Творческий кризис, он же страх чистого листа, в английском языке больше прижился термин writer’s block — «писательский блок». Все это, так или иначе, отсылает нас к одной ситуации. Когда человек не может найти силы, время или достаточно вдохновения, чтобы творить. С этим сталкивались все, кто как-то связан с искусством, наукой или медиа, но и остальных эта беда стороной не обходит.
Я, уверенно похерив самые разнообразные и грандиозные творческие начинания, могу говорить об этом с полным пониманием происходящего. Коучи и попсовые психологи плотно оседлали эту тему, раздавая советы, как вернуть утраченную креативность. Дешево и лицемерно. Может, какая-нибудь дамочка за сорок, поверив в силу позитивного мышления, действительно вернется к вышивкам или романтическим фанфикам, но это не поможет, если мы имеем дело с непростой творческой задачей и многогранной, чаще всего не совсем нормальной творческой личностью.
Давайте сперва разберемся, каковы причины творческого кризиса. У любой нехочухи, если покопаться, есть корни, глубоко уходящие в психологию. Во-первых, надо четко развести по разным сторонам прокрастинацию и писательский блок. Прокрастинация — это когда человек не может заставить себя сесть за стол и начать писать, но если уж это произошло, то трудностей непосредственно с творческой частью не возникает. Писательский блок — наоборот: человек садится за стол — и все. Можно пять часов провисеть тенью над листком, но новая глава или картина так и не появятся. В этом случае отмирает непосредственно умение творить и, как правило, это указывает на гораздо более серьезные осложнения, в том числе и с когнитивной сферой.
Механизм прокрастинации очень прост. Это всем знакомая система наказаний и поощрений. Зачем я пишу текст? Либо это часть моей работы, либо это мое хобби, следовательно, доставляет мне какое-то удовольствие. В первом случае вообще элементарный расклад. Когда я стаханила в журналистике, времени на прокрастинацию не было. Там один дедлайн следовал за другим, злобно клацая зубами. Не придумано лучшего средства от прокрастинации, чем контролер (редактор, издатель, продюсер), который стоит над душой с двухметровым свинцовым штырем и без устали стимулирует батрачить дальше. В случае неуспеха автора ждут реальные санкции: штрафы, разбор на партсобрании, увольнение. В общем, ни о каком удовольствии речи не идет, но весь организм мобилизуется, чтобы избежать наказания. Я могла слегка профакапить ту или иную публикацию, но это случалось лишь тогда, когда контролирующая сторона сама неуверенно давала мутные сроки и требования. Если существует возможность соскочить, мало кто пройдет мимо нее.
В какой-то момент автор доходит до предела, когда все осточертело до такой степени, что никакие репрессии не производят впечатления. Он уже не может поддерживать стабильный творческий конвейер, сохраняя прежний уровень качества и регулярности. Вот вы ругаетесь, что спортсмены у нас поголовно на допинге милдронатном сидят. Ну так, а сколько у нас медийщиков и айтишников закидываются транками и ноотропами? Это еще далеко не самый радикальный способ вдохновиться, если вы помните «99 франков».
Прокрастинация может толкнуть на то, что человек сдаст быстрое и простое задание, а перед большим и сложным спасует. Все сводится к тому, сколько сил мы вложим, и что получим в итоге. Особенно, когда речь идет о хобби, и денежный вопрос снимается с чаши весов. Это сравнительно простой текст. Но я уже потратила часа два на сбор материалов и перевод. Еще часа четыре, наверно, я потрачу на то, чтобы подробно расписать все пункты по плану (PS. угадала). Плюс еще час на вычитку, перекуры и разбрасывание по ресурсам. Считайте, полный рабочий день, который я изымаю из жизни в ущерб всему остальному.
