Шевчук Александр Владимирович
Когда ты ещё молод, ищешь свой путь в этой жизни, выбираешь нравственные ориентиры, тем более начинаешь заниматься очень сложным, интересным делом, вливаешься в незнакомый коллектив, - очень важно, чтобы в твоей жизни встретился человек, который тебе станет примером, душевной опорой, и поможет не сломаться, поддержит и подскажет, как не наломать дров.
Мне повезло, я встретил такого человека – Дим Димыча. Так я его всегда называл, так же его называли и другие. И по работе, и за дружеским столом, и просто в разговоре.
Познакомьтесь – Дмитрий Дмитриевич Шевгенюк, бортмеханик вертолёта МИ-6. Судьба свела нас в сентябре 1979 года. И пролетали мы вместе, в одном экипаже, правда, с перерывами, до конца июня 1981 года. Это основной период нашей совместной работы, конечно, потом было много полётов вместе, но мы встречались в одной кабине вертолёта уже в составе других экипажей. Дим Димыч летал со мной, когда я уже был командиром вертолёта. Правда, всего несколько раз.
Так вот, в сентябре 1979 года судьба и решение командира эскадрильи Михаила Сергеевича Гошко забросили меня в экипаж командира вертолёта МИ-6 Евгения Борисовича Ванчагова. Командир носил громкое прозвище «Граф», но в обиходе мы его чаще называли – «ЕБ». Лётчик он прекрасный, спасибо ему, я многому у него научился, но характер у «ЕБ», специфический, к нему надо привыкнуть.
К «Графу» я попал потому, что случилась беда. Его штатный второй пилот, Вася Марчук, мой однокашник, попал в автомобильную аварию, когда ехал на такси. К большому сожалению, эта авария поставила крест на дальнейшей лётной работе Васи. После аварии, после череды операций на голове, он уже больше не летал. Так с тех пор и работает инженером в группе расшифровки полётной информации.
И вот на место Василия Ивановича Марчука комэск прислал меня. Так я и оказался в экипаже Ванчагова. Тогда я и познакомился с Дим Димычем. Он мне с первого взгляда понравился. Было в нём что-то такое, душевное, располагающее к себе. Вот глянешь на человека, и понимаешь, этот, надёжный, как скала, не схитрит и не подставит. Дим Димыч среднего роста, плотная фигура, слегка кривоватые ноги, но стоит на земле прочно, как надёжная опора. Слегка смугловатое, загорелое, обветренное лицо. Тёмные густые волосы, в которых пробивается седина. Внимательные тёмные глаза, с лёгкой усмешкой где-то в глубине. Чем-то мне его лицо напоминало лицо индейцев из фильмов, где играл Гойко Митич. Сказать, что Дим Димыч мне в отцы годится, будет не правильно. Он старше меня лет на восемнадцать. Если не ошибаюсь, он 1941 года рождения. Просто старший хороший товарищ, этакий наставник, у которого всегда можно спросить совета. Фамилии у нас чем-то похожи. Он – Шевгенюк, я – Шевчук. Его предки с западной Украины. Было в Дим Димыче что-то такое, гуцульское. Я тоже с Украины, правда, с Приднепровья. В общем, можно считать, земляки. Вот и сошлись как-то близко. В командировках мы всегда располагались в одной комнате. Часто и много говорили на разные темы, постепенно узнавая друг друга поближе. Мне очень повезло, что в жизни встретил Дмитрия Дмитриевича. Мне вообще на хороших людей везёт.
Сколько он мне всего полезного, интересного рассказал про вертолёт МИ-6. Сколько раз мы вместе вылезали наверх, на трапы двигателей. Капоты открыты, я держусь за поручни, а Дим Димыч объясняет и показывает: « Вот смотри, Саня, это механизмы останова, а это ленты перепуска, вот датчики противопожарной системы, идём дальше, к редуктору, держись за поручень, здесь высоко, смотри – это генераторы переменного тока для противообледенительной системы…», и т. д. и т.п. Я, конечно, в учебных аудиториях изучал материальную часть, но на живой машине, когда всё вместе, в комплексе, - как-то всё нагляднее и лучше запоминается. Помнится «Граф» недовольно бурчал снизу, с бетонки: « Какого хрена ты туда полез. Не дай бог свалишься. Кто отвечать будет? Командир! А оно мне надо? Слезай!».
