Анна Филипьева
заместитель главного редактора «Джаз.Ру»
Это интервью Владимира Волкова вышло под названием «Хочу безвременья» в бумажном «Джаз.Ру» №37 (4/5-2011), то есть через год после 50-летия артиста. А 28 ноября 2020 музыканту исполнилось 60. И, как нам кажется, самое время сделать его большое биографическое интервью доступным для сетевой аудитории.
Петербургский контрабасист Владимир Волков — личность загадочная. С одной стороны, он прекрасно известен джазовому сообществу и заслуженно считается одним из лидеров российской импровизационной сцены. Он всё время на виду, играет в большом количестве проектов самой разнообразной стилистической направленности, начиная от старинной музыки (здесь его инструментом становится виола да гамба), джаза, импровизационной музыки — и кончая роком, включая группу «Аукцыон». Он вроде бы не секретничает, не занимается созданием вокруг себя ореола таинственности, однако доступная информация о нём ограничивается перечислением фестивалей и проектов, в которых он принимал участие, и мало что добавляет к пониманию его как человека. В 2010-м Владимир отпраздновал полувековой юбилей, однако и это событие почему-то не сильно всколыхнуло музыкальную общественность и растворилось в тумане так же, как и другие факты его персональной биографии. Стремясь заделать эту брешь в мироздании, «Джаз.Ру» публикует интервью с Владимиром Волковым, в котором он рассказывает о себе.
— Контрабас я увидел во Дворце пионеров имени Жданова, где мой школьный друг играл в симфоническом оркестре на кларнете. Я частенько приходил к нему на репетиции, а потом начал петь в хоре. Спустя какое-то время встал вопрос о музыкальном инструменте, поскольку в силу возрастных голосовых изменений петь стало невозможно. И вот мы с моим другом стали ходить по классам во Дворце пионеров и искать, что бы мне такое подобрать (смеётся). Но поскольку мне было уже лет 14, понятно, что скрипка и другие подобные инструменты были исключены. В одном из классов я увидел итальянский контрабас. Это был абсолютно точно итальянец, очень красив собою, и он меня покорил. С того момента я заиграл на контрабасе — сначала во Дворце пионеров, потом в музыкальном училище имени Римского-Корсакова на классическом отделении. Джаз я начал играть из-за того, что в училище было эстрадное отделение, на котором уже были джазмены, и в частности там был товарищ Игорь Бутман, который меня и втянул в это дело. Сначала были какие-то джемы, потом мы собрали первый джазовый ансамбль — это был квинтет или квартет, в зависимости от количества солистов.
А потом в какой-то момент я познакомился с [трубачом] Вячеславом Гайворонским, и мы начали играть дуэтом. Знакомство произошло на джазовом пароходе. Там как обычно джемовали всю ночь, что-то играли, и как-то всё это стало меня быстро утомлять (смеётся). А потом я увидел такого же утомлённого Гайворонского, который чуть ли не лежал на каких-то там полатях, и он прямо предложил мне играть другую музыку. Я сказал: «Да, это интересно!» На этом мы с ним и разошлись. А потом мы встретились на репетиции квинтета Анатолия Вапирова с Сергеем Курёхиным, с репетиции ушли уже вместе и после этого играли дуэтом много лет.
Как ваш дуэт формировался?
— Мы начали делать какие-то вещи вдвоём. Помимо этого, занимались теорией. С третьим участником что-то ничего не получалось. Например, в какой-то момент появился африканский барабанщик, вроде даже сыграл с нами один концерт, а потом убежал — ему стало страшно (смеётся).
То есть вы остались дуэтом путём естественного отбора?
— Угу.
ВИДЕО: дуэт Гайворонский-Волков исполняет свою пьесу «В поисках стандарта». Санкт-Петербург, клуб JFC, 28 февраля 2011
Одно время складывалось впечатление, что вы везде. Показывают концерт классической музыки по телевизору — там вы. Играет ансамбль старинной музыки — снова вы. И это помимо джазовых, импровизационных проектов и многого другого. Всё продолжается с такой интенсивностью и сейчас?
— Ну, со старинной музыкой сейчас не совсем всё в порядке, на мой взгляд. Особенно с аутентичной. Пока ещё есть фестивали, группы… Но всё это очень нестабильно и непостоянно. Помимо всего прочего, перед концертами всегда нужно несколько репетиций, как минимум… Поэтому когда концертные графики не совпадают, я играю старинную музыку.