Что я за это получу? Ничего. Несколько лайков и тупых комментов. Нередко реакция публики обратно пропорциональна, то есть, чем больше труда вложено в текст, чем он сложнее, больше и основательнее, тем меньше читателей его осилят. Почему бы мне не пойти по пути всех этих фейсбучных экспертов и колумнистов, которые ежедневно калякают поверхностные эссешки на самые горячие темы в топах поисковиков? Фактура на поверхности (чаще всего они вообще никакой ресерч не проводят и гонят отсебятину, повторяют одни и те же мантры из заметки в заметку), страничку А4 можно за полчаса-час набросать. Так автор постепенно съезжает все ниже и ниже, опуская планку до таких пределов, что чемпионы лимбо позавидовали бы.
В этих условиях что угодно становится более привлекательным, чем творчество. Что лучше, рассказ или пирожок? Что лучше, рассказ или новая игра? Все альтернативы предлагают мне гарантированную и мгновенную релаксацию, требуя минимальных вложений. С биохимической точки зрения, мозг не лицемерит, и организм — не дурак, сам себе врать не будет. Вот тут как раз в бой врываются всякие вещества. Люди, которые думают, что писатели и художники догоняются ради вдохновения, ничего не понимают. Ни водка, ни морфий не подскажут, о чем писать новый роман. Вискарь, каким бы он ни был славным, не подбрасывает идеи. Однако есть вариант сделать выносимым творческий процесс. Я сделала ставку на бухло, и действительно: если правильно проспиртовать все кругом, то муторная возня с текстом становится таким же медитативным и увлекательным занятием, как, в общем-то, и все остальное: можно с удовлетворением взирать даже на то, как сохнет краска. Кстати, таков был метод господина Фолкнера. Он любил снять комнату в отеле и запереться там с ящиком пойла и печатной машинкой. Через месяц выходил с новым романом.
Само собой, утверждать, что единственно возможное неденежное поощрение сводится к чьим-то лайкам и хлопкам, не следует. Это слишком однобокое объяснение. Например, в молодости творчество может стать архиважным элементом самоидентификации. Для начинающего автора это возможность причислить себя к интеллектуалам и тонкочувствующим натурам в противовес одномерному быдлу. В этом случае написанный стих станет подтверждением потенциала автора и хорошей подпоркой к самооценке. А это уже достойный бонус. Другое дело, что в более сознательном возрасте с творчества спадает мифологический флер, свое место в социуме кое-как найдено, уже понятно, что смысла в жизни нет и не будет, поэтому стихи-рассказики приносят все меньше психологической пользы и остаются на обочине.
Здесь показателен пример Джека Лондона. Пока он был нищим и никому не известным автором, у него находились мотивация и рвение усердно впахивать на литературной ниве. Он мог закончить повесть за неделю, сдать статью или целую книгу в предельно сжатые сроки. Но как только он стал богатым и успешным, организм правильно рассудил, что всего уже добился и стал отнекиваться от работы. Лондон, у которого теперь были офигенные тиражи и собственное поместье, еле выдавливал из себя тысячу слов (примерно столько, хе-хе, сколько мы к этому моменту написали-прочитали). Пришлось приводить себя в форму алкоголем, причем в силу механизмов формирования зависимости дозу следовало постоянно увеличивать. Обратимся к его замечатльной автобиографии «Джон и ячменное зерно«:
«По мере того как я становился признанным писателем, повышалось мое материальное благосостояние и шире становился кругозор. Я заставлял себя писать и перепечатывать тысячу слов ежедневно, включая воскресные и праздничные дни, и по-прежнему усиленно занимался, хотя, пожалуй, несколько меньше, чем прежде. Зато разрешал себе спать по пять с половиной часов — полчасика все-таки прибавил. С деньгами все обстояло благополучно, и я смог больше отдыхать. Я чаще ездил на велосипеде, благо он теперь всегда был дома, боксировал и фехтовал, ходил на руках, занимался прыжками в высоту и в длину, стрелял в цель, метал диск и плавал. Я заметил, что усталому телу требуется больше сна, чем усталой голове. Иной раз после сильного физического напряжения я спал шесть часов, а то и целых семь. Но такое роскошество позволял себе не часто. Столько еще предстояло узнать, столько сделать! Проснувшись после семи часов сна, я чувствовал себя преступником и благословлял того, кто придумал будильник…
…Я очень хорошо понимал, чем все это грозит, и положил себе за правило не пить, пока не кончу писать. Но гут возникло неожиданное дьявольское осложнение. Без алкоголя работа уже не шла.
