11.01.2012
Генна Сосонко
В январе 1973 года я впервые играл в Вейк-ан-Зее. Резервная мастерская группа – так назывался турнир, и только первое место в нем давало право выступить в следующем году в соревновании «Б».
Партии того турнира помню до сих пор: я очень хотел, просто должен был выиграть. Там же, в Вейк-ан-Зее я увидел в турнирной таблице впервые написанное латинскими буквами Sosonko, ставшее моим настоящим именем.
С тех пор я провел в Вейке в общей сложности около года, играя, а потом комментируя игру сильнейших гроссмейстеров мира.
Дважды мне удалось выиграть главный турнир, случались неудачи, бывало всякое, но каждый раз ёкает сердце, когда, приближаясь к месту назначения, вижу виадук с огромным, натянутым на нем транспарантом, где меняется только имя спонсора да цифра в начале текста: Сhess tournament. Wijk aan Zee. В этом году на транспаранте появится цифра 74.
До 1999 года спонсором турнира был сталелитейный концерн «Хоговен». Потом концерн назывался «Корус». Последние два года - «Тата». Но формула шахматного фестиваля в Голландии остается по существу неизменной.
Вейк-ан-Зее – маленькая деревушка на берегу моря в сорока километрах от Амстердама. Летом ее население увеличивается более чем вдвое за счет отдыхающих. Дюны, песчаные пляжи, кафе и ресторанчики, музыка, не смолкающая до глубокой ночи... Не то, что в январе: порывистый ветер, когда и ураган, постоянный стелющийся дождь, вдали видны трубы металлургического концерна с тугим облаком дыма, днем и ночью висящим над ним. Серый однообразный пейзаж, маршруты прогулок, повторяющиеся изо дня в день. Странные, погруженные в свои мысли фигуры людей, в разговорах между собой постоянно употребляющие восемь букв латинского алфавита в сочетании с восемью же числительными на разных языках мира.
Климат в Вейк-ан-Зее не меняется: грипп с простудой и сейчас нередкие гости во время январского шахматного фестиваля. Единственное, что осталось в прошлом, – разрешение заболевшему перенести свою партию на свободный день, что в те времена практиковалось довольно часто. Хотя турнир в Вейк-ан-Зее – один из немногих, где имеется три (!) выходных дня, игрок обязан прийти на партию в любом состоянии.
Владимир Крамник в этом году не играет в Вейке. Володя жаловался, что январь, что промозгло, что света дневного почти нет: не успеешь оглянуться и – смеркается. Все верно. В Вейке лучше играть молодым, которые не обращают внимания на такие «мелочи». Вы скажете, что молодым вообще быть лучше. Не согласиться трудно. Но – с другой стороны – молодые не знают, что им еще предстоит.
Наряду с сотнями любителей игры – обладателей рейтинга в 1400 единиц и выше – в фестивале принимают участие сильнейшие гроссмейстеры мира. Помимо гроссмейстерских и мастерских групп, в Вейке играются юниорские, девичьи турниры. Проводятся блицы и однодневные соревнования. Играют журналисты и парламентеры. Так называют профессиональных политиков от спикера парламента до министров и их заместителей. Всех их объединяет любовь к игре, ради которой они в каждом январе выкраивают несколько свободных дней из напряженного календаря.
Я всегда останавливаюсь около их партий, с удовольствием констатируя, что знаменитости волнуются и переживают, совсем как дети, сражающиеся за столиками рядом, или сильнейшие в мире гроссмейстеры, играющие в том же зале на сцене. С некоторыми из политиков я знаком, и после обмена улыбками мне нравится ловить их вопрошающий взгляд: интересно, а как гроссмейстер оценивает положение на доске.
В январе 1957-го в турнире впервые должен был принять участие представитель Советского Союза. Согласие Спорткомитета было получено, и Марк Тайманов уже готовился к поездке в Голландию. Но за полтора месяца до начала турнира вспыхнуло восстание в Будапеште, и советские танки на улицах венгерской столицы привели к бойкоту представителей СССР, где бы они не выступали. Бойкот коснулся и шахмат, и приглашение было аннулировано.
Первыми советскими гроссмейстерами, приехавшими в 1960 году на фестиваль в Вейк-ан-Зее, стали Флор и Петросян (в приглашении были указаны совсем другие фамилии, но Спорткомитет СССР и шахматная федерация тогда, как и в последующие годы, сами решали, кого посылать в заграничные поездки). На протяжении всего турнира лидировал любимец Запада, молодой датчанин Бент Ларсен, и, только победив Ларсена в последнем туре, Петросяну удалось стать вровень с ним.
Сенсационно закончился турнир 1964 года. Правда, выигрыш Кереса, опередившего Ларсена, Ивкова, Портиша и других гроссмейстеров, с трудом можно было назвать сенсацией. Но победу с ним разделил Иво Ней – совсем неизвестный на Западе молодой мастер из Таллина: триумф эстонских шахмат стал тогда полным.