Евгений Борисович лётчик хороший, но действует по принципу: для машины есть бортмеханик, а для навигации – штурман. А дело командира крутить баранку. Мне больше нравится подход Владимира Аркадьевича Пау – командир должен стараться знать всё. Что он не раз доказывал на практике.
У Ванчагова я многому научился в плане полётов, а вот как строить отношения в экипаже, в чисто человеческом плане, это спасибо Дим Димычу. Родной отец то мой далеко, за три тысячи километров, посоветоваться не с кем, а иногда бывали ситуации, когда моральная поддержка – во как нужна!
У «ЕБ» были сложные отношения с алкоголем. Иногда, перед вылетом, пройду на стартовом медпункте предполётный осмотр, и жду, когда появится дорогой кэп. Является, морда лопатой, и говорит: « Саня, а ну скажи, чем от меня пахнет? Как, нормально?». Дыхнёт, - этакая смесь запахов апельсиновых корок, мускатного ореха, лаврового листа, запах курева и зубной пасты «Поморин». Во, нервы у человека! И пульс не частит, и давление в норме. Не скажешь, что выпивши, но видно, что вчера не чай пил. Ничего, прошёл санчасть, и вперёд, на вылет.
Так вот, была у «ЕБ» такая установка: «Если второй пилот со мной не пьёт, особенно в командировке, значит, обязательно заложит комэску или командиру отряда. А ты, Саня, не хочешь пить, отказываешься! Значит, будет стучать!».
Достало это меня. Никогда и никого не закладывал, сам иногда выпить люблю в хорошей компании, в подходящей обстановке и в нужное время, но когда на меня давят – завожусь. И вот однажды, в дальней и долгой командировке, в Игриме (это примерно 430 км на юго-восток от Печоры, за Уральскими горами), и длилась она 31 день, и мы успели до смерти надоесть друг другу, «Графа» в очередной раз понесло. Дим Димыча рядом не было, он был на вертолёте, какой-то дефект устраняли вместе с техбригадой, а мы сидели экипажем после полётов, ужинали. «ЕБ» чуть выпил и говорит штурману и бортрадисту: « Выйдите из комнаты, а я второму пилоту морду набью, за его гордыню!». Ростом он чуть повыше меня, но гораздо плотнее и мощнее, взрослый мужик. Хорошо, что на тумбочке стоял и уже закипал электрический чайник. Я отступил к нему, а экипаж уже вышел из комнаты. Вот я отступил, и, взявшись за ручку кипящего чайника, сказал: « Женя, не успеешь набить мне морду. Я этот чайник тебе на голову одену и глаза выжгу!».
«Граф» внимательно посмотрел на меня, и, видимо, что-то до него дошло, и он сказал: « Ты бешеный дурак! Ладно, угомонись». На том и разошлись.
Потом, вечером, когда мне не спалось, а мы, как я уже говорил, жили с Дим Димычем в маленькой двухместной комнатке, я рассказал ему, как всё было. И посоветовался: « Чего дальше делать? Как летать-то будем?». Дим Димыч успокоил: « Не боись, Саня. Ты всё правильно сделал. Я на твоей стороне, а вдвоём мы его быстро успокоим!». И, правда, потом некоторые взбрыки командира удавалось гасить, как говорится, на корню. Я не жалуюсь, что было, то было, из песни слов не выкинешь.
Всё равно, я очень многому научился у Евгения Борисовича. А лётчик он был очень везучий. Правда, я говорю, что всё время рассчитывать на везение – это не наш метод. Мне очень нравится следующее выражение: « Отличный лётчик, это тот, который, используя отличное мышление, избегает попадания в ситуации, которые потребуют потом отличного умения». А Евгений Борисович часто умел находить ВХОД в ситуации, которые потом потребуют отличного умения.
