Окончание
Окончание
Летели весело. Приняли все для бодрости духа, так как пепелац винтокрылый – штука все-таки железная, и школьных знаний физики не хватает для объяснения того, как она в воздухе передвигается и не падает. Ксюша, во всяком случае, точно побаивалась лететь два часа, да еще над морем! Оно, море-то, хоть и подо льдом, но от этого не стало менее страшным. А дело было в марте, и лед на Белом море еще был крепок, и белая пустыня в иллюминаторе немного пугала своей бесконечностью. А над этой пустыней сбились в кучу плотные облака. И ни деревца внизу, ни солнечного лучика вверху. Белым по белому.
Мужчина с пушистыми усами, похожий на тюленя, прокричал Ксюше в ухо:
- Слава!
- Кому? – Прокричала она в ответ.
- Кому – Слава, а кому и Владислав Петрович! А вообще-то, никому, - пояснил мужчина. – Я – Слава, Владислав, то есть! Генеральный директор турфирмы «Южный берег».
- А-а-а, понятно! – Промычала в ответ Ксюша и представилась по всей форме:
- Ксения, Агентство «ИнформЮнион».
Мужчина присвистнул, и предложил выпить «по чуть-чуть» за здоровье пилота и штурмана. Ксюша согласилась. Слава пошарил где-то под креслом и достал бутылочку с темной жидкостью и красивой этикеткой на боку. «Брусничная наливка». В пластиковые стаканчики плеснул щедро, от души. Чокнулись так, что стаканчики примялись слегка. Наливка оказалась очень даже приятной. Ксюшка клевала в стаканчик, как курочка, а Слава, крякнув, вылил в себя все сразу и наполнил емкость снова.
За «Брусничной» пришел черед «Рябиновой», потом «Черничной», потом им откуда-то с заднего ряда передали «Клюквянку», а Славина рука уже тянулась за редкостной янтарной «Морошковой».
Было хорошо, и тепло внутри, и снаружи тоже. Два десятка луженых глоток гоготали, травили анекдоты, нестройно пели «Ой, цветет калина…» («А «Калиновки» нам случаем в «жидкий» паек не положили? Нет?! Почему-у-у?!!» - Пытал кто-то нетрезво организатора Николая). За всеобщим весельем не сразу поняли, что вертолет гудит как-то особенно, и будто завис на одном месте. Потом стало понятно, что и в самом деле завис. Над какой-то землей неизвестной. О том, что внизу земля нетрудно было догадаться по жидкой растительности, торчавшей то тут, то там из-под снега.
Стало тихо и страшно. Сосед Слава как-то расстроенно хрюкнул и решил обнять Ксюшу, промычав что-то похожее на «а вдруг в последний раз?!...» Ксюша взбрыкнула, хоть ягодно-коньячная смесь давала о себе знать: в голове было туманно и не страшно, однако, нельзя же вот так-то, с бухты-барахты, с неизвестным Славой.
А под вертолетовым брюхом была какая-то беломорская бухточка, промерзшая до дна, снегом занесенная, неприветливая, и на сто верст от нее в разные стороны – ни огонька, ни строеньица какого, ни надежды на спасение.
Вертолет застрекотал. Или он все время стрекотал, но стрекота пассажиры не слышали, оглушенные страхом приближающегося конца. Проталкивая своим серым толстым брюхом воздух, вертолет начал снижаться. Не падать! Нет! Именно плавно снижаться. У самой земли машина снова зависла, и лопасти винта подняли в воздух миллиарды снежинок, которые понеслись по кругу, подхваченные мощным потоком.
Вертолет сделал «тюк!» колесами и замер, только винт еще крутился с бешеной скоростью какое-то время. Пассажиры радостно захлопали в ладоши и потянулись за стаканчиками.
Железно скрипнула дверь, и из кабины вышел летчик с усталым лицом.
- Туман, - сказал он. – Ни черта не видно!
- Слетали, твою маму! – Кто-то огорченно выдохнул сзади.
- Товарищи! – заскакал по салону организатор Николай. – Товарищи! Маленькое приключение только украсит наше путешествие! Предлагаю выбираться и разводить костер! Потому что сейчас в вертолете станет холодно!
Для костра летчики отдали разбитый ящик, и пока костровой – он же организатор Николай, добывал огонь, путешественники отправились осматривать остров. Девочки – налево, мальчики – направо.
Ящик сгорел быстро, и тонкие веточки, которые туристы принесли справа и слева, костер не спасли. Оставалось греться народным способом и ждать, пока матушка-природа сжалится над путешествующими и сдвинет туман куда подальше.
- Нет, ну, надо же делать хоть что-нибудь! – В один голос дружно сказали вдруг Нина и Маргарита Васильевны, и укоризненно посмотрели на летчиков, которые делать ничего не спешили. Но на реплику ответил тот, кто поглавнее:
- У нас закон есть: если не знаешь, что делать, то не делай ничего! И в воздухе, и на земле действует. Ждать надо.
Ждать - надо полагать, это когда туман уйдет. А он и не думал уходить. Лежал над морем тяжелым ватным одеялом, края которого загибались к земле, закрывая весь белый свет.
Из вертолета принесли выпивку и закуску. Выпивки было куда больше, поэтому через часик публика набралась изрядно и исполняла танцы народов севера, так как тепло из желудка до конечностей добиралось медленно, а конечности у столичных гостей были упакованы по-московски, да по-питерски. Тетки на каблуках приплясывали «пятка-носок-пятка», мужички били чечетку, Ксюшка отрывала гопака, и с ужасом думала о том, что еще через час ноги у нее просто отвалятся.