Аналогичного рода эффект произвело и выступление Анатолия Лутикова, занявшего в 1967-м второе место, лишь на пол-очка позади Спасского и оставившего после себя многих сильных гроссмейстеров.
Такое, однако, случалось не всегда: в 1970 году хорошо зарекомендовавший себя в чемпионатах Советского Союза Игорь Платонов набрал «минус четыре» и поделил предпоследнее место. Памяти трагически погибшего гроссмейстера из Киева в летом этого года состоится турнир в Соединенных Штатах.
Шахматы находились в СССР в привилегированном положении по сравнению с другими видами спорта, и приличный результат на Западе означал попросту несколько годовых зарплат. Поэтому от полуочка нередко зависела не только дальнейшая карьера шахматиста, но и впрямую благополучие его семьи. Все, впервые выехавшие на турнир в «капстрану», знали: другого такого шанса может и не быть. Огромной ответственностью и нервным напряжением и объясняются, как мне кажется, неожиданно блистательные или провальные выступления мастеров и гроссмейстеров, не входивших в головной эшелон советских шахмат.
Это участники турнира 1963 года. Может быть, вы узнаете Давида Бронштейна, Юрия Авербаха, Альберика О’Kелли, Борислава Ивкова, Гидеона Штальберга, Александра Матановича. Неожиданно для всех в турнире победил Хейн Доннер, добившийся одного из самых крупных успехов в своей карьере.
За столиком слева – Тан, индонезийский шахматист, метеором блеснувший на шахматном небосводе Голландии. Тан выиграл чемпионат страны, пристойно сыграл в гроссмейстерском турнире (7,5 очков), после чего вернулся в Индонезию и исчез навсегда, повторив в каком-то смысле судьбу знаменитого Султан Хана.
В пятидесятых-шестидесятых годах гостиниц в Вейк-ан-Зее фактически не было. Все участники пользовались гостеприимством жителей Бевервейка – городка в восьми километрах от Вейка. Перед последним выходным днем спонсоры устраивали костюмированный вечер, на который приглашались все участники фестиваля и «аборигены». Отрывались по полной, хотя такого выражения тогда не было и в помине.
На фотографии, сделанной на вечере в 1968 году, вы легко узнаете Михаила Таля. В том году играл в Вейке и Виктор Корчной, начавший турнир с восьми побед, в том числе и над своим (тогда) соотечественником. Это не помешало обоим отправиться после одного из туров в Антверпен, куда их пригласил бельгиец, их страстный поклонник: «Езды-то всего два часа, а ночные клубы в Антверпене, поверьте, не закрываются в одиннадцать вечера. А завтра я отвезу вас обратно в Вейк. Нет, нет, не беспокойтесь, виза вам не понадобится: граница между Голландией и Бельгией – символическая…»
Оба гроссмейстера отправили из Бельгии открытки с видами Антверпена: вот домашние удивятся – причем здесь Бельгия? Антверпен? Откуда? Почему?
Молодые, прочтя эти строки, удивятся столь вольному отношению к турнирному режиму, в то время как представители старшего поколения оценят этот поступок иначе: машиной по европам, из одной страны в другую, ночной клуб, а на дворе 68-ой год – круто!
Замечу, что Корчной набрал тогда 12 очков из 15, опередив Таля, Портиша и Горта на три очка. А открытки? Их получили сами гроссмейстеры, вернувшись домой: они шли в Ленинград и Ригу добрых три недели…
Сейчас шахматисты двух главных турниров живут в гостинице «Зей Дюин», что значит «Морская дюна», а играют вместе с сотнями любителей в большом спортивном зале «Мориаан», но так было не всегда.
Я застал еще время, когда турнир игрался в гостинице «Кенемердюин», там же жили участники. Это было скорее общежитие с тоненькими фанерными перегородками, так что был слышен каждый звук в соседней комнате, и с удобствами в конце коридора.
В январе 1972 года у входа в гостиницу едва ли не перед каждым туром стояли демонстранты, озабоченные судьбой чешского гроссмейстера Людека Пахмана. После «Пражской весны» диссидент подвергался преследованиям и даже провел полтора года в заключении.
Здание «Кенемердюин» претерпело потом много превращений: оно служило временным жильем для беженцев, просивших разрешения на проживание в Голландии, потом там был китайский ресторан, сгоревший лет двадцать тому назад. В конце концов бывшая гостиница, вспомнив о шахматах, вернулась в ментальную сферу: здесь размещается теперь филиал психиатрической больницы.
Единственной пристойной гостиницей была тогда «Хохе Дюин», расположенная в соответствии со своим названием на высокой дюне, и постепенно все участники гроссмейстерской группы стали останавливаться там.