Помню, однажды зимой, при взлёте с одной из Северо-Кожвинских буровых «ЕБ» ни с того, ни с сего, говорит: « А сейчас, Саня, я тебе покажу, как вертолёт МИ-6 взлетает с попутным ветром!». Заснеженная площадка, с брустверами, снежок падает. Женя зависает, разворачивает вертолёт задом к ветру, а ветерок примерно метров восемь в секунду, и начинает взлёт. Хорошо, что машина была пустая, без груза, и топлива мало, только до базы. И нас понесло, вынесло на заснеженное белое болото, господи, хоть бы обороты заранее раскрутил! Лес приближается, машина сыплется, «ручка» ходит по всей кабине, обороты на нижнем пределе, тряски всё нет и нет! Но как-то «Граф», проявив отличное умение, выкрутился, и мы, чуть ли не цепляя брюхом верхушки сосен, ушли. Когда мандраж затих, все успокоились, а вертолёт набрал высоту, командир, повернув голову ко мне, заявил: « Запомнил, Саня? Вот так – никогда не делай!». Ничего не скажешь, наглядно показал.
Да, есть что вспомнить.
Целую зиму, в командировках, Дим Димыч после полётов вязал сети. Купит где-то большие катушки капроновых нитей, и, привязав один конец сети к спинке кровати, сидит, плетёт. Мне нравилось смотреть, как в его руках сноровисто двигалось специальное веретено, и с каждым днём сеть становилась всё больше и длиннее. Дим Димыч объяснял мне, какого размера должна быть ячея, и какую рыбу можно будет ловить этой сетью. Потом, по весне, после ледохода, на мой вопрос: « Дим Димыч, и где рыба?», - он, вздохнув, слегка улыбался и говорил: « А, эти придурки из рыбинспекции опять сеть забрали. Надо новую плести!». Я смеялся: « Ой, Дим Димыч, гляди, посодют тебя за браконьерство!». На что он неизменно отвечал: « Не посодют, я же ещё ничего поймать не успел!».
Вспоминается, как будто вчера было. Зима, холодрыга, на улице минус сорок три. Мы базируемся в Денисовке. «Граф» не хочет возвращаться на базу. Ему удобнее сидеть в Денисовке. А чего ему делать в Печоре? Жена в отъезде, в квартире пусто и неуютно. Самому надо готовить еду. А тут, в Денисовке, красота! В балках тепло, столовка рядом, кормят от пуза. Вот и сидим вторую неделю в ста сорока километрах от дома. Декабрь месяц, дни самые короткие. В половине второго закончили работу. Перед выключением двигателей температуру масла в главном редукторе Р-7 Дим Димыч нагнал до максимума – 95 градусов. Выключились. Движки укутали толстыми стёгаными чехлами.
У нас рядом с вертолётом, на щите, стоят два двухрукавных подогревателя. Но на таком лютом морозе ими хрен нагреешь вертолёт. Поэтому, будет ещё две крутки. Одна после ужина, часов в восемь, и ночная – где-то в два часа ночи. Тогда, к утреннему запуску, перед началом работы, температура масла в главном редукторе будет в самый раз, он не успеет остыть. « ЕБ» лентяй, а потом, он уже ко мне привык, и доверяет. Поэтому машину мы крутим вдвоём с бортмехаником и парой техников. Техники встали чуть пораньше, и пошли расчехлять вертолёт. А меня будит Дим Димыч. И вот в тесной комнатке балка, толкаясь локтями, спинами, сонные, мы одеваемся. Господи, пока напялишь всю эту сбрую на себя! Свитер, ползунки, унты, кожанку, демисезонную куртку, шапку, перчатки. Ну, пошли. Остальному экипажу хорошо, дрыхнут себе в темноте, теплоте и уюте, а мы вылезаем наружу. Романтика, чёрт бы её побрал! Бредёшь в два часа ночи при минус сорок три по скрипучему снегу к щиту, ка котором стоит вертолёт. На ночном небе в каком-то зыбком ореоле висит луна, тускло светят звёзды. Лютый холод забивает дыхание, стараешься дышать носом. Молча идём к вертолёту. Поднимаемся по шаткому трапу в грузовую кабину, слабо освещённую желтоватыми лампочками.
Дим Димыч плюхается на своё место, а я прохожу на два шага дальше и занимаю левое пилотское кресло - командирское.
