Автор: Eddy Krok
Ах, Васенька, сынок! Как долго меня с тобой нет, подлеца. Я не могу... не могу на всё это смотреть трезвыми глазами, сыночек мой! Боже мой! Да если бы и мог, меня бы вырвало, всем нутром моим поганым вырвало!
Задолжал. Ух, много задолжал! Квартиру на Литейном заложил. С декабря не принесёт мне доход. Её заграбастает жила Кубасов. Никто не даст перебиться... не даст! Я бы и сам себе не дал. Тряпка! Ничтожество!
Всё начинал новую жизнь. Не поздно, думал. Вот с утра возьму и начну. Не вышло. Ладно, завтра опять начну... завтра... и так второй год падаю. Ничего не могу... карты, вино, долги, разврат и ночь. Весь мир сошёл с ума. Душа, душа болит! Что будет?! Что будет с Васенькой, с дочей Машей, с Варенькой, женой моей, ангелом?! Погублю...
Ах, вот он. Чуть не прошёл. «Декаданс». Сюда, сюда спрячусь.
Клубы дыма. Запах алкоголя и крепких женских духов. Полумрак. Крашенные самки стреляют хищно. Тьфу, суки... Носявин завывая читает свежатину. Стих, состоящий из мерзких существительных. Ого, сколько нагородил.
...горечь, мрак и мерзость.
Темнота и срам.
Носявин закончил, застыл в дурацкой позе. Кивком отбросив сальную чёлку назад, осклабился в своей пошлой улыбке. Одна дама взвизгнула. Пронеслось мужское браво. Зал сдуру грохнул аплодисментами. Носявин покачиваясь сошёл с кички и нырнул в малину самок.
Кичкой прозвали сцену литклуба «Декаданс». Сюда ходили студенты с претензией на оригинальность за комплиментами, поистрёпанные поэты, сраные авторитеты, бляди всех мастей в боевой раскраске, не скрывающие своих намерений затащить в постель жертву помоложе и поинтересней... и так каждую ночь.
- Иванов, давай! Чего принёс? - раздались голоса в мой адрес.
- Черти, дайте выпить трезвому человеку. Гусь свинье пока не товарищ, - кричу со стойки, где уже сахарок шипел на решётке в опытных руках Илюхи бармена. Резко пахнула полынь...
Уйду в этот мир. Хоть режь меня — всё отдам за эти минуты дешёвой кабацкой славы. Внимание и восторг в мой адрес — вот что важно, чертовски приятно. Гуляй рванина... Зелёный абсент. Дьявол с рогами.
Ко мне подбежал Свияга. Орёт дурень, поэзию требует. Зал поддерживает: «На кичку!». Куколки игривят. Ах, какие это взгляды! Знак, что всё делаешь правильно. В них интерес, вызов, подтверждение твоему мужскому началу, приглашение в игру... Нет. Так они смотрят до кички. После будут взгляды типа «льготный билет» и «пропуск во дворец» - вот, что они выразят, и то, чем будут преследовать.
Глупые мальцы, прыщавые студенты, волокиты смотрят мне в рот, чтобы урвать секрет обольщения. Дурни, неужели вы думаете, что с одной извилиной и мыслью «как затащить даму в постель» вы кому-то интересны? У вас вся ваша суть на лице. Поэзией хотите прикрыться? Женщин не обманешь. Орёл — не орёл, им решать бабским инстинктом, против которого вы вечно в пролёте. Мозгляки.
«Горечь, мрак и мерзость. Темнота и срам», - запали строчки дылды Носявина. Силён бродяга что-нибудь эдакое завернуть. В душе иглой кольнуло. Вот, сволочь - писал и блевал одновременно, бездельник... прям, как я.
«Иванов, на кичку», - уже отчётливо, отрезвляюще раздались голоса. Свияга поднял руку, обозначая паузу. Невозмутимый Илюха знал своё дело. Все ждали мою знаменитую третью чарку. Обладая королевской выдержкой в этом клубе, я ловил момент, держа дьявола за хвост, и тянул. Замри жизнь. Здесь и сейчас обладаю всем. Дамы хотят меня. Мужчины завидуют, но поддерживают. Восхищение — альфа и омега счастья. Боже, как оно мимолётно, и как дорого человек за это платит!
Третью чарку зал отмечал гудением и улюлюканьем. Всё поплыло. Абсент предсказуемо бросил меня в состояние декаданс — сам название придумал. Душа отделяется от тела и смотрит со стороны на всю происходящую суету безучастно, с отстранением, как в картинах Босха. Впоследствии трудно вспомнить хронологию событий. Память извлекает только отдельные вспышки. Уже на трезвую голову, аналитика с логикой склеивают весь дурацкий спектакль. На душе мерзко. Кстати, кусок поэмы Носявина, конец которой я зацепил, точно отражает весь спектр чувств послевкусия ночных похождений. И все они похожи, как группа японцев в Эрмитаже. В этом суть всего придуманного мною декаданса. Слово когда-то залетело в голову и клюёт, бросая в упадничество.
Декаданс, бамс бамс
Стучал дятел и раскалял башку. Мои резвящиеся друзья по несчастью - современные есенины, блоки, цветаевы и еже с ними. Души этих творцов конца серебряного века не могли покинуть Питер просто так. Вот и продолжают куролесить, флиртовать и восхищать, как заброшенные эллинские боги на Олимпе, как ночное чужеродное тело в рациональном, светском дневном Ленинграде с чёткими правилами седовласой интеллигентности.
