Автор: Андрей Ваон
Стояло их четверо: пенсионер Машков Виталь Егорыч; юные Он и Она; пионер Игорёк Кобылкин. А тележка была одна на всех. Обычная, универсамная, почти пустая. Предсказание – жёлтая ириска в обёртке – валялось в ней тоже одно.
Четверо страждущих вцепились в ручку каталки и жарили голодными глазами крохотную конфету.
***
Когда Она сказала: "Давай в обед с пар сбежим?" и улыбнулась заговорщицки-влюблённо, Он скривился в ответ, успел подумать: "Ладно лекция, но лабы-то, лабы?!", и промямлил слабохарактерное: "Давай".
В парке падал лист, и клёны красили пространство ярким; они ходили, держась за руки, не замечая галдящих малышей, тревожных мамаш с колясками, крикливых легкоатлетов на маленьком стадиончике. Он говорил ерунду, Она смеялась и смотрела на него распахнутыми глазищами. Он старался не думать про прогуливаемую лабораторку, и про то, что расплачиваться придётся за это ему. Господи, как же тяжело… С женщинами… С ней.
Но Он отпихивал от себя крамольные мысли, взмахивая буйной шевелюрой, и старательно вышагивал в клёшах; Она хохотала и осыпала листьями его с ног до головы. Это тоже бесило, но Он завешивался правильной улыбкой и дышал глубоко – ждал, когда отпустит.
Не отпустило – из пивняка вместо Ротару и "Самоцветов" полилась в уши густая брага "À toi". Она чуть дрогнула губами, взглянула на него благодарно, будто это Он песню заказал, и кинулась целоваться. Он знал, знал, черт дери этого кучерявого с его французским, что нужно перетерпеть, подышать, перевести дух, но… Но Она же ему Дассеном у себя дома весь мозг переехала, мочи нет терпеть эту сопливую муть. Досада громоздилась одна на другую, нарастая ядерным грибом.
– Достал этот французик! – Он отлип от ее губ.
Она онемела – ошарашена, изумлена, обижена! Глаза её стали мокрыми.
– Он американец вообще-то, – пискнула. – И к тому же еврей, – добавила зачем-то.
– Тем более! – Он бушевал, остановиться не мог, хотя уже понял – переборщил. На ровном месте.
На ровном месте. Как всегда.
Она всхлипнула. Он обнял. Она не оттолкнула, но и не двинулась в ответ.
– Почему мы всегда ссоримся… – Она захныкала. – Вот сходили бы за предсказаниями. Ленка когда…
Он закатил глаза, но пыл был уже не тот, подёрнулся пеплом.
– Знаю: Ленка когда с Димой сходили, свадьбу высмотрели через годок, уже после защиты, теперь спокойно живут, не ссорятся. Жизнь у них теперь ровная, как стол, серая – по расписанию. Забудь. Слышишь? Ни ногой!
Она отвернулась, зябко обхватила себя руками. Он нахмурился, засунул руки в карманы и вдруг резко сказал:
– А знаешь… А давай! Побежали!
И побежал. А Она следом, цокая каблуками и хлюпая носом.
***
Виталь Егорыч в магазин ходил за хлебом, на рынок за огурцами, за колбасой в гастроном. И всё с авоськой. Тележки эти он обходил за километр, вздёргивая презрительно свой горбатый нос.
– Зря ты, Егорыч, – качал головой его дружок по шахматам Сан Саныч Иванов. – Так ты никогда не выиграешь. И кстати, "Спартачок" завтра твой…
– Ну, Сан Саныч, ну! Я же просил! – вскакивал со скамейки Виталь Егорыч, и настроение его портилось безвозвратно.
Он тележек избегал, а Сан Саныч каждый день, как на вахту: выкатят свежую порцию – он тут как тут, в первых рядах. Обязательно урывал себе: на шахматишки хватало, и на футбол.
"И когда помрёшь, тоже подглядел?", – издевался Виталь Егорыч над приятелем. Тот улыбался в ответ: "Да это всегда успеется… А вот мат завтра тебе на двадцать пятом ходу – будьте любезны", – и скрипуче хихикал. Машков хмурился: "Это мы ещё посмотрим" и получал на следующий день на двадцать пятом ходу обещанное.