Кажется, весь вертолёт заиндевел изнутри. Сквозь кучу одёжек, задом, ощущаешь могильный холод насмерть задубевшего пилотского кресла. Подкладываешь под себя свои ладони в перчатках, и сидишь на собственных руках. Так теплее. Жду, пока бортмеханик запустит АИ-8 (вспомогательную силовую установку). Засвистела ВСУ-шка, щёлкает тумблерами Дим Димыч. Начали.
-«Запуск левый!», пошли обороты турбокомпрессора, открываю кран останова. Загудел движок, и, наконец-то двинулись по кругу лопасти огромного несущего винта. С них начинает слетать морозный иней. В свете луны и звёзд, это завораживающее зрелище. Тяжёлый вертолёт начинает нехотя раскачиваться на мощных стойках шасси. Он так и будет качаться, пока синхронно не заработают гидродемпферы всех пяти лопастей.
-«Запуск правый!». Оба двигателя запущены, работают на малом газе. Я выбрал необходимое положение РЦШ (ручки циклического шага или просто «ручки»), винт стабилизировался и теперь вертолёт почти не качается. Как я говорю, самые дорогие качели в мире наконец-то успокоились. Дим Димыч открыл ленты перепуска обоих движков. Под резкий свист воздуха, хоть чуть-чуть, в кабину пошло тепло. Мы дремлем в пилотских креслах. Вертолёт прогревается, а техники сидят прямо под лентами перепуска, там теплее.
Теперь надо дождаться пока прогреется масло в главном редукторе. Обороты можно вводить только по достижении температуры плюс тридцать градусов.
-«В главном плюс пять!». Сидим, крутим. Подвигал «ручкой», «шаг-газом», как там давление в гидросистемах? Нормально. Господи, как же спать хочется! Ну и колотун!
-« В главном плюс пятнадцать!». В голове какие-то обрывки мыслей: « Ну, те себе и работу нашёл, дурачок! Нормальные люди по ночам спят, а не морозят задницу под звёздным небом, при минус сорок три…».
Наконец - то! « В главном тридцать!». Раздельное управление вверх, коррекция вправо. И загрохотали в победном рёве оба моих славных Д-25-х (движки вертолёта), и засвистели, захлопали лопасти несущего винта. В такой холод, в морозном воздухе звук далеко разносится. Вертолёт гудит, воет, грохочет на щите. Правильно, сами не спим и другим не даём!
Молотили, молотили, нагнали температуру масла в главном редукторе до максимума. Всё, открутили! Винт остановился сам. На таком морозе винт лучше не тормозить, а то прихватит тормоз несущего винта. Техники остались чехлить движки, а мы с Дим Димычем бредём обратно к своим балкам. Сейчас-сейчас, заберёмся в тепло, и спать, спать до самого утра. В балке нас встречает сонный голос «Графа»: « Ну как, всё нормально?». Не боись, командир, всё путём.
Мне нравилось бывать с экипажем в гостях у Дим Димыча. Хлебосольный хозяин, гостеприимный дом. Как славно было сидеть на маленькой кухне и под горячую отварную картошечку, квашеную капустку хрустящую и ледяную водочку вести неспешные разговоры за жизнь и про работу.
Вроде только недавно сидели мы с женой на юбилее Дим Димыча в кафе. Говорили тосты, добрые слова, пили за здоровье виновника торжества. А он был всё такой же. Только чуть седины больше стало, и добавилось морщин на загорелом лице.
Ушёл Дмитрий Дмитриевич. Ушёл далеко-далеко. Он теперь там, где и мой отец, и мои бабушки и дедушки. Ушёл хороший человек. И самое горькое и обидное, что встретил он свою последнюю минуту на дне колодца, который копал на даче. И никого не было рядом, чтобы помочь, протянуть руку. Что он видел напоследок? Кружок синего неба над головой, того самого неба, в котором пролетал столько лет. Всё-таки что-то несправедливо устроено в этом мире, если хорошие люди уходят вот так! И от бессилия что-то исправить, болит и ноет душа.
Спи спокойно, Дим Димыч, пусть земля тебе будет пухом. Спасибо тебе за доброе слово, за настоящую мужскую поддержку. Ушёл настоящий мужик, кормилец, добытчик. Светлая тебе память, бортмеханик вертолёта МИ- 6, Дмитрий Дмитриевич ШЕВГЕНЮК.