С замечательным видом на море, гостиница имела и неудобства: открытая всем ветрам, она частенько ими продувалась, и многие не могли заснуть всю ночь из-за постоянного баскервильского завывания – ууу-уу-у...
В случае внезапного похолодания склон дюны обледеневал, и подняться на него было невозможно. Как-то, вернувшись поздно ночью из амстердамского казино, гроссмейстер R.D. взбирался до рассвета на высокую дюну, пытаясь попасть в гостиницу, но всякий раз соскальзывал вниз, с тем чтобы в очередной раз начать свой сизифов труд. Не лучшей оказалась и судьба Роберта Хюбнера, который, спеша на тур и борясь с сильнейшими порывами ветра, при спуске с дюны упал, разбил очки и получил мелкие травмы, из-за чего его партия, помнится, началась с запозданием.
Кратчайший путь из турнирного зала к гостинице пролегает мимо кладбища; возвращаясь в кромешной темноте домой и глядя на контуры надгробий, можно было предаться мыслям об относительности потери угодившего в западню ферзя в поначалу так хорошо складывавшейся партии.
В 1975 году четыре голландских участника – Доннер, Тимман, Рей и я во время турнира решили жить дома, в Амстердаме. Ровно в полдень мы встречались на площади в центре города, где нас ждал роскошный директорский лимузин; на нем же после тура мы возвращались домой. Нет сомнения, что Ботвинник не одобрил бы этой затеи: жаркие дискуссии велись всю дорогу, и уже через четверть часа сигаретный дым полностью заволакивал машину.
Речь обычно держал Доннер, и диапазон его тем был необычайно велик – от кубинской революции до эндшпиля два коня против пешки. Доннер очень увлекся тогда этим редким окончанием: ему был заказан учебник по эндшпилю для начинающих, и он решил открыть его анализом этой концовки. Объясняя нам тонкости эндшпиля, Хейн все время упоминал фамилию Троцкого; сначала я поправлял его, указывая, что один из вождей Октября не имеет никакого отношения к замечательному этюдисту, на исследования которого ссылался Доннер, но потом махнул рукой и следил – разумеется, вслепую – только за ходом его анализа.
Эксперимент с ночевкой в Амстердаме продержался только год. Заканчивавший партию раньше других – чаще всего им оказывался я – должен был дожидаться коллег. Случалось, трое ожидали одного, мучившегося в раздумьях над записанным ходом. Словом, неудобства перевесили сладость сна в собственной кровати.
В фойе зала «Мориаaн» - стенд. На нем фотографии победителей турниров в Вейке. Каждый год, делая традиционное фото на фоне себя самого, разделившего победу в 1977 году с Геллером и в 1981-м с Тимманом, с грустью констатирую, что сходство с фотографиями неумолимо утрачивается. Факт, что время не проходит бесследно не только для меня, никак не может служить утешением.
В гроссмейстерском турнире 1979 года впервые приняла участие женщина. Сейчас этим никого не увидишь, но тогда участие Ноны Гаприндашвили было чем-то из ряда вон выходящим. Лев Полугаевский очень нервничал перед партией.
– Что же делать? – спрашивал он меня во время вечерней прогулки. – Я еще никогда не играл с женщиной, что мне играть завтра?
Как мог, я старался успокоить его:
– Но у тебя же белые, голыми руками она тебя не возьмет...
– Что с того, что белые, – стоял на своем Лёва, – она же волжский гамбит играет, легко сказать – белые. А ты видел, как она вчера Николаца в двадцать ходов разнесла?
– Ну, пойдешь Кf3 на третьем ходу, будешь держать оборону, – продолжал я успокаивать Полугаевского.
– А если возьмет и 4...е5? Тогда что? Нет, тебе легко говорить...
Лёва как в воду глядел: его соперница после ходов 1.Nf3 Nf6 2.c4 c5 3.d4 cd 4.N:d4 действительно пошла 4...e5, но после 5.Nb5 d5 6.cd Bc5 7.N5c3 сразу перешла к атаке, сыграв 7...е4. Полугаевский побледнел, покрылся испариной, но пешку взял и быстро выиграл партию.
Группа участников турнира 1988 года. Слева направо: Пауль ван дер Стеррен, Анатолий Карпов, Йерун Пикет, Генна Сосонко, Михаил Таль, Любомир Любоевич, Ульф Андерссон, Джон ван дер Виль, Предраг Николич, Иван Фараго. Отсутствуют Кирил Георгиев, Симен Агдестейн, Курт Хансен и Роберт Хюбнер.
Победил в турнире Анатолий Карпов, а вот распределение последующих мест вы вряд ли угадаете. Вторым был швед Андерссон, а третье место разделили норвежец Симен Агдестейн (одно время тренировавший Магнуса Карлсена) и болгарин Кирил Георгиев.