Заправленный пророчествами, Иванов регулярно обыгрывал своего друга в парке в шахматы и постоянно намекал на поражения любимого футбольного клуба Егорыча. Проклинал Машков эти ириски который уж год. А народ наесться не мог. Говорили даже – дефицит.
Виталь Егорыч хмуро поглядывал на толпу издалека, себе клялся – что ни-ни, никогда. Если кому-то охота себя в гробу повидать, то уж без него, пожалуйста. Поддевал Сан Саныча: "Что новенького видал? Гантели с утра, последние известия, яичница – хлоп-хлоп, после обеда вздремнуть, Юлиан Семёнов подле торшера вечером? Хоккей по выходным? А пенсию, пенсию не прибавили?", тот дружелюбно кивал, соглашаясь, и объявлял очередной шах. И противный, шершавый зуд копился внутри Виталь Егорыча и изводил его сильнее повышенного давления.
Иванов то ли заскучал, то ли в действительного гроссмейстера превратился, но зачем-то поставил товарищу детский мат и заикнулся про суперматч "Спартак" – "Динамо". Виталь Егорыч глаза выпучил, уши заткнул и бегом на непослушных ногах до дома.
В холостяцкой своей квартире места найти себе не сумел, исходил вдоль и поперёк и безжизненно осел в кресло. Посидел с закрытыми глазами, прошептал: "Гори всё синим пламенем", вдохнул-выдохнул и поплёлся обречённо на улицу, к универсаму.
***
Игорьку Кобылкину вечно не везло. И именно поэтому, как считал сам Игорёк, он не вылезал из троек. А ведь если бы четверть хоть одну без… Родители обещали велосипед "Десна". Все гоняют, а он с трояками и безлошадный. А он старался, очень старался. Только вечно главу выучит не ту; уравнение на контрольной, которое обычно на раз-два, вдруг не поддавалось ни в какую; на диктанте запятые слышались не в тех местах, а вызубренные накануне словарные слова из головы куда-то вываливались. Не везло же.
Он кисло думал о своей незавидной судьбе, сидя на гараже.
А как другие? Другие понятно как – пошустрят в магазин, к тележечке, ириски расхватают – готово! И сразу ясность: что, где, почём и в каком виде завтра. А ему, Игорю не везло. Сколько раз он в толпу к тележкам лез, а всё дурацкие предсказания: пара по литре, тройбан по физике и химии, а то вот в лифте застрял. Готовый результат вместо предвестника, и никаких шансов. Можно не рыпаться. Никогда ему, Игорю, ничего нормального не предвещалось. И за пророчествами он ходить бросил.
– Ииигорь! Игорё-ша! – пропищал голосок.
Он глянул вниз – там стояла его сестрёнка Оля, четырёх лет, блондинистые косички торчат в стороны. Возилась рядом в песочнице, он и позабыл о ней (ага, ага – заговорила в нём обида – за Олькой следи, но и уроки не забудь сделать – а когда?! Если из сада её забрать, накормить и выгулять? А ведь у него ж и свои дела ещё есть…)
– Чего?
– Мама утром говорила – за хлебушком надо сходить. – Оля смотрела весело, милое её личико светилось.
– Да схожу я, схожу.
А сам подумал, что вот мать даёт – ещё и за хлебом.
Спрыгнул вниз, спросил у прохожего время – надо бежать, магаз закрывался через десять минут. А сестрёнку куда? Одну оставить во дворе – мелкая совсем. С собой брать – потеряется, магазин большой.
– Пошли. – Он взял её за руку.
– И ты купишь мне мороженку? – обрадовалась Оля.
– Ага, бегу и падаю. Денег у нас на хлеб только.
Он оставил сестру возле дверей, а сам побежал внутрь. Взяв хлеба, он пошёл пробивать его на кассу, и тут на глаза ему попалась злосчастная тележка. Игорь притормозил и, чуть подумав, свернул к ней. Была не была, последний раз – вспомнил он объявление на входе: "Граждане покупатели, тележки с предсказаниями выдаваться больше не будут"
***
– И чего? Много нас, а он один? – хмыкнул пенсионер Машков.
– А что? Уступать надо пожилым, скажете, дядечка? – вскинулась девица. Ухажёр её скривился и руку с тележки убрал.
– Пойдём… Ну его. – Он уже сто раз пожалел, что решил прийти за предсказанием.
