Заметка одного человека, такого же, как Вы, из более, чем семимиллиардного населения земли.
До выдворения моего гаража из под ЛЭП сидеть приходилось с удочкой только на берегу ( про гараж читать заметку «О чудесном спасении). Велосипед ставил позади себя и дергал мелкую рыбку, плотвичек и уклеек. Для мобильного ремонта стального коня купил сумочку для велосипедных ключей. После того, как их моментально сперли местные цыганята, необходимость дергаться шеей назад, стала натирать кожу на шее, как у летчиков в войну. При очередном таком дерганье увидел спускающийся по крутому склону прямо на меня бульдозер, толкающий впереди себя длинную бетонную плиту, от полового перекрытия.
Впереди, как Малешкин из кинофильма «На войне, как на войне», подавал знаки бульдозеристу сигнальщик. Я быстро утащил в сторону велосипед . Смотал удочки, стал смотреть, что будет дальше. Дно в этом месте от недалекого слива городской речки- срачки было противно тинисто-грязевым. В сильную жару я с омерзением заходил в воду, чтобы не перегреется. Вылезать тоже было противно. Вжик! Плиту бульдозер затолкал так, чтобы было удобно, не касаясь дна, нырять с нее и выбираться на берег. Это было первое мое знакомство с роковым убийцей моего велосипеда ( об убийстве велосипеда читать в заметке «Я сделал ее фригидной в 70 лет»). Плита, как потом выяснится, будет пробным камнем человеческого тщеславия, скромности и субординации.
Гараж я поставил на паях с работящим бульдозером в 20 минутах ходьбы от берега, для хранения его запчастей и моих рыболовных принадлежностей. Теперь, я уже греб веслами одноместной надувной лодочки в акватории отходов городской жизнедеятельности. Навьючивал ее на себя и тащился от гаража на речку и обратно. Кто сидел в бульдозере и был сигнальщиком, я не запомнил. Текучесть кадров на базе была большая. Поэтому, когда бессменный смотрящий за хозяйством базы поинтересовался у меня, не выглянула ли плита после половодья из воды, я методом дедукции, как Шерлок Холмс, принял его за того сигнальщика.
Однажды, посмотрев на меня своими холодными скульптурными глазами, заманчивыми, как голубые озера, правда, ассиметрично расположенными далеко друг от друга, он заметил, что у него совести нет. Чтобы наладить с ним отношения, я сказал: «Назову в честь тебя плиту, установленную под твоим руководством. Возьму мою, завалявшуюся краску в гараже, и напишу на плите твое имя. Пройдут века, исчезнут страны и государства, а народ не забудет, как называется этот камень». Глядя немного в сторону, он сказал, что краску уже потратил на личные нужды.
Его слова я принял, как руководство к действию. Немного ошарашенный исчезновением краски, не дал ему потерять надежду на увековечивание. Ничего, подручными средствами обойдемся, утешил его. Причалив в очередной раз к плите, будучи в хорошем настроении, взял на берегу красный кирпич и исполнил за полчаса на ней свое обещание большими буквами.
Тут же радостно рассказал об этом виновнику торжества. Потом пошел без удержу рассказывать всем подряд. Первым под руку попался заместитель начальника базы. Когда я упомянул про исчезновение государств, он сказал, что это под его руководством была спущена плита. Я смутился и в свое оправдание сказал, что его имя выглядело бы не фотогенично. Когда же я сказал о веренице веков начальнику базы, то был просто испепелен на месте его взглядом. Назвав моего именинника пьяницей, сломавшей его машину, не терпящим возражения голосом, он сказал, что это он от начала и до конца ставил на место эту плиту. В страхе убежав от него, я тут же не без злорадства передал дословно данную им характеристику нашему мастеру-ломастеру. Сделав вид, что это к нему не относится, любитель фантастической литературы отошел "по делам".
Я был на его стороне. Ведь в России каждый пьяница- поэт, даже если он не умеет связать и двух слов. Однажды, он, когда находился в ореоле спиртных паров, забыл, как зовут мою крольчиху Розочку и назвал ее Орхидея. Тут- то я понял, насколько ниже его нахожусь по романтичному воображению. Всем ясно, что орхидея на порядок поэтичней, чем роза. Если бы мужлан Альберт, вместо того, чтобы насиловать Розочку, стал бы ей шептать на ушко: «Ты моя орхидея», - все могло бы закончится большой и чистой любовью. Об Альберте читать Заметка вторая. Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Розочке и Альберте.
На следующий день заместитель начальника сказал мне с усмешкой, что его подчиненный стер мою надпись фуфайкой. Вот и верь его словам, что у него совести нет. Кстати, в это я не поверил сразу же после сказанного. Кто-то из великих сказал, что у поражения один автор, а у победы их множество. Пробный камень убедил меня в этом.
Читайте также: