В «Вестях Сергея Брилева» в субботу никто не кричит. Даже в комментариях к последнему выпуску кто-то написал:
«У вас тихая передача звука, сделайте на 25 % громче пжл».
Другой сделал мягкую поправку:
«Это не вести, а авторская программа Сергея Брилёва «Между прошлым и настоящим».
Третий упрекнул:
«Нет новостей сегодняшнего дня? Надо обращаться к периоду правления Сталина?!»
Это об одном из последних сюжетов выпуска – до него Сергей прошелся по всему свету, аж до Кудрина дошел. И всего лишь продолжил тему, которая зацепила людей неделю назад: как армяне и азербайджанцы в 1943 году вместе работали по обеспечению поездки Верховного Главнокомандующего в Тегеран, куда он вылетал из Баку. В частности, Сергей рассказал историю меча, которую на ту историческую встречу привез из Лондона британский премьер. Даже надпись, высеченную на драгоценном подарке, говорят, придумал лично Уинстон Черчилль:
«Гражданам Сталинграда крепким как сталь от короля Георга VI в знак глубокого восхищения от британского народа»
Особенно интересно читается с точки зрения сегодняшних борисов джонсонов и терез мей.
2 февраля 1944 года, когда отмечалась первая годовщина победы под Сталинградом, Семен Будённый вручил в Кремле меч делегации героического города. В музее города-героя он хранится и поныне.
Но что Сталин делал тогда в разрушенном городе, когда заехал туда на пути из Тегерана?
Журналист вдруг перемещается в Большой театр.
И цитирует «автора эпичного рассказа» о посещении Сталиным города, названного его именем:
«Сталин осмотрел разрушенный город, увидел улицах горы немецких касок. Вздохнул:
- Эх, горе-завоеватели. В касках-то головы были».
Вспоминает «Апофеоз войны» художника Верещагина.
И говорит, что автор тех строк - чекист Рыбин, комендант сталинской ложи в Большом театре.
Я выпадаю в осадок, поскольку помню не только фамилию, но и самого этого человека. В годы перестройки, когда была редактором отдела молодежной политики, как-то зашла несколько смущенная (чего с ней почти никогда не бывало) корреспондентка Елена Шадрова и рассказала про ветерана из Большого театра, который принес длинную скучноватую статью про историю комсомольской организации учреждения, где он трудится на какой-то скромности должности. Но многое помнит. Поэтому настаивает на своем праве рассказать, хоть сам давно не комсомолец.
Елена – девушка яркая, безапелляционная, любила и умела работать с людьми, близкими к искусству во всех его проявлениях, включая не самые приятные. Лучший способ отправить графомана куда Макар телят не гонял – это послать его к ней. Но раз она не справилась – значит, человек убедил. Статью напечатали.
Когда через несколько лет мы услышали, что этот тихий человек был охранником Сталина – ахнули. Но верили не во всё, что он говорит (а в него моментально вцепились наши и западные журналисты, нас Бог миловал – не знаю, хорошо это или плохо).
Но очень серьезный исследователь, специалист по истории кремлевской охраны, не отрицает эту личность. По поводу конкретной ситуации лишь добавляет:
- В Тегеране его (Рыбина) со Сталиным не было. Но после смерти вождя он собирал воспоминания сотрудников охраны, с которыми был знаком...
Решила я рассказать про этот случай, стала искать фото Рыбина, а посмотрела целый фильм, снятый более продвинутыми журналистами еще в 1989 году - «Я служил в охране Сталина или Опыт документальной мифологии». (Последним словом авторы, видимо, подстраховались).
Прежде чем привести несколько фактов, что там мелькнули, отвечу тому комментатору – насчет того, стоит ли обращаться к периоду «правления Сталина». Называйте меня кем хотите – я искренне считаю, что должен быть открыт доступ ко всем работам деятелей нашей революции. Чем полнее будет объем наших знаний – тем больше прав будет судить о том, что и как там было. Пока в сознании нескольких поколений почти весь ХХ век – большая черная дыра. Может, нам просто не повезло? Французы по-другому относятся к своей революции, потому что была она у них намного раньше и многое предпочли стереть из памяти, простить и забыть? По крайней мере, своих деятелей они из пантеонов не выбрасывают и памятники не крушат.
Хотя посмотришь на США, да и подумаешь – еще не вечер.
Вернемся к выплывающей из прошлого фигуре нештатника Рыбина. Несколько снимков я сделала прямо в том старом документальном кино. Что там миф, что правда – решайте сами. Кое-что – не могу удержаться – расскажу.