А за какой музыкой остаётся приоритет?
— Ну, музыка такая разная… Есть что-то и ближе к фольклору, и к року…
Если вернуться к дуэту с Вячеславом Гайворонским, как происходило ваше продвижение к публике? Сразу ли она приняла ваш формат?
— По большей части публика шла от нас (смеётся).
То есть?
— Ну, почему-то было очень сложно с восприятием, особенно в Петербурге. Ранние концерты проходили у нас через такое сопротивление! Непонятно, почему. Я имею в виду публику… Наверное, потому что это всё-таки было непривычно. Дуэт трубы и контрабаса — это уже странно. Сочетание довольно-таки необычное. Плюс ещё музыка странная — и не джаз, и не авангард… Это ведь действительно даже не авангард был!
В Москве, кстати, почему-то всегда играть было легче, хотя находиться там в советское время было сложнее. Но концерты всегда проходили как-то живее.
А организаторы сопротивлялись?
— Это само собой! Об этом что уж и говорить… Понятно, что система советская, и если ты не филармония, было очень трудно что-либо делать. В конце концов мы попали каким-то образом в Ленконцерт. Никаких концертов он нам, конечно, не делал. Просто у нас была ставка или тарификация… Не знаю, как это правильнее назвать. То есть мы через Ленконцерт могли куда-то ездить на фестивали. Нас оформляли, была куча бумаг, которые перевозили из города в город папками…
Какие площадки при этом задействовались?
— Ранних концертов у нас на самом деле было мало. Помню, был фестиваль — мы играли в ДК «Москворечье». Потом где-то в Олимпийской деревне, кажется… Я уж сейчас не помню. Это я говорю про какое-то совсем далёкое время (конец 1970-х — начало 1980-х. — Ред.). Потом-то понятно, что появился московский культурный центр «ДОМ», джазовые клубы…
ВИДЕО: дуэт Гайворонский-Волков на Международных Днях джаза в Архангельске, 1992
Сейчас, кстати, мне приятно, что мы беседуем в таком замечательном клубе, как джаз-клуб JFC. Не устаю быть пропагандистом этого места, которое в силу каких-то мистических, на мой взгляд, причин не меняется. И тёмные силы сюда не проникают (смеётся).
В какой момент у вас появилась своя публика, и что это были за люди?
— Это произошло довольно быстро, хотя публика была немногочисленна. В основном это были студенты [Ленинградского государственного] университета. Университет вообще всегда был впереди всех. Например, как раз когда я уже начал заниматься джазом, в почёте была старинная музыка. Был в Петербурге ансамбль Pro Anima, которым руководил Геннадий Гольштейн. Были фестивали старинной музыки, концерты по институтам и в университете… При университете был даже ансамбль старинной музыки! Это было время подъёма, люди интересовались как старинной музыкой, так и современной. Кроме того, был театральный круг, связанный с театром DEREVO и Антоном Адасинским. Мы с Гайворонским репетировали в том же месте, где репетировало DEREVO, и даже сделали с ним один из спектаклей, который, правда, прошёл всего один раз. Но этот круг тоже вовлекался, мы ходили на их спектакли, они приходили к нам… Потом стали появляться художники… То есть всё это происходило довольно естественно.
А в какой момент появилось «Волковтрио»?
— Это тоже было неожиданно и случайно, наверное. Хотя, может быть и нет… Был, по-моему, фестиваль, посвящённый Курёхину, и нас пригласили… Как раз тогда на записи для фильма, музыку к которому писал Курёхин, я познакомился с гитаристом Славой Курашовым. Кажется, это был фильм «Над тёмной водой» Дмитрия Месхиева. Сейчас не помню точно. Позвали барабанщика Дениса Сладкевича и впервые сыграли таким трио на этом фестивале… Или нет… Всё-таки это, наверное, был «Пушкинский день»… Я сейчас не помню. Но в афише тогда написали «Волковтрио». Поэтому так ансамбль и называется, собственно. Хотя никакое это было не «Волковтрио»…
Как вы определились с музыкальной направленностью «Волковтрио»?
— Да как-то от совместной игры всё пошло. То есть как таковых специально для трио придуманных идей вначале не было. Мы собирались, что-то проигрывали, и тогда появлялись какие-то темы, которые потом мы воплощали на сцене.
То есть был период, когда тематический материал не выписывался. А потом вы стали это делать?
— Чуть позже — да. Что-то писал я, что-то — Слава Курашов.
Как получилось, что вы стали работать с Сергеем Старостиным?
— Встречи происходят обычно или на фестивалях или на концертах. В начале девяностых у нас был совместный тур по Европе. Мы играли со Славой Гайворонским, и Moscow Art Trio, в составе которого выступал Старостин. Moscow Art Trio как раз впервые тогда играло вместе большое количество концертов. Там мы и познакомились. А уж потом — не помню, когда и почему — мы сыграли вместе.
То есть специально ничего такого не планировалось?
— Нет, нет. По-моему, вместе мы сыграли впервые в трио — [валторнист] Аркадий Шилклопер, Старостин и я. Такой вот был состав.
ВИДЕО: Аркадий Шилклопер (валторна), Андрей Кондаков (фортепиано, Владимир Волков (контрабас). Пьеса Шилклопера «Плач», С.-Петербург, клуб JFC, 1997
Можете ли вы назвать несколько записей с вашим участием, которыми вы особенно дорожите?
— Конечно же, это «Путешествия Yankee Doodle» (SoLyd Records, 1994), хотя почему-то, когда я сейчас слушаю их, мне кажется, что конечно можно было сделать это интереснее, лучше, легче. Но тогда мы со Славой очень много времени отдали записи на студии… То есть мы переживали за эту историю. Я не берусь говорить, насколько запись интересна, но по крайней мере мне не стыдно за этот альбом.
Вообще есть много всего, сложно перечислить. Мне нравится, например, альбом «Outline» (Boheme Music, 2000) в трио с Андреем Кондаковым и Аркадием Шилклопером. На мой взгляд, альбом получился, хотя мы писали его на «Мелодии», которая в то время располагалась в церкви святой Екатерины на Васильевском острове. И хоть это была и церковь, но зал был очень холодный, и почти все музыканты всегда жаловались, что там очень трудно «найти воздух» для того, чтобы всё было комфортно и хорошо. Тем не менее, почему-то у нас всё получилось, диск вышел интересный, хотя действительно было довольно прохладно и некомфортно. Март месяц, кажется.
Каково вам сейчас взаимодействовать с Вячеславом Гайворонским, и что в вашем представлении он за человек?
— Слава очень многогранный человек. Он философ, музыковед… Нет! Он теоретик, скорее. Теоретик и одновременно практик. Он композитор. Он отличный семьянин! Он мой друг. Что ещё? Он сложный человек…
И как думаете, надолго это у вас?
— Ну, откуда ж я знаю? Здесь большая заслуга Андрея Кондакова. С его лёгкой руки мы начали играть втроём со Славой и с ним. Первые концерты в таком трио были у нас… ну, мягко говоря, не очень интересные (смеётся). Я думаю, нам понадобился где-то год, чтобы «найти общий воздух», как говорит Слава. Это тоже парадокс, кстати, потому что с некоторыми музыкантами сразу всё происходит, а бывает, что нужно время, чтобы некие системы координат совпали.
ВИДЕО: композиция на тему романса Александра Даргомыжского «Я всё ещё его люблю» (1851) в ходе премьеры концертной программы трио Гайворонский-Кондаков-Волков «Даргомыжский, Даргомыжский» в культурном центре ДОМ, Москва, 14.01.2011
Я много раз видела, что после концерта к вам подходят незнакомые люди. О чём они с вами разговаривают?
— Ну, да, бывает. Часто говорят, что вот, что-то с ними произошло, что-то внутри сдвинулось, и они хотят сказать нам за это спасибо. Не хочется говорить про какие-то открытия, но иногда это тоже говорят (смеётся).
Спрашивают о чём-нибудь?
— Спрашивают всё как обычно. Сколько занимаешься, сколько у тебя контрабасов…
То есть всё это по-прежнему актуально?
— Да, конечно (смеётся). Но если говорить серьёзно, я очень рад, что смогу ещё какое-то время играть. И рад, что кому-то это интересно. Интересно нашим друзьям, и тем, кто приходит впервые и… просто замечательно, что люди ходят, слушают музыку. Ходят на концерты, а не только проводят время у компьютеров (смеётся).
Понравилось? Ставьте лайк (значок с большим пальцем вверх) и подписывайтесь на канал, чтобы увидеть новые публикации!