Не выпив, я не мог писать. Я начал бороться с этим. Вот она, мучительная жажда,- которой я не знал раньше! Я сидел за письменным столом, брал в руки перо, вертел бумагу, но слова не шли.
В мозгу была одна лишь мысль: против меня в буфете стоит Джон Ячменное Зерно. Отчаявшись, я наливал себе виски, и тогда колесики в мозгу возобновляли работу, и я отстукивал тысячу слов на машинке.
В своем городском доме в Окленде я прикончил все запасы и решил больше их не пополнять. Это не помогло, ибо, к сожалению, на нижней полке буфета еще оставался ящик пива. Тщетно пробовал я работать, уверяя себя, что пиво — жалкий заменитель сильнодействующих средств, что я не люблю его. Мысль об этом ящике не давала работать. И только когда я выпил полкварты, появились нужные слова. Но мне пришлось многократно повторить эту порцию, прежде чем тысяча слов легла на бумагу.
Хуже всего было то, что от пива у меня делалась ужасная изжога, впрочем, несмотря на это, я довольно быстро разделался с ящиком».
Если задумка хороша, никто не мешает, а завершение работы связано со светлыми ожиданиями, то такое творчество, несомненно, приносит радость. Тогда можно поймать драйв. Не всегда это должно быть что-то позитивное. Вспомните Спайдера Иерусалима, он мог строчить статьи, как одержимый, но только в случае, когда его охватывала злоба, ненависть, азарт охоты на преступников и коррупционеров. У меня было нечто подобное: когда титушки нашего кровавого режима избили одного знакомого журналиста и его девушку, я впала в раж и в один присест, за 15 часов, накатала очень объемную, ядовитую и многостороннюю статью. Да, в такие моменты можно получить у организма адреналин и дофамины, не прибегая к стимуляторам. Это и называется вдохновение? Я не чувствовала усталости, не хотела спать, не отвлекалась, а разум был кристально чист. Загвоздка в том, что стабильно удерживать себя в этом состоянии невозможно. Ресурсов организма не хватит. Душевный подъем не поможет, когда перед творцом проект на много месяцев и даже лет. Режиссерам в этом плане очень тяжело. Эйзенштейн всю Мексику исколесил в попытках найти вдохновение и потерять девственность.
В среде нейропсихологов уже установился консенсус, что за творческую часть отвечает кора головного мозга, а за ответ на стрессовые реакции — лимбическая система. Подробнее можете почитать, например, у невролога Элис Флагерти в исследовании The Midnight Disease: The Drive to Write, Writer’s Block, and the Creative Brain. Суть в том, что, обычно, человек или посвящает себя творческим процессам, или занят вопросами выживания и борьбы со стрессом. Это разные участки мозга, и пока активен один, другой в ауте. Именно потому у меня так хорошо пошла та злая статья — в тот момент она вписалась в реакцию «бей\беги», и я решила ударить журналистикой.
Как уже было сказано, в ширпотребную психологию я не верю. Да, чисто технически, можно преодолеть кризис усилием мысли, одним рывком, как тумблером щелкнуть. В конце концов, именно так сделал Уильям Джеймс, американский философ и психолог из середины 19в. У него был ступор на полгода, а потом он сказал: «Если свобода воли существует, то моим первым актом свободной воли должно стать то, что я в нее поверю». Он поверил и просто вышел из кризиса (едва не написала «из запоя»), тут же начал генерировать тексты, как и не было никаких помех. Но это почти чудо, конечно. Ведь настоящее переосмысление взглядов зовется метанойя. Это такая вещь, которая меняет человека и его психику похлеще алкоголя и стимуляторов. Готовы ли вы ради творчества умереть и возродиться, stirb und werde?
Тайм-менеджент не помогает при прокрастинации. Запомните это. Прокрастинация как раз оттого и возникает, что человек дофига умело планирует свой график, чтобы тратить на работу минимум времени в последний момент. Прокрастинатор все контролирует и все понимает. Как Сэмюэл Джонсон, британский энциклопедист и в целом довольная жирная рожа. Он имел привычку дописывать статьи в газету при мальчике-посыльном, который ждал его, чтобы сразу унести всю утреннюю корреспонденцию. А вот, допустим, Хармс ничего не мог, жил в состоянии вечного давления и постоянно пытался разогнать творчество списочками, планчиками и мотивирующими постами. Разумеется, без особого успеха. Обратимся к его дневнику:
«На каждый день.
Расписание.
Невзирая на денежные удачи и неудачи, ежедневно проделывать следующее:
1) Писать не менее 10 строк стихов.
2) Писать не менее одной тетрадочной страницы прозы.
3) Читать что-нибудь о религии или Боге, или путях достижения не менее
3 страниц. О прочитанном размышлять.
4) Проделывать положенную гимнастику.
5) Вечером писать письма Ити.
——————————————-
Хорошая погода:
9 — встать
10 1/2 — 5 — пляж
6 — 7 — обед
7 — 9 — писать
Плохая погода:
10 1/2 — встать
11 1/12 — 1 — читать
1 — 3 — писать
3 — 4 — читать
4 — 5 — писать
5 — 6 — обед
6 — 8 — писать
——————————————-
Это писано уже сравнительно давно и, надо сознаться, очень плохо.
Так писать нельзя.
Теперь, мне кажется, я знаю, как надо писать, но у меня нет к этому
энергии и страсти. Я гибну. Я гибну материально и гибну как творец.
Эта запись сделана в тяжелое для меня время. Такого тяжелого времени я
не упомню. Особенно тяжело потому, что у меня совершенно нет светлых
перспектив.
——————————————-
Довольно праздности и безделья! Каждый день раскрывай эту тетрадку и
вписывай сюда не менее полстраницы. Если нечего записать, то запиши хотя бы,
по совету Гоголя, что сегодня ничего не пишется. Пиши всегда с интересом и
смотри на писание как на праздник».
Иногда по автору может ударить болезнь. Поверьте моему опыту, если у вас психическая нестабильность, либо перманентные боли, то в эти моменты вы ничего не напишете. При всем желании. Сложно что-то делать, когда у тебя лихорадка, пневмония, мигрень, артрит пальцев или паралич левой ноги. С другой стороны, был же Мильтон, да? Он вообще ослеп. Но, поскольку слепота никак не ударила ему по мозгам и не причиняла боль, он преодолел эту напасть и завершил «Рай, Потерянный и Возвращенный».
Другое дело — психиатрические расстройства. Творчество Эдгара Аллана По накрылось шизоаффективным психозом. Ницше великолепно завершил карьеру, гавкая в дурдоме, как собака. Сколько бы еще песен записала Долорес О’Риордан, один из самых мощных голосов нашего времени, если бы во время очередного тяжелого эпизода биполярки не ушла ко дну в собственной ванной, закинувшись всем, что было под рукой? Видеть творца, чей могучий разум превратился в губку для посуды, очень тоскливое зрелище. Можно что угодно вытерпеть, лишь бы не становиться идиоткой. Томас Манн, ему уже за 70 было, когда сказали, что у него рак и туберкулез, и ничего, еще десять лет протянул, на кофе и сигаретах, не прекращая работать. А если бы инсульт: стал бы дурачком, вот и вся биография. К счастью, многие из этих состояний лечатся или хотя бы купируются правильно подобранными колесами. Так наш автор сможет протянуть сколько-то дополнительных лет, прежде, чем черная вода заберет его.
Еще два фактора влияют на возникновение писательского блока: депрессия и тревожность. Депрессия — в большей степени внутреннее состояние. Она сопровождается крайне низкой самооценкой, неверием в себя и свой потенциал, упадком сил и ангедонией. В таких условиях вышеописанные проблемы, характерные для прокрастинации, многократно усиливаются. Автор не может ответить, зачем вообще хоть что-то делать. Какой толк от творчества, если ничего в лучшую сторону не изменится? Особенно, когда человек считает, что из-под его пера выходит только посредственность и халтура. Страх перед чистым листом характерен именно для депрессии. Наш автор пять часов плачет, роняя слезы на листок в линеечку, прежде чем признать свое полное творческое бессилие и завалиться на бок к стенке. Тут не помогут ни прежние достижения, ни издатели со штырями. Это болезненное состояние, и должно быть разрешено медицинскими методами.
