Тайна… чувствуешь её по сердечному влечению и не можешь постичь. Бывает, что так и не поймёшь, и отступишься. А спустя годы тайна сама тебе неожиданно откроется.
Всё началось с того, что мы переехали в Минусинск, на родину моего отца. Папа засобирался в гости к другу детства, Леониду. Мне, конечно, тоже туда захотелось. В шесть лет разве усидишь дома, когда вокруг так много нового и удивительного. У Леонида настоящая русская изба с большой белой печкой, так хочется хоть раз увидеть! Мама меня поддержала и папа «сдался».
Мать Леонида открыла дверь, ахнула от неожиданности и радости:
— Ах, Гена, столько лет… а это кто же — дочь?
Оказалось, Леонид на работе. Водитель «скорой помощи». Холост, живёт со своей мамой. Когда-то эта добрая женщина дружила с матерью моего отца, а их дети дружили между собой. В голодные военные годы мужья были на фронте и женщинам с маленькими детьми ох как трудно было выжить в суровой Сибири. Обе были верующие, старообрядцы-поповцы.
Хозяйка пригласила нас в дом, а сама ушла за соленьями. В светлой комнате, справа от входной двери, красуется большая белая печь, прямо как в сказке про Емелю. Слева цветастая занавеска, а напротив входной двери висит чей-то портрет в рамочке. В те времена в учреждениях висели портреты Ленина, такие же большие. Но это был явно не Ленин.
— Папа, а это кто? Кто на портрете? Папа, кто это на портрете?
— Э… если интересно, спроси у хозяйки.
Раз папа не знает, значит, это не какой-то знаменитый и известный человек. Хозяйку я встретила вопросом:
— Извините, а это кто на портрете — Ваш родственник?
Она с недоумением и болью посмотрела на отца:
— Как?! Разве вы ей не говорили?
— Мы решили, пусть она сначала вырастет, потом сама всё узнает.
Портрет оказался иконой. Тут же выяснилось, что меня даже не крестили. Это совсем расстроило добрую хозяйку.
— Такая большая девочка и не крещена! Как же, Геннадий!
Я почувствовала себя обделённой. А хозяйка тут же отодвинула ту самую цветастую занавесочку. Такого я ещё не видела ни дома, ни в гостях. Узенькие полочки, а на них иконы и разные святыни. Как бы забыв о моём папе, она с благоговением принялась мне о них рассказывать, и рассказывала, пока мне не наскучило. Тогда она пригласила нас за стол и всё расспрашивала папу о семье, о родителях.
Папины родители, Афанасий и Евстолия, к тому времени уехали из Минусинска в Красноуфимск, в родные края. В Минусинск они попали из-за ссылки. Ссыльные жили в Сибири трудно, голодали. Когда появилась возможность уехать, уехали. А для папы Минусинск родной город, вот и вернулся.
Хозяйка опять посматривает на меня и говорит:
— Гена, крести дочь!
Папа в ответ неопределённо пожимает плечами и молчит. Хозяйка всё расспрашивает. Вспоминают прошлое. На столе картошечка из печки, в чугунке, с зеленью. Маленькие квашеные арбузики-мурашки, разные соленья. Всё очень вкусное. Хозяйка хлопочет, хочет нас получше угостить.
— Геннадий, возьми домой… вот огурчики, помидорки, капустка, арбузики… всё своё, с огорода.
— Нет, нет, спасибо, нам не надо.
Я тихонько толкаю папу локтем и шепчу:
— Пап, арбузик возьми.
Но папа стесняется взять арбузик. Тогда хозяйка молча достаёт нам из бочонка три арбузика-мурашка. Папа пробует отказаться, но она решительно говорит:
— Супруге передай.
Домой мы ушли поздно, так и не дождавшись Леонида. Работа, что поделаешь. Больше я у них никогда не была, но хозяйкины слова и пожелания крепко запомнила. Я поняла, что не знаю чего-то важного, какую-то хорошую Тайну, что я вообще чего-то лишена. Тайна меня манила и притягивала. Но вера в Бога была в Советском Союзе под запретом.