О писательском подвиге Сергея Смирнова, о трагической доле главного произведения его жизни – книги «Брестская крепость» и о крутых поворотах в судьбах ее главных героев я рассказывал читателям в статьях: «130 тысяч экземпляров только что изданной «Брестской крепости» «изрезали в лапшу», и макулатуру отправили на бумажный комбинат» , «Камень преткновения. Или почему уничтожили отпечатанный тираж книги «Брестская крепость»» и «Сын полка. Из героев в бандиты и обратно".
Однако в судьбе Смирнова и его писательской карьере было еще несколько знаковых событий, не рассказать о которых, значило бы согрешить перед истиной».
Сергей Сергеевич Смирнов не всегда был просто писателем. Был он и заместителем главного редактора журнала «Новый мир», и главным редактором «Литературной газеты», и секретарем Союза писателей СССР. А в 1958 году в качестве руководителя московской организации Союза Писателей Сергей Сергеевич председательствовал на вошедшем в историю общемосковском собрании писателей, на котором линчеванию был подвергнут Борис Пастернак и его роман «Доктор Живаго».
То обстоятельство, что Борис Пастернак передал не публикуемую в Советском Союзе книгу в зарубежное издательство, в своем вступительном слове Сергей Сергеевич заклеймил «тяжелым фактом предательства».
«Вы можете критиковать нас, руководство Московского отделения, - говорил на собрании Смирнов - вы можете высказать нам свою претензию, почему сразу после того, как Пастернак отправил эту рукопись за рубеж, совершил антипатриотический поступок, недостойный чести и совести советского писателя, — почему Пастернак не был исключен из наших рядов. Вы будете правы, поскольку наши надежды на порядочность, на честь и совесть советского писателя, которые должны были быть у Пастернака, — эти надежды наши оказались исчерпанными. Но вместе с тем мы не можем не говорить о том, что это показатель, может быть, излишней бережности к товарищу, который ошибается. Мы тоже до некоторой степени разделяли легенду о порядочности Пастернака, и мы считали, что он одумается, что он увидит наконец все, что он написал, в том свете, как это предстает перед читателем, что он ужаснется этому и сделает из этого вывод — заберет свою рукопись, спрячет этот роман. До последнего момента мы думали, что Пастернак одумается. Ему дали слишком много времени и возможность — для того, чтобы одуматься.
Но все это время Б. Пастернак вел нечестную игру, которая затеяна врагами. Он ждал выхода романа за рубежом. И наконец роман вышел за рубежом. Вы знаете, какая это была находка для зарубежной реакции, для наших врагов».
…«Премия ему была присуждена, и вслед за тем в адрес Нобелевского комитета, как мы знаем из иностранных источников, была послана Пастернаком следующая телеграмма (в адрес Шведской Академии): «Бесконечно признателен. Тронут. Удивлен. Сконфужен. Пастернак». (Шум в зале, движение. Возглас: Позор!)
Одновременно Пастернак принял западных корреспондентов и сказал, что счастлив и что хотел бы поехать в Стокгольм получить премию.
После этого этот человек, который был всегда внутренним эмигрантом, окончательно разоблачил себя как врага своего народа и литературы. Этот акт поставил окончательно точку политического и морального падения Пастернака. Этот акт завершил круто его предательские действия».
Вот так под одобрение зала председатель общемосковского собрания писателей охарактеризовал самого Пастернака.
«Нет поэта более далекого от народа, чем Б. Пастернак, поэта более эстетствующего, в творчестве которого так звучало бы сохранившееся в первозданной чистоте дореволюционное декадентство. Все поэтическое творчество Б. Пастернака лежало вне настоящих традиций русской поэзии, которая всегда горячо откликалась на все события в жизни своего народа».
Так характеризует Сергей Сергеевич роман «Доктор Живаго».
«…это была весьма средняя проза, это произведение отнюдь не было каким-то значительным с точки зрения художественной, но вся идея, вся система философии этой вещи глубоко поразила товарищей из «Нового мира», которые считали Пастернака своим товарищем, советским писателем, советским гражданином. Философия, вся система поведения людей не имела ничего общего с нашим советским образом мышления».
А вот чем Сергей Сергеевич закончил свою речь.
«Решение Президиума объединенного заседания было единодушным, и, как вы знаете, Пастернак был лишен звания советского литератора и исключен из Союза писателей….
…Я вспоминаю, как норвежский народ казнил писателя Кнута Гамсуна, который перешел на сторону немцев в годы немецкой оккупации, когда в отгороженный забором его дом летели его сочинения! Народ показывал ему, что не желает держать в руках его книги.
