…Ну и что с того, что световой день вот уже четыре дня как начал прибавляться? Если после четвёртой пары ненадолго заглянуть в библиотеку, то в общежитие придётся возвращаться затемно.
В библиотеку я зашла. Хотя, если разобраться, зачем мне нужен сборник упражнений по старославянскому языку, раз я учиться здесь больше не собираюсь? Зашла по привычке. Или ещё не приняла окончательного решения…
Когда за мной захлопнулась тяжёлая дверь главного корпуса, где размещалась библиотека, я оказалась на крыльце, вдохнула морозный воздух и нащупала в кармане пальто сложенную вчетверо газетную вырезку с объявлением. Я носила его в кармане уже дней десять, разворачивала по нескольку раз на дню и выучила текст почти наизусть. Разве что номер телефона не запомнила. Я плохо запоминаю цифры, если они не увязываются с какими-нибудь известными мне датами.
Всё время, пока пережидала светофор, переходила улицу и ждала автобуса на промёрзшей остановке, думала, правильно ли я делаю…
Какие плюсы и минусы? Один из безусловных плюсов — экономия времени на учёбу. На филфаке пединститута учиться четыре года. А в училище связи на проводника пассажирского вагона — несколько месяцев. Три с половиной года чистого времени можно сэкономить. И начать уже самой зарабатывать, а не считать копейки до стипендии и не зависеть от маминых денежных переводов. Так что это очень весомый плюс.
Старославянский ещё этот… Никто из группы его не любит. Как вообще можно учить язык, которого давно нет в природе? Разве что молитвы на нём читают в церквях. С моими знаниями нескольких слов по-старославянски мне никогда не сдать ни зачёта, ни экзамена по этому предмету. Минус, да ещё какой!
А ещё мне очень надоело жить среди чужих людей. Я люблю, чтоб когда приходишь домой, там чем-то вкусным пахло. Борщом, варениками или ещё не знаю чем. В общежитии готовить горячую еду некогда. А иногда не из чего. Поэтому там пахнет только тем, что с собой принесёшь. Сегодня я несу два пирожка с повидлом, которые купила на большой перемене в буфете. Если их положить на батарею, они отогреются и станут вполне съедобными. Но из-за этих ежедневных пирожков у меня уже юбка скоро не станет сходиться. Запах свежесваренного борща преследовал меня во сне. Как ни крути, в вопросе питания в Уссурийске для меня тоже большой минус.
Подошёл «Икарус», выпустил сизое облако зловонного дыма. Промёрзшая толпа ринулась в салон, утрамбовывая тех, кто уже стоял и висел, держась за поручни. Меня внесло в автобус без каких-либо усилий с моей стороны, правда, сильно сдавило рёбра. Надо пробраться ближе к выходу — ехать недалеко. Легко сказать — пробраться. Я с трудом протиснулась к средней двери.
На чём же я остановилась? Учиться долго, жить в незнакомом городе тошно, экзамен по старославянскому мне ни за что не сдать. Не слишком ли много минусов?
Двери автобуса распахнулись, я спрыгнула на утоптанный снег тротуара и уверенной походкой направилась через дорогу к зданию с огромными окнами, где располагался междугородный переговорный пункт. Чувствовалось приближение Нового года — окна «междугородки» украшали десятки ажурных снежинок из бумаги.
Все кабинки с автоматами были заняты, и я присела на скамейку в ожидании своей очереди. В помещении было не намного теплее, чем на улице. Я сняла варежку, подышала на пальцы, вынула из кармана изрядно потёртую на сгибах газетную вырезку.
— Валя! Ты слышишь меня? Да, это я! Не бросай трубку! — кричал толстяк в крайней кабине.
Бедная Валя на том конце провода, наверное, глохла с каждой минутой.
— Ты только одно слово скажи — и я сразу приеду! …Конечно… Я достану билет. Нет, ты мне прямо ответь, с кем собираешься встречать Новый год?…
Я пробежала глазами по строчкам газетного объявления. Да, я знала текст наизусть, вот только номер… Одна из цифр пришлась как раз на сгиб, и теперь было неясно, восемь там написано или шесть.
Дверь крайней кабины распахнулась, и оттуда вывалился светящийся от счастья толстяк. Видимо, Валя решила отмечать Новый год в его обществе.
Круглые часы на стене показывали 17:45. Я заскочила в кабину автомата, выгребла из варежки шесть заготовленных 15-копеечных монет. Владивосток от Уссурийска не так далеко, этих денег мне должно хватить, чтобы выяснить самое главное.
Я развернула газетный клочок и снова увидела стёртую на сгибе цифру. Восемь? Шесть? Повернулась лицом к застеклённой двери кабины — рассмотреть цифры получше. Вроде бы восемь. Попробую набрать номер с восьмёркой. Если не туда попаду, наберу с цифрой 6. Хотя монетка пропадёт зря, конечно. Но по-другому же никак не узнать мне сейчас номер в другом городе. Если в междугородную справку звонить, это тоже платно. Была не была. Наберу с цифрой 8, а там — будь что будет. Я вставила монетку и стала пальцем крутить телефонный диск. И каждый раз, когда я с усилием набирала очередную цифру и отпускала диск, он возвращался в исходное положение с недовольным глухим жужжанием, как будто не одобрял моей затеи.