Тревожность, скорее, связана с внешними факторами. Это страх неудачи, непереносимость постороннего давления, груза обязательств и долгов. Человек не может подступиться к горе просроченных идей, с каждым днем вырастающей на полметра. Отвлекаемость. Звонки начальника вышибают из колеи до конца дня. Человеку хочется сбежать, освободиться. Объявить себя банкротом и начать все с нуля.
Сами понимаете, что чистого спирта у нас не бывает, и всегда приходится иметь дело с примесями. Любые заторы будут бить по самолюбию, провоцировать депрессию, нагнетать тревожность, порождать прокрастинацию, усугублять течение других заболеваний. Все это слипается в один клубок, распутать который очень тяжело.
Проще всего, конечно, ебануть таблетками. Колеса решают все. Однако, честно скажу, не знаю, какой размазней надо быть, чтобы успешно разрулить свои загоны благодаря пилюлям и психоаналитикам районного пошиба. Во-первых, у меня есть определенная гордость и осознание того, что мой психологический разлад только мне же и по зубам. Во-вторых, ну у серьезных авторов, как правило, и склад личности непростой и внутренние кризисы немного другие. Не может низшее существо излечить высшее. Каким-нибудь пиарщицам или бульварным беллетристам — да, такое может помочь. Но их трудности, равно как и спасение, связаны не с творческой, а с обыденной жизнью. Иная плоскость бытия. 99% людей с моими демонами никогда не столкнутся и не поймут, потому что это нечто отличное от офисных неврозов, булимии, сепарации от родителей и неумелого построения личной жизни.
Муза — муза может стать решением. К сожалению, понятие это изрядно опошленное и мифологизированное, так что давайте придумаем его заново. Муза — это человек, который в состоянии заменить автору всю аудиторию. Главное, что должна делать муза: искренне интересоваться творчеством автора и как-то провоцировать его интерес. Необязательно женщина и любовь, хотя это будет справедливо для большинства поэтов и художников. Смог бы Маркс накропать столько томов, если бы рядом не было Энгельса? Вспомним еще фильм про творческий дуэт Тома Вулфа и его редактора Макса Перкинса. Музой может стать даже нечто неодушевленное: Бог, идея, родина-мать. Мы уже говорили, что для Андрея Платонова своеобразной музой стала мечта о коммунизме. Это некая цель или, даже вернее, некий алтарь, к подножию которого художник подносит свои творения.
Когда мне было лет двадцать, я повсюду носилась с идеей сублимации, очень она мне нравилась. Ныне охладела. В чем мутка? По Фрейду, сублимация — это проработка тревожных и агрессивных импульсов в творчество или иную социально одобряемую деятельность. Начнем с того, что я так до сих пор и не поняла, как же должен функционировать этот завод по переработке. Кроме того, под влиянием Анны Фрейд я пришла к выводу, что нет хороших и плохих психологических защит. Любая психологическая защита (а сублимация — одна из них) это деформация личности. У нормального человека не должно быть защит. Не потому что он такой беззащитный, а потому что его психика не подчинена определенным автоматизмам, а восприятие не закрыто листами фанеры.
