается и неправильно произносит имя Иришка, Ирина. Но когда мы потом, через три года в школе изучали Пушкина, то я узнала, что есть такое имя Арина - так звали няню Пушкина – Арина Родионовна, а Аришка – ласковое от Арина, вот бабаня и называла её Аришка, ей так привычно было, потому что имя Ирина тогда ещё не было так распространено.
Вот такие замечательные ребята и взрослые жили на Подхозе. А почему Подхоз так называется, я узнала уже, учась в четвёртом классе. Мы с мамой писали бабане письма и открытки. Я научилась писать адрес на конверте: г. Пенза-14, улица Подсобное хозяйство,1. Вот такая история про старинные часы, Подхоз и его жителей.
Спасибо, что читаете мою книгу. Буду рада вашим откликам и комментариям. Всем здоровья!
Все главы можно прочитать здесь. Продолжение тут же
#деревенская жизнь #воспоминания о детстве