Свист Жухина разбудил. Этот, с усами гусара, славится беспардонной критикой, за что его уважают и ненавидят. Руку в карман — на месте мои бумажечки. Развязно, не торопясь взбегаю на кичку-Олимп, при этом, как москвичи из Камеди, шлёпаю обильно подставляемые мне ладони знакомых и незнакомых людишек, создавая иллюзию «своего парня».
Поэма «Леди Вамп». Навеяно мыслями о Цветаевой. Однажды меня поразило, что поэтесса была садистски жестока по отношению к своим детям. Я её возненавидел. Гениальность её поэзии усиливала мою ненависть. Как она могла порхать, как стрекоза из крыловской басни, в этом запьянцовском питерском бомонде, когда её дочь умирала в интернате?! И она знала об этом! Декаданс, чтоб его...
Развернув мои лохмотья, стал читать. Читал без особого выражения и носявинского позёрства, чётко проговаривая слова. Даже в местах, где некоторые поэты наверняка бы завыли и корчили рожи, закатывая глаза, я был невозмутим. Роковая дама из бомонда охмурила юного поэта и пустила его жизнь в кювет. Питер, 1903 год. Каждая часть поэмы — это первый, второй и третий, последний день их знакомства и деградации юноши. В конце он тонет в Неве, найдя выход из непреодолимых противоречий дня и ночи, души и тела, разума и чувств. От себя добавил ещё и долги, юную брошенную жену с ребёнком Васенькой (непременно Васенькой).
Слушали хорошо — тихо. Некоторым атмосфера «Декаданса» помешала почувствовать трагизм поэмы. Но в целом зашло. Одна дама смахнула слезу салфеткой. Как всегда, я сорвал бурю оваций, одобрительного свиста и женского истеричного «браво», явный знак, что придётся перечитывать. Баловать не люблю. Да и давно почуяв свой стиль... перечитал только последнюю, третью часть - траги-финал, полёт в непреодолимо манящие миры под чарами обольстительницы юного несостоявшегося бога. Обычный питерский бытовой суицид... Декаданс, бамс бамс... Господи, как скучно! Тысячи раз на грабли... Горечь, мрак и мерзость. Темнота и срам-с... Декаданс, бамс бамс.
Заголосили опять. Охи, женские стрипдохи... Что такое «стрипдохи» - чёрт его знает... Абсент рулит... Сизый туман в голове... или в зале. Вот бы Босх картину нашего декаданса тут написал... «Корабль дураков»...
Развязная компания молодых кутил с не менее развязными дамами шумно валила по Университетской набережной. Нас безучастно наблюдал египетский сфинкс. Наверное, виденное им можно сравнить с картинами великого Иеронима.
Под горячую руку попался узбек, чистящий стоки от гнилой листвы. Длинный Носявин со спины взял за плечи маленького южанина и манерно забасил: «Посмотри, вымирающий класс на гегемона, который выкинет нас на свалку истории. Все вы сопьётесь и умрёте, не оставив потомства. А этот лемуриец, похоронив нас, атлантов и гиперборейцев, будет творить новую историю, выбросив на помойку все наши святыни. Последние аристократы, твою мать! Кланяйтесь этому Адаму новой цивилизации». Носявин и пара крепких молодчиков подхватили слабо сопротивляющегося узбека и водрузили на постамент к сфинксу. Дамы делали селфи на фоне такого пассажа. Смекнувший узбек, начал подыгрывать, делая комичные жесты метлой.
Прав Носявин. Выжмут нас лемурийцы, азиаты. Наши дети не узнают наших декадансов серебряного века — мы пьём, и нам некогда им про это рассказать... Тошнит...
Носявин по-отечески взял меня за плечо: «Иванов, давай нашу фирменную». Вывернув наизнанку все карманы пиджака и пальто, я извлёк помятый ком рукописи. Это был задиристый поэтический манифест и жёсткая исповедь любителям ночной поэзии. Это вызов и крик души. Это обличение и приговор. Это бичевание и казнь. Меня тошнило. Мне хотелось подбежать к Неве и блевать, блевать до одури... блевать тоннами. Я хотел выбросить из себя все нечистоты, всю ложь и тяжесть, все свои грехи и препоны, гнилую мораль и оправдания... как в «Иствикских ведьмах» блевал Николсон...
Скинув пальто и пиджак, я мигом оказался у сфинкса и столкнул узбека. Свирепый ветер вонзал в меня частицы редкого мокрого снега, а бумажные лохмотья грозили вырваться из рук...
Я им читал - грозно плевал им в лица правдой. Рвало. Я отправлял в Неву нечистоты. Стало легче. Что-то высвобождалось и вылетало наружу. Я парил и уже отсоединился от слушателей, от гранитной набережной и сфинкса. В конце «фирменной» полагалось плюнуть на слушателей и получить в ответ знаки восхищения, но в этот раз я возжелал улететь...
Чёрные воды Невы приняли моё тело... Васенька…
Ставьте пальцы вверх, делитесь ссылкой с друзьями, а также не забудьте подписаться. Это очень важно для канала.
Источник: http://litclubbs.ru/duel/144-dekadans-bams-bams.html
Литературные дуэли на "Бумажном слоне": битвы между писателями каждую неделю!
- Выбирайте тему и записывайтесь >>
- Запасайтесь попкорном и читайте >>