Мне кажется, что достоин такой гражданской казни и Б. Пастернак, и кажется, что нам следует обратиться к правительству с просьбой лишить Пастернака советского гражданства! (Аплодисменты). И открыть ему дорогу в тот лагерь, в который он давно перебежал!»
Жестко, не правда ли?
И, тем не менее, гражданский подвиг писателя Смирнова, увековечившего для нас подвиг защитников Брестской крепости, дает основания считать, что Сергей Сергеевич в своем гневе был искренен.
Следующая цитата, мне кажется, иллюстрирует искренность писателя-функционера.
«Я, наконец, был оскорблен этим романом, как солдат Отечественной войны, как человек, которому приходилось на войне плакать над могилами погибших товарищей, как человек, которому приходится сейчас писать о героях войны, о героях Брестской крепости, о других замечательных героях войны, которые раскрыли героизм нашего народа с удивительной силой.
Я был оскорблен потому, что и главные и любые герои этого романа прямо и беззастенчиво проповедуют философию предательства. Черным по белому проходит в романе мысль о том, что предательство вполне естественно, что талантливый интеллигент-одиночка может перейти в любой лагерь».
Вполне возможно, что Смирнов не кривил душой называя роман посредственным. Тем более что и по сей день в литературных кругах бытует мнение, что «Доктор Живаго» является самым переоцененным романом XX века.
И уж совершенно очевидно, что Сергей Сергеевич не мог ни понять, ни принять того, что Пастернак опубликовал свой роман за границей.
«Уже этот поступок ставит, по существу, Бориса Пастернака вне наших рядов, вне рядов советских писателей. Он передал эту рукопись итальянскому издателю Фельтринелли, который является ренегатом, перебежчиком из лагеря прогресса в лагерь врага, а вы знаете, что нет врага хуже ренегата и что ренегат особенно сильно ненавидит то, чему он изменил.
Когда решаются судьбы народов мира и происходят огромные политические события, когда подытоживается жизнь человечества и решается вопрос, по какому пути идти, в наше время не может быть литературы, отгороженной от политики, никаких разговоров о чистом искусстве не может быть.
Есть только две стороны у баррикады, как правильно сказал на нашем заседании П. Нилин, — никакой третьей стороны быть не может. И всякая попытка сесть между двух стульев неизбежно приводит к тому, что можно сесть на стул врага и часто частичка «а» в слове «аполитичный» переходит в частичку «анти»».
Такой была в то время идеологическая установка, крепко и, казалось, надежно вколоченная в сознание Советских людей. Такой была пресловутая «историческая правда», в рамки которой не вписались, сначала «Доктор Живаго» Пастернака, а затем, как насмешка судьбы, и «Брестская крепость» самого писателя Смирнова.
Какие литературные произведения не впишутся в новую концепцию «исторической правды», теперь надежно защищенную Конституцией России? Видимо, скоро узнаем.
Не удивлюсь, если в их числе окажется и мой роман «Апокриф». Хотя бы потому, что в его тексте содержится достаточно много достоверных исторических фактов, которые могут не понравиться Церкви. А о том, как Церковь все, что ей не по нраву старается втиснуть в норму уголовного кодекса об оскорблении чувств верующих я расскажу Вам в одной из следующих публикаций.
Вас, кстати, не заинтересовала фраза Смирнова: «Я вспоминаю, как норвежский народ казнил писателя Кнута Гамсуна, который перешел на сторону немцев в годы немецкой оккупации…»?
Меня очень. Очень уж интересно было узнать: Кто такой этот Гасмун, что его счел необходимым упомянуть Сергей Сергеевич Смирнов в своей обличительной речи? Чем таким он знаменит? В чем состоят его грехи? Как норвежский народ его казнил?
Я не пожалел, что потратил время, чтобы получить на эти вопросы ответы. О том, что я узнал, я расскажу вам в следующей статье. Уверен, Вы тоже не пожалеете, прочитав ее. Она будет называться: «You are too soft, mr. Molotov!». (Вы слишком мягки, мистер Молотов).
Почему аутентичная фраза звучит в англоязычном варианте? И причем здесь вообще Молотов?
Все узнаете. До встречи.
P.S.
На свою травлю Пастернак отреагировал стихотворением «Нобелевская премия».
Я пропал, как зверь в загоне.
Где-то люди, воля, свет,
А за мною шум погони,
Мне наружу ходу нет.
Тёмный лес и берег пруда,
Ели сваленной бревно.
Путь отрезан отовсюду.
Будь что будет, всё равно.
Что же сделал я за пакость,
Я убийца и злодей?
Над красой земли моей.
Но и так, почти у гроба,
Верю я, придёт пора —
Силу подлости и злобы
Одолеет дух добра.