Долгие гудки. Это хорошо. Но вызов шёл, а никто не снимал трубку. Я уже собралась уйти, как вдруг в трубке послышался сначала треск, потом шипение, и женский усталый голос ответил:
— Алло! Завуч слушает.
В горле у меня пересохло, и заготовленные и мысленно отрепетированные слова улетучились из памяти бесследно.
— Я слушаю вас, говорите, — сказала женщина и подула в трубку.
Тут меня прорвало. Я вдруг испугалась, что у меня не хватит монет, или закончится рабочий день, или…
Я рассказала всё: что учусь на филфаке, что город не нравится, люди везде чужие и старославянский мне ни за что не сдать.
— А вообще учиться тебе интересно? — перебила она меня.
Я растерялась. Не ожидала такого вопроса.
— Н-ну да. Учиться интересно. Это же мои любимые предметы в школе были — русский, литература.
— Думаю, не только тебе город не нравится, люди чужие. Наверное, другие студенты тоже откуда-нибудь приехали?
Я не задумывалась об этом. Какое мне дело до других студентов?
— Спросите лучше про меня!
— Спрашиваю, — мне показалось, что она в этот момент улыбнулась. — Какая конкретная причина побудила тебя бросить институт и податься к нам в училище?
— Я же уже всё сказала, — опешила я.
— Ну, то, что ты сказала, это просто детский лепет. Силу воли нужно воспитывать. На первом курсе всем бывает трудно.
— Если я не сдам старославянский, на второй курс меня не переведут. Вот я и хочу сэкономить время. И нервы.
— Ой, нервная какая! — засмеялась женщина. — Послушай меня сейчас внимательно. Я ведь хорошо знаю, какие девушки к нам поступают.
— Какие? — быстро спросила я.
— Как тебе сказать… — она вздохнула. — Одним словом, это не те девушки, у кого русский и литература были любимыми предметами в школе. Понимаешь?
Я поняла, к чему она клонит. Контингент не тот.
— Думаете, я среди них буду белой вороной?
— К сожалению, оперение наших ворон быстро темнеет в таком окружении, — вздохнула она. — Уже были случаи…
На душе у меня кошки скребли. Какой был хороший у меня план и как бездарно он провалился! Получается, выхода-то никакого нет. У меня оставался последний козырь, и я вложила в него ту отчаянную надежду, какую подсудимый вкладывает в последнее слово.
— Знаете, маме одной очень трудно нас двоих растить, папа умер, — отчеканила я и бессовестно солгала: — Да мама будет даже рада, если я побыстрее начну сама зарабатывать.
— Вот как? — удивилась завуч. — А мне показалось, что маме ничего неизвестно. Так? Ведь если бы маме хотелось, чтобы ты поскорее стала зарабатывать, она бы не стала так радоваться, что её дочь поступила в институт. Сама! Без блата!
— Откуда вы знаете? Откуда вы знаете, что она радовалась? — спросила я, готовая почему-то разреветься.
— Я не знаю, я чувствую. Так ведь было? И мама до сих пор ничего не знает о том, что ты решила бросить институт?
— Да, — призналась я. — Я хотела сначала забрать документы, уехать во Владивосток и уже оттуда маме позвонить. Ну, чтобы уже поздно было что-то менять… У меня скоро монеты закончатся.
— Я сейчас быстро расскажу тебе одну историю, которая со мной произошла. У тебя ещё есть монета? — торопливо спросила она.
— Да, одна есть.
— Когда-то я работала проводницей. Жили мы бедно. Пятеро детей. Отец на войне погиб. Маме было сложно нас растить. Я стала работать, чтобы ей помочь. А пассажиры разные попадаются. Бывают такие противные, ужас. Ты слышишь?
— Да.
— Я сейчас, я договорю. Быстро. Однажды пристал один с заумными разговорами. А мне особо отвечать некогда, да и не положено нам. Я чай принесла и вышла из купе, закрываю дверь и слышу, как его сосед, толстомордый такой, с портфелем, начальник какой-то, видно, говорит с таким ехидненьким смешком, мол, что ты с ней разговоры разговариваешь, не знаешь, что ль, что в проводницы одни недоучки идут? Ты слышишь меня, девочка?
— Да.
— Так вот. Меня тогда будто кипятком окатило. Решила: обязательно окончу институт, как бы трудно мне ни было. Не буду недоучкой. Чтобы ни один толстомордый не кочевряжился.
— И что? Окончили? — спросила я, чувствуя, что начинаю ненавидеть всех толстомордых с портфелями.
— Да. И знаешь, как я себя зауважала после этого? Обещай мне хорошо подумать над моими словами. Обещаешь?
— Да.
— Я не спросила, как тебя зовут. Меня — Нина Ивановна.
— Лена.
— Мою дочку тоже зовут Лена.
В трубке запикали гудки. Мне хотелось сказать спасибо и до свидания этой незнакомой Нине Ивановне, у которой тоже дочь Лена. Я пошарила в кошельке, но не нашла ни одной пятнадцатикопеечной монеты.