Но через час стало теплее, видимо, горючее, добралось-таки по дальнему кругу кровообращения до заледеневших конечностей. Закуску съели, а тосты считать перестали, но на летчиков смотрели с ненавистью.
Наконец, тому из них, который поглавнее, пришла в голову мысль – сходить к монастырю, пешком, по льду. Они, оказывается, знали, где он, монастырь.
- Во-о-о-о-н за тем торосиком! – Показали куда-то в белую пустыню летчики и потопали к тому самому торосику. Они не успели отойти далеко, как небо вдруг прояснилось, старое ватное «одеяло», будто вспоротое снизу острым лезвием ножа, разошлось по шву, и в просвете между туч, показалось солнце. И тут же зазолотились невдалеке купола, до которых, как оказалось, было рукой подать.
Путешественники от радости запрыгали. Кто прыгать не мог, молча протянули свои треснувшие от многократного употребления пластиковые стаканчики – «Прошу плеснуть!»
Остатки костра затоптали, забросали снегом, кто-то даже попробовал тушить «по-пионерски», но был пристыжен и умчался по малой надобности за кустики. Пустую тару – бутылки, загрузили в сумку, чтоб природу не осквернять. На радостях пофотографировались у вертолета и встретили вернувшихся назад вертолетчиков. Радостно встретили, простив им бездеятельность и туман этот растреклятый.
Загружались не без труда. Три тела, причем это были самые мощные три тела – ну, ни дать, ни взять – тюленьи туши! – затаскивали по трапу всем миром и костерили почем зря, не выбирая выражений.
Остальной люд, включая двух белых ворон и организатора Николая, были чуть лучше недвижимых тел бойцов, павших в неравной схватке с зеленым змием и холодом.
Не успели взлететь, как почти тут же сели. Неподалеку от вертолетной площадки дрожал старенький автобус, в который загрузились те, кто еще мог самостоятельно передвигаться. Три тела, которые были безжалостно стянуты по крутым ступенькам из вертолета так, что у них позорно сползли штаны, обнажив разделительную полосу между бледными полушариями-полупопиями, летчики бережно уложили на сани в душистое сено. Запряженная в сани рыжая лошадка испуганно косилась на не очень живых пассажиров, брезгливо фыркала, и отворачивала морду в сторону – с подветренной стороны уж очень страшно попахивало, как от конюха Яремы после Пасхи и дня Победы. Конопатый мальчонка, смешно, по-архангельски, окая и екая, скомандовал лошадке:
- Юлька-бл…! Но-о-о-о! Пошла, давай, к лешому! – А потом вычистил незваных гостей не по-детски:
- Нажралисе-те, как … бл…, как не знай, блин, кто! А еще городские! А еще ученые, поди! Вона, к лешому, каки ботинки-те справные! Юлька-бл…, жопой, давай, пошевеливай!
И лошадь с человеческим именем Юлька и матюгливой приставкой бодро потрусила к поселку.
Гостей привезли в трапезную («Стыдоба-головушка! Таких нажористых-те в святую трапезную!» - ругался малец, разгружая сани). Накормили горячим обедом, закрыв глаза на то, что гости были не при полном параде. Рады-радешеньки были, что все-таки долетели, не сверзлись где, посреди моря. «Как бы раньше добрались, так мы б вас по острову-то поводили бы, наши красоты бы показали, - охала-приговаривала экскурсовод из местных. – А так-то уж куда? Так-то уж некуда идти! Уж отдыхайтё, да отогревайтесё!»
Русская печка в трапезной была уставлена обувью, неуместной тут ни в марте со снегом, ни в июне… тоже со снегом. Гостей обули – кого в валенки, кого в пимы оленьи, кого в шерстяные толстые носки, а кого и в лапотки березовые, которые греют не хуже бурок из собачьего меха.
Ксюшка дремала перед невнятно бумчащим телевизором, забравшись с ногами на огромный диван с высокой спинкой, когда к ней подошел организатор Николай, потрогал ее за плечо и спросил:
- Это вы у нас корреспондент будете?
- Я… буду, - Ксюшка не сразу поняла, что от нее хотят. – Кто звонит? Куда???
- Пройдемте со мной, в экскурсоводскую. Вам из Ленинграда…Э-э-э… из Петербурга уже звонят…
В телефонную трубку дышала Лара – редактор журнала о туризме:
- Ксюш! Ксюшенька! Как ты там?! Слушай, мы тут номер верстаем, нам бы срочно анонсик на твой материал, который в апрельском пойдет! Десять строчечек! Сделаешь?! Ох, ты, труженица наша! Давай, прям сейчас, и факсиком засылай, ага?!
Ага! Ксюха за десять минут написала анонс, отдала листочек секретарше, которая взирала на нее с благоговением, как на чудо, и уснула крепким сном.
А в Питере, в редакции журнала, Лара, услышав требовательный писк факса, нажала на кнопочку приема, и через секунду в руки ей вылез листочек, на котором вкривь и вкось ползли Ксюшкины впечатления о севере и людях туризма, которые, не пугаясь трудностей, примеривают на себя роли «первопроходимцев», и…
Называлась вся эта галиматья красиво: «Солова островецкие».
Наталья Труш
Из сборника рассказов "Записки поперечной журналистки"