02.01.2017
Генна Сосонко
Ужинали с английским гроссмейстером Кином в «Симпсонс на Стрэнде».
В этом лондонском ресторане, открытом как шахматная кофейня аж в 1828 году, бывали все шахматные знаменитости прошлого.
Здесь играли Морфи, Стаунтон, Стейниц, Цукерторт (которого сразил удар во время партии в шахматы именно тут). «Бессмертная партия» Андерсен - Кизерицкий тоже была сыграна в 1851 году в «Симпсонс на Стрэнде».
О шахматном прошлом ресторана напоминает не только вход в него, но и специальный стенд, и развешанные тут и там шахматные литографии и гравюры. А совсем недавно здесь провели турниры памяти Говарда Стаунтона, в которых участвовали сильнейшие английские и голландские гроссмейстеры.
Здесь не раз ужинали Чарльз Диккенс, Бернард Шоу, Уильям Гладстон, Бенджамин Дизраэли; завсегдатаями ресторана, волею Конан-Дойля, были Шерлок Холмс и доктор Ватсон. До сих пор в путеводителях по Лондону «Симпсонс на Стрэнде» упоминается как один из «must» английской столицы.
* * *
Мы с Кином пришли в «Симпсонс на Стрэнде» после очередного тура претендентского турнира (2013), игравшегося в двух шагах отсюда в Институте техники и технологии на Савой Плейс. Неудивительно поэтому, что наши разговоры вертелись вокруг шансов участников на финише соревнования.
Победителю предстоял матч с чемпионом мира Виши Анандом, и хотя с того времени не прошло и четырех лет, кажется, что Магнус Карлсен царствует на шахматном троне едва ли не десятилетие.
Когда к столику подкатили тележку с десертами, Кин ушел в воспоминания: «За этим самым столом, где мы сидим сейчас, Генна, в 2000 году я ужинал с Каспаровым за день до открытия его матча с Крамником. “Подумай, Гарри, - сказал я, - еще не поздно включить в контракт пункт о реванше. Понятно, что Крамник не станет возражать, а так...” Каспаров не дал мне договорить. Он дал понять, что не хочет даже слышать о таких глупостях. А ведь если бы он просто поставил закорючку в контракте, история шахмат сегодня могла выглядеть совсем по-иному...»
И Реймонд, вздохнув, принялся за яблочное пирожное.
Англичанин применил глагол прошедшего времени в сослагательном наклонении. Его категорически отвергают историки: они знают эту «iffy history» - что бы случилось, если бы всё случилось по-другому.
Как выглядела бы история христианства, если бы Понтий Пилат помиловал Иисуса? Не умер ли бы он тогда в своей постели в преклонном возрасте, окруженный чадами и домочадцами?
А если бы нос у Клеопатры имел другую форму?
Если бы Наполеона не одолевал насморк в день Ватерлоо?
Если бы патруль, задержав в октябре 1917 года Ленина, переодетого и в парике, арестовал его?
А если бы молодой Гитлер был принят в венскую Академию живописи и занялся архитектурой?
Примерам такого рода несть числа.
К шахматной истории это «если» относится в не меньшей степени.
«Подумайте, дело ведь только в одном ходе коня, и какая гигантская разница! А ведь история шахмат могла пойти по совсем другому пути из-за одного только хода коня на другую клетку...» - не раз повторял Бронштейн, имея в виду двадцать третью партию своего матча с Ботвинником (1951).
А если бы Спасский при счете 2-0 в 1972 году вернулся, как ему настоятельно советовали функционеры, из Рейкьявика в Москву? Конечно, имя Фишера навсегда осталось бы в шахматных анналах, но крайне сомнительно, чтобы американец когда-либо стал чемпионом мира.
А если бы Корчной при счете 5-5 в Багио в 1978 году выиграл еще одну партию у Карпова, а вместе с нею и матч? Объявили ли бы шахматы в Советском Союзе лже-наукой, как шутя (шутя?) говорил Таль?
А если бы Карпов сделал выигрывающий ход в 31-й партии матча с Каспаровым в 1984 году, добился бы сухой победы 6-0, никакого повторного матча не понадобилось, а молодого претендента ожидали бы серьезные неприятности? Как выглядела бы шахматная история в этом случае?
Близкие Гарри утверждают, что невключение в контракт пункта о реванше объясняется не только его неверием в возможность проигрыша; ведь Каспаров после матч-реваншей с Карповым настаивал на их отмене, а как он будет выглядеть, если станет цепляться за критикуемое им самим правило?
«К тому же, - говорил Гарри, - вы же знаете, какие у меня отношения с Володей, это ведь я настаивал на включение молодого в состав сборной на Олимпиаду в Манилу (1992), он же помогал мне в Нью-Йорке, когда я играл с Анандом (1995), да и этому лондонскому матчу Крамник обязан только мне. Не говоря о том, что я – чемпион мира! – до матча выполнил все его условия, включая перевод пятидесяти тысяч долларов для оплаты его секундантов!»
Остальное – известно. Хотя к поединку в Лондоне Каспаров подошел на пике формы, выиграв шесть супертурниров кряду и достигнув рейтинга 2851 (сегодня это где-то, наверное, под 2900!), результат его матча с Крамником вы помните. Равно как и то, что ответный поединок между ними так никогда и не был сыгран.
Если взять формальную сторону дела, Крамник, отказывавшийся от матч-реванша и настаивавший на участии Каспарова в отборе, был прав. Ежели взглянуть на этот вопрос с точки зрения выдающихся результатов Гарри до, да и после лондонского матча, если принять во внимание ожидания всего шахматного мира, можно прийти к совсем другому выводу.
Вспомним еще раз барда: «Былого нельзя возвратить и печалиться не о чем...»
Что былого нельзя возвратить – это точно. А вот, что печалиться не о чем – это как сказать. Разве не жаль, что так никогда не был сыгран еще один матч Каспарова с Крамником? Или в свое время - Капабланки с Алехиным?
Хотя бы один. И не будет отныне. А жаль.
* * *