Сублимация как защита не порождает великих творцов, она плодит графоманов. Мы вновь упираемся в тезис о том, что творчество должно приносить максимум удовольствия при минимуме вложений. Это как раз путь графомана, дилетантски освоившего несколько базовых художественных техник. При этом он не способен наполнить их никаким значимым содержанием. На выходе либо бытовуха, либо чахлые рефлексии, либо сентиментально-мещанская беллетристика, либо кликушество на остросоциальные темы. Я хочу привести пример человека, у которого не может быть творческого кризиса. Перед нами отрывок из статьи Подчиненова и Снегиревой «Редактор vs графоман«:
«Несколько слов об авторе: лет около пятидесяти, философское университетское образование, кандидатская степень, преподавал в вузе, но ушел в малый бизнес. Человек темпераментный, увлекающийся, но не теряющий при этом головы. Первая книга стихов вышла, когда автору было уже далеко за сорок, в достаточно известном региональном издательстве с предисловием еще более известного литератора, чему поспособствовали университетские знакомства. Книга успеха не имела, но утвердила Влада в мысли о его поэтическом призвании и усугубила природные качества: упрямство, внутреннюю самонадеянность, практическое невосприятие критики, ощущение себя близким к совершенству.
Материал второй лирической книги Влад написал за девять месяцев, при этом стихи «рождались» почти ежедневно, порой по два-три в день. Большей продуктивности мешала разве что большая занятость. Подчеркиваем, несмотря на спонтанность создаваемых стихов, с самого начала они интуитивно мыслились именно как вторая книга (первоначальная рукопись была озаглавлена: Часть 2). В результате сложилась парадоксальная ситуация: автор представил более сотни стихотворений, расположенных хаотично, без всякой логики, сюжетной и композиционной связи, в соответствии с хронологией их появления на свет, не сознавая их внутренней иерархии, ибо все стихи для него обладают абсолютно равноценным статусом как фиксация каждодневного состояния. При этом (не будем судить об эстетическом качестве) весь полиреферентный поэтический план присутствует».
Равномерное, ежедневное пополнение творческих закромов с большей вероятностью свидетельствует о шаблонности творчества, чем об уникальной продуктивности. Эти люди составляют основную массу на любом графоманском ресурсе. Особенно легко им даются стишки (в терминальных случаях, хокку, эпиграммы и пародии), потому что даже рассказ, эта несчастная тысяча слов по Джеку Лондону, уже требует какого-то труда.
Я не против того, чтобы автор пописывал всякую ерунду и непотребство. У нас же полная свобода: если это помогает разгрузить мозги, расслабиться и как-то продвинуться в основной работе — пожалуйста, милости просим. Я называю это «писать левой рукой». Я сама левой рукой набрасываю коротенькие дневниковые обрывки, нелепые стишки или рассказики. Но никогда я не пыталась выдать это за подлинное творчество. Я вообще на таких вещах не акцентирую внимание, и редко даю им широкое распространение. Досадно, но то, что по моим меркам проходит как халтура, многих устраивает как полноценный шедевр.
Ну и напоследок. Существуют совсем уж внешние факторы, вроде цензуры и травли, организованной сообществом критиков. Тоже вопрос, зачем приниматься за книгу, которой не только не дадут добраться до печати, но еще и припечатают (двушечкой, пятерочкой) самого автора? Стоит им свалить за границу, как наступает творческий ренессанс. Взгляните на ЖЖ наших двух террористов: Бабченко и Кунгурова. Как людей раскрепощает тот факт, что за ними не приедут эшники.
Профессиональный цинизм тоже в какой-то момент начинает создавать лишние барьеры. Зачем творить, если знаешь цену этому творчеству, свинской публике, которая в общей массе тупее отдельных слов, и механизмам популяризации, построенным на паразитировании и взаимовыдрочке? Противно, брезгливо, мелко. Впрочем, точно так же цинизм может быть и полезен. Кремль задушил в объятиях? Вот ему немного экстремизма. Аудитория хрючит в грязи? Давайте, смеясь, выльем на нее ведро кислоты. Современники так и не осознали величия всего происходящего? Да пошли они нахуй до пятого колена. Символическая власть — хоть какая-то власть, не будем забывать об этом. И будем помнить, что чаще всего художник сталкивается ровно с такими стенами, которые он сам перед собой воздвигает, и сам же способен преодолеть, если желает двигаться вперед.
Не могу сказать, что меня радует собственное творчество, но, будем честны, все остальное, что предлагает современный масскульт, и вовсе огорчает. Так что лучше позабавлюсь с вами.