– Нет, ты скажи, ему нужнее, что ли? Старикам везде у нас почёт? А дорога тогда кому? Что у него там в будущем? Мрак и плесень, больше ничего…
Пенсионер Машков присвистнул и сказал:
– О, дружок, а тебе повезло! Завидую...
– Да вы… Если старше, значит можно хамить? – заверещала девица, а парень потемнел, покраснел и сделал шаг назад.
Виталь Егорыч тоже зарумянился, только уже от веселья.
Девица пыжилась, глаза её метали искры, а парень дивился, как он, оказывается, плохо её знает. И теперь думал, продолжая отступать, что не зря они сюда всё-таки заглянули.
А пионер Игорёк Кобылкин переводил взгляд с одного на другого и тележку не отпускал.
– Конфетка…
Все повернулись – с хитрыми лицом, перегнувшись пухлым тельцем в весёлой курточке через борт тележки, Оля Кобылкина схватила ириску и под немыми взглядами всех четверых схрумкала конфету, роняя ненужную ей обёртку на пол.
Девица ахнула, парень её пробормотал: "И слава богу", пенсионер Машков крякнул, пробурчав: "Не очень-то и хотелось", а Игорёк сложил пальцы для братского воспитательного щелбана.
Над развёрнутым фантиком склонились четыре головы.
***
Пенсионер Машков увидел на клочке запарафиненной бумажки голоногое детство, как приезжала легендарная команда басков, а по вечерам Виталик мечтал быть то Старостиным, то Ботвинником.
Девице явились куклы и мама, которая ругалась с отцом, привлекая малолетнюю дочь на свою сторону.
Ухажёр увидел свою комнату, в детской руке паяльник, на столе – детали для будущего радиоприёмника.
А пионер Игорёк Кобылкин зимнюю горку разглядел, и он мелкий, пухлый, как сестра его сейчас, внизу этой горки весь в снегу и счастливо лыбится.
***
Они уже почти дошли до дома, когда Оля сказал:
– А дяденька этот кудрявый в следующем году умрёт. Летом.
Игорёк, думая о своём, задумчиво переспросил:
– Какой ещё дяденька?
– Который по-французски красиво поёт.
Игорь про французов ничего такого не знал, но что-то заподозрил. Он остановился, присел на лавочку и сказал:
– И чего ещё интересного знаешь?
И Оля детским своим милым голоском, но с какими-то недетскими совсем оборотами, словами и интонациями начала тараторить, словно диктор в телевизоре.
Что те двое поженятся, но очень быстро разведутся. У неё родится двое детей (от нового мужа), а он будет слушать почившего француза и ронять скупую слезу, поглаживая ставшую лысой голову. А она и вздыхать забудет по своей молодости, погружённая в новую семейную жизнь. Но он таки возьмётся за ум и станет толковым вполне себе инженером. Хотя и не женится больше никогда.
Седой и старый дядя забудет про шахматы и переедет в город на Неве, где у него обнаружится внучатый одинокий племянник, болеть станет за "Зенит", который и станет чемпионом. А ещё позже старик не примет новую страну, и у него тихо остановится сердце.
Игорёк слушал молча – несильно интересной была информация. Но Оля выдала:
– Ну, а ты, Игорь Кобылкин, станешь чемпионом страны по лыжам. – Сердце Игорька ухнуло безрадостно – понятно, велика, значит не видать; значит, нелюбимыми лыжами придётся заняться. Он вздохнул и не услышал (да и не понял бы), как сестрёнка добавила: – По горным.
Она наконец замолчала, поковыряла туфелькой трещину в асфальте, а потом жалобно, совсем уже по-нормальному попросила:
– Ииигорь, а когда мы домой? Я кушать хочу…
Игорь поднялся с лавки, взял сестру за руку, и они зашагали к подъезду.
Назавтра в магазине появились корзины с воспоминаниями. Но спросом они не пользовались.
Источник: http://litclubbs.ru/writers/5883-poslednii-fantik.html
Ставьте пальцы вверх, делитесь ссылкой с друзьями, а также не забудьте подписаться. Это очень важно для канала.
Литературные дуэли на "Бумажном слоне": битвы между писателями каждую неделю!
- Выбирайте тему и записывайтесь >>
- Запасайтесь попкорном и читайте >>