Поведал он авторам фильма про шалопая и забулдыгу Ваську Сталина, который никого не боялся кроме отца. Особенно впечатлил эпизод, как он кричал про «загубили отца» в часы, когда тот умирал. (В рассказе Рыбина, кстати, вся сцена выглядит иначе, чем в нынешних версиях). Про то, как после смерти Аллилуевой Сталин исключил из своей жизни женщин, ездил иногда к ней на могилу ночами, сидел и курил.
Рыбин честно говорит, что «с 1930 года занимался тем, что искал какую-нибудь на него крамолу про женщин, ничего не нашел. И никто ничего найти не может». Почему говорит такие вещи на камеру?
- Мы понимаем, что мы уходим из истории. А если мы не скажем – черти что будет.
Теперь спросить не у кого.
Бывший чекист утверждает, что Сталин знал сольфеджио лучше артистов Большого театра (проблематично – поскольку Рыбин совсем не похож на выпускника музыкальной школы, как он мог об этом судить). Но случаи, где суждения не играют роли, можно принять на веру.
Говорил об оперной диве Валерии Барсовой. И я задумалась. Ветеран редакции, водитель главных редакторов Владимир Георгиевич Испир упоминал певицу Большого театра, которую иногда возил на ближнюю дачу. Помню одну деталь – «ноги она прятала под длинной юбкой, больные они у нее были, очень толстые». Я даже, когда писала о легендарном водителе в очерках к 100-летию «МК», вспоминала об этом. И не нашла ни одного снимка певицы в полный рост. А Испир был кремень, имя певицы так и не выдал.
Рыбин запоминал вещи, более ему близкие. Как на премьере оперы «В бурю» Тихона Хренникова крестьянка Наташа выстрелила в кулака Сторожева, а выстрел не прозвучал – кто-то за кулисами забыл хлопнуть. Сторожев упал. А что ему еще оставалось? Когда к Сталину после спектакля позвали Немировича-Данченко (дело было в его театре), тот с порога стал оправдываться: «Извините за ошибку. Не получилось... » Важный зритель не без смеха ответил: «Ну и хорошо, что не получилось. Зачем людей пугать?»
Понравился мне эпизод с молодым композитором по фамилии – не поверите – Дзержинский.
Окончил Ленинградскую консерваторию и написал оперы «Поднятая целина» и «Тихий Дон».
Слышали такие? Я – нет. А вождь посмотрел и послушал.
- Сталин смотрел-смотрел... Потом вызывает Дзержинского и говорит: «Товарищ Дзержинский, как вы относитесь к композиторам-классикам?»
- А тот по своей неопытности, скороспелости (ну, это тоже суждение Рыбина) ответил: «Отрицательно». Сталин сказал: «М-да. Оно и видно... Вот что, товарищ Дзержинский, советую вам закупить все партитуры классиков, положить под голову, спать на них, одеваться ими и учиться на них».
Авторы фильма откуда-то (может, и не без помощи своего героя) берут уникальные кадры.
Другой любопытный эпизод. Председатель комитета по делам искусств Керженцев велел почему-то ставить «Ивана Сусанина» без «Славься». Директор театра Самосуд отказался. Скандал дошел до Кремля, и Сталин приехал на репетицию. Кстати, замечает Рыбин, «он просматривал все репетиции». В театре ему рассказали о дискуссии.
- Как же без «Славься» может быть «Иван Сусанин»? – удивился вождь
И высказался в том духе, что надо соответствовать исторической действительности. Минин и Пожарский выезжали вот, к примеру, из Кремля на конях...
Видно, что фильм делался слегка в сложных условиях – субтитры небрежно наложены. Но с английскими он, видимо, лучше продался. Наступали тяжелые голодные годы. Я без всякой иронии. С уважением к тем, кто нашел и смонтировал такой материал.
Режиссер тоже Семен Аранович, автор "Торпедоносцев" и сериала "Противостояние" по Юлиану Семенову, кстати. Остальные члены группы остались без английской транскрипции. Догадываюсь, кто был причастен к созданию и продвижению фильма в таком виде. Но пока воздержусь...
А вот про французскую революцию рассказывала и буду рассказывать. Как и про нашу.
Вот здесь не для слабонервных -
А это про нашу интеллигенцию, которая бросается именами, даже не понимая, что творит. Зато здесь не страшно, а страшно смешно –