Когда читаешь различные тексты о цифровой трансформации юридической профессии, бросается в глаза, что почти все называют целями этого процесса повышение эффективности работы юристов. Трансформация понимается в сугубо спортивно-экономическом смысле: быстрее, выше, сильнее и за меньшие деньги. В голове всплывает образ робокопа — человека-киборга, свершающего правосудие максимально эффективным образом. Правда, в отличие от реального робота-полицейского он стреляет не пулями, а электронными письмами со всегда правильными ответами. Конечно, повышающими ценность бизнеса, на который он работает.
Является ли повышение эффективности трансформацией? Сомневаюсь, что это всегда так. Более высокая производительность труда юриста может достигаться передачей части его функций алгоритмам — цифровым помощникам. Это, как мы видим, пытаются сделать многие лигал-тек стартапы. Они делают конструкторы договоров — и юрист выключается из процесса их подготовки, оценивая лишь конечный результат. Они учат программы читать тексты договоров и выявлять юридические риски — и юристу больше на надо этого делать, достаточно проверить, что сделала программа. Они натаскивают программы на правильное заполнение форм обязательных документов и представление их в контролирующие органы — и юрист вообще исключается из процесса; он может быть привлечен к вопросу post factum, если с представленными машиной цифровыми бумагами есть какая-то проблема.
Во всех этих примерах суть юридической работы не меняется. Юрист по-прежнему должен понимать и интерпретировать право, применяя его к конкретной ситуации. Можно сказать, что, напротив, самая юридическая часть его работы сохраняется, убираются лишь рутинные и типичные элементы его деятельности. В этом смысле стоит говорить не о трансформации роли юриста, а об ее оптимизации. С оптимизацией функций, однако, приходит и оптимизация иного рода — сокращение числа людей, занимающихся работой, ранее относившейся к юридической.