Так выглядел турнирный зал «Мориаан» двадцать лет назад. Победу в турнире в 1992 году разделили Борис Гельфанд и Валерий Салов. Судьбы их сложились по-разному: через несколько месяцев Гельфанду предстоит матч на мировое первенство, а Салов давно оставил практическую игру.
Это самой молодой участник главного гроссмейстерского турнира за всю историю их проведения. В 1994 году ему было четырнадцать. Хотя тот турнир и не выдался столь сильным, Петер Леко выступил достойно, разделив третье место. Пиком его карьеры был матч на мировое первенство с Владимиром Крамником. В последнее время Петер как-то выпал из обоймы и редко получает приглашения в Вейк-ан-Зее, да и в другие сильные турниры.
Открытие турнира 2000 года. В первом ряду Элс Эйве – дочь экс-чемпиона мира, Гарри Каспаров, Найджел Шорт и Ян Тимман.
Каспаров трижды играл в Вейк-ан-Зее – в 1999, 2000 и 2001 годах, и все три раза оказывался победителем. В 1999-м Гарри сыграл памятную партию, одну из самых красивых в истории шахмат.
Вейк-ан-Зее 1962. В голодном сорок втором году, когда продовольствие в Голландии распределялось по карточкам, турнир все же состоялся. Впервые на заключительном совместном ужине тогда подавался гороховый суп. Традиция сохраняется: через месяц, полвека спустя, после того как был сделан этот снимок, на закрытии турнира в Вейк-ан-Зее 2012 снова будет подан гороховый суп.
Виллем-Александр – старший сын королевы Нидерландов Беатрикс и будущий король. Поговаривают, что Беатрикс откажется от трона в пользу Виллема-Александра уже в этом году. Да и то: тридцать два года на этой работе. У принца двое братьев. Один из них, Константин, увлекался в пору студенчества шахматами и даже был членом гаагского клуба.
Хотя функции королевы фактически репрезентативные, левые партии страны хотят еще более ограничить их. Как минимум - снизить расходы на содержание королевского дома.
Беатрикс – ровесница турнира. В этом году ей должно исполниться семьдесят четыре. Этой формулы, впрочем, следует избегать. Рекомендуется следующая: королева надеется отметить свой семьдесят четвертый год рождения. Объяснение очевидно: как бы не сглазить.
Летать одним самолетом, впрочем, королеве и принцу запрещено официально. Напоминал об этом всякий раз, когда шахматисты Голландии отправлялись на Олимпиаду: состав команды постоянно менялся, только первые доски оставались неизменными: Тимман и я.
Хотя семьдесят четыре даже по западным понятиям нельзя назвать таким уж цветущим возрастом, опасаться за здоровье королевы пока нет оснований. К счастью, то же самое можно сказать и о моем амстердамском соседе и друге профессоре Йохане ван Хюлсте, но в его годы в «неприятность» - именно этот термин мы употребляем в разговорах - можно угодить каждый день.
Довольно сильному игроку, непременному участнику турниров в Вейк-ан-Зее в последний день января должен исполниться 101 год. Я не описался: сто один.
«Отлично, - сказал Йохан, когда я поздравил его с Новым 2012-м и осведомился о самочувствии. – Правда, в этом году я решил отказаться от участия в турнире, но на закрытии буду точно...»
В прошлом году старейший участник поделил третье место в группе парламентариев (одно время профессор был членом высшей палаты голландского парламента и даже ее президентом). Помню, как Йохан сокрушался, что упустил выигрыш в последней партии.
Восемь лет назад мальчик из Норвегии выиграл замечательную партию в турнире «С» у гроссмейстера (тогда мастера) Сипке Эрнста. Победителя пригласили на сцену, где мы с Хансом Рее комментировали партии главного турнира. В воскресный день зал был переполнен. Смущаясь в поисках английских слов и едва дотягиваясь до фигур на демонстрационной доске, мальчик робко комментировал свои блистательные ходы. Со всех сторон нас слепили вспышки фотографов.
«О будущем можно не беспокоиться, - помнится, сказал я Рее. – Даже если фотография с Магнусом не будет через десяток лет стоить капиталы, в истории шахмат мы, во всяком случае, уж точно останемся....»
«Верно, - согласился Рей, - только знатоки, разглядывая фото, будут, наверное, спрашивать, – а кто эти два седых мудозвона рядом с чемпионом мира?»
Согласитесь, Рей недалеко ушел от действительности – написал было я. Потом вычеркнул, осознав, что имел в виду только пророчества голландца по отношению к Магнуcу Карлсену. Потом восстановил написанное, подумав, что читатели, скорее всего, не будут вдумываться в смысл фразы, привычно скользя глазами по экрану. Потом снова вычеркнул. И, подумав, снова восстановил. На это раз уже окончательно: чего уж там, правда должна быть